Кто предопределял вращение светил,

Теперь ушел во мрак и сладким сном почил.

Твой в розе вижу лик. Да, грезишь ты на ложе,

Коль томной розы лик и твой — одно и то же.

Очнитесь, гордецы! Мы ненадолго здесь.

Отрубит смерть мечом и голову, и спесь.

Взгляните, это кровь окрасила тюльпаны.

Скорбя, кровавых слез я лить не перестану.

Да не взойдет луна в ночной беззвездной мгле!

Утратил я луну, предав ее земле.

И, коль дохнет Хосров кромешной тьмой печали,

Потонет мир во тьме кромешной, как вначале.

О ты, чьи кудри для благочестья — соблазн опасный,

Уста которой едва приметны и тем прекрасны,

Поверь, не стал бы любой неверный так сердце ранить.

А может, вера так разрешает сердца тиранить?

Коль мимоходом так убивают улыбкой губы,

В уста-рубины вонзить отмщеньем хотел бы зубы.

Я лбом касаюсь твоих коленей, склонив колени,

Как пред кумиром склоняет брахман, творя моленье,

И если был бы кумир тобою, поверь, о пери,

Я впал бы тотчас, как этот брахман, и сам в неверье.

Но разве можно достичь Каабы моей любимой?

Лежат меж нами пески пустыни непроходимой.

Как я рыдаю, ужель не слышат любимой уши?

Я схож с певцами, что ждут от стражи великодушья.

Коль власть таится в тебе, о пери, как в мандрагоре,

В земле отыщешь глаза страдальца, сочащих горе.

И вечно будет в груди Хосрова дымиться рана,

Узор на перстне, запечатленный концом чекана.

Пусть недостойный глаз не сглазит, возлюбя,

Пусть только ветерок касается тебя

И аромат несет, подобный капле яда.

Нет жизни у того, в чьем сердце пламя ада.

Я жажду нежных слов — шипы в твоих устах.

Не сыпь на раны соль, — и без того зачах.

Твоя обитель — рай, а я в аду сгораю.

Надеяться в аду могу ль на яства рая?

С безумьем пополам страдания влачу.

Подобна красота для разума бичу.

Влюбленного в кумир не отвратишь словами,

Как во хмелю пропойц не протрезвить речами.

Наметит жертву страсть у двери кабака,

Смеясь над сединой, споит и старика.

Но если он, как я, в вине любви утонет,

Омой его вином пред тем, как похоронят.

Умолкни, о Хосров! Твои газели — стон.

Смертельней, чем кинжал, сердца изранит он.

Ты сияла мне луною. Нет со мной моей луны,

И от дыма стонов: «Боже!» — ночи душны и черны.

Будьте вы благословенны, ночи пьяные любви!

Отстонали, отрыдали, улетели соловьи.

Я твержу хвалу ресницам, полумесяцам-бровям,

Как твердят аят Корана в медресе: «Нун ва-л-калам!».

Что отвечу, если спросишь, как я ночи провожу?

Одиноко до рассвета я у стен твоих брожу.

О приди, душа, что может быть душою тысяч тел.

Тех, что души потеряли от твоих разящих стрел!

Коль души лишит подруга, не кляни судьбу, Хосров!

Ведь обычай у красавиц с дней творения таков.

О блаженство! Я ликую, осчастливленный судьбой.

Ты явилась в край забытых, в край покинутых тобой.

Благосклонно улыбнулась и вошла. Не уходи!

Дай упиться Близнецами — пылкой нежностью груди!

Наконец-то, о всевышний, о владыка горних сил,

Стан, подобный кипарису, я в объятья заключил.

Вот он — светопреставленье, разрушитель всех основ!

Я до светопреставленья любоваться им готов.

Не тревожься, коль ударит караульный в барабан.

Кто же спит, когда любовью на груди у друга пьян?

О смеющаяся роза, о подобная луне,

Из каких пришла чертогов подарить блаженство мне?

С чем сравню тебя? С нежданно залетевшим лепестком,

Что упал ко мне на ложе, занесенный ветерком.

Ты со мной! Со мной! О чудо! Да хранит тебя аллах!

Недостойный, я любуюсь влажным жемчугом в устах.

Но очнись, Хосров, умолкни! Хватит петь хвалу судьбе.

Нет возлюбленной с тобою. Все пригрезилось тебе.

Скитаться на путях любви, о сердце, не устань!

Бессильно тело без тебя. Бессильней, тело, стань!

О ты, что взорами сердца кровавишь вновь и вновь,

Пролей соперников моих еще обильней кровь!

О камень сердца твоего разбиться буду рад.

Да будет каменней оно и тверже во сто крат!

Винят влюбленные тебя в жестокости. Пускай!

Еще сильнее мучь меня, еще больней терзай!

Сгорает сердце от любви. Взгляни, на нем зола.

Коль ты довольна, пусть его сожжет любовь дотла!

Благочестивый, жаждешь мне молитвою помочь?

Молись: «Пускай безумцем он блуждает день и ночь!»

Слезами скорбными Хосров оплакал каждый стих.

Да будет счастлив он от слез соперников своих!