Мадам ринулась к небольшому резному шкафу, где висела какая-то одежда и выбрала оттуда… Свои прежние лохмотья! Затем сунула ноги в дырявые чапчики и… Перед Максимом стояла уже не вальяжная старая дама, которая по ночам пишет у старинного бюро, а снова чудо-юдо — психанутая чумичка, которая забывает всё, даже представиться.
— Зачем вы рядитесь во всё грязное? — не сдержался он. — Засклерозило? 'Выпали в осадок'? Забыли, куда идём?
— Ничего я не забыла, просто… до поры… мне не положено иметь нормальный вид…
— До какой поры?
— Со временем узнаешь, а сейчас — надень вот это…
Она подошла к тому же шкафу, вынула костюмную пару и туфли с рубашкой и галстуком-бабочкой.
Мася взял в руки пиджак и… тут же с отвращением бросил его на пол, на светло-малиновый ковёр.
В чём дело? — подняла брови старая.
— Поновей ничего не нашлось?
— Из чего ты заключил, что вещь старая?
— Тут чей-то запах… Я чужого не ношу, мне дядя Юра даже из секондхэнда ничего не берёт, только всё новое покупает.
— Разбаловал тебя дядя Юра… Кстати, этот пиджак сейчас бы ничем не пах, но ты сам виноват — до тебя нам пришлось перепробовать массу похожих мальчиков. Это запах не чужой, а твой — запах твоего греха, твоего воровства. Но, к счастью, ты не прирождённый вор. Истинный вор обожает запах чужого! Аромат краденых вещей и денег преследует его по жизни, но не пугает, а… умиротворяет! Он ему как родной! Ты отпрянул — и это новое доказательство того, что ты не жулик, а жертва случая… Тебе придётся потерпеть этот запах, совсем недолго — во искупление случайного греха… Если бы не случай с орденами, ты ещё полгода назад примерил бы этот костюмчик, совершенно новеньким и, кто знает, может, был бы уже нашим повелителем…
— И скольких мальчиков вы перепробовали до меня?
— Вот, полюбуйся, — старуха взяла с бюро небольшой фотоальбом и швырнула его Масе. Тот ловко подхватил. Стал разглядывать снимки.
— Гы… Похожи! На меня! Как две капли воды? Где вы их столько понабрали?
— Ты считаешь свою внешность уникальной? Таких как ты пруд пруди — с белобрысыми вихрами, с веснушками, с торчащими ушками, худеньких, чумазеньких, курносеньких… А вот внутренне… Нам нужен экземпляр, если не кристальной чистоты, то, по крайней мере, без основных преступных наклонностей: не вор и не бабник. Остальное можно выправить, воспитать… Воспитать честного Правителя! Если им окажешься именно ты, я буду страшно счастлива! Почему — потом скажу, а сейчас — любуйся на себя, сколько влезет!
Она снова метнула в Масю альбомчик, уже чуть покрупнее. Там были фото одного и того же субъекта, но в разные периоды его жизни. Где-то он уже был стариканом, а на других картинках — сухопарым, добродушным бизнесменом средних лет. У Маси перехватило дух. Это же он сам! Там было и фото, которому он соответствовал сей момент.
— Так вот почему вы меня узнали, несмотря на то, что я так дико изменился…
— Ну, не так уж и дико, мордашка та же — наивная, хорошая мордашка… Простой ты человечек, деревенский, но есть в тебе благородство — врождённое… Если бы ты ещё знал, каких ты кровей…
— Да шут с ними, с кровями, я ведь не только в краже орденов замешан, я, если вываливать начистоту, серьёзно заинтересовался той вашей агенткой… ну, гимназисточкой, даже мечтал, открыв вашу дверь, что она тут окажется вместо вас…
Старуха от смеха чуть на пол не повалилась.
— Пусть это разочарование будет единственным и самым большим в твоей жизни!.. То, что ты неравнодушен к милым девушкам, это тебе только в плюс. Ты настоящий мужчина! Ну, а что при живой невесте ими увлекаешься, так… У мужчин существуе много отмазок, благодаря которым они иногда, даже са-а-амые порядочные, имеют право…
— На что? — воодушевился Мася.
— На кобеляж! К примеру, если невеста ещё не созрела для отношений, или законная жена вдруг начинает слишком сильно, стоя, аплодировать эстрадному певцу, а потом проявляет холодность к мужу… Ну, ты понимаешь, о чём речь…
— Вообще-то да, но дядя Юра с тётей Лялей на эту тему мне пока думать не велели…
— Правильно делают! Хорошо воспитывают! Но они не знают тебя так хорошо, как я, а я могу даже заглядывать в твою будущее, словом, вижу твою истинную натуру «от и до»: в общем и целом ты не говно! А сейчас — к барьеру! У вас с Кристиной общественная помолвка!..
Настал момент, когда Максим, одетый «типа денди» и старуха, вся в своих обычных лохмотьях, вышли из будуара. И снова Мася испытал шок, хотя уже успел привыкнуть к зазеркальным штучкам. Снаружи не было ни круглого холла, ни уютного темноватого коридорчика — они сразу же очутились в сверкающем зале, полном гостей. Все присутствующие зааплодировали. Была там и Кристина. Она выглядела чуть более реально, чем в прошлый раз, уже не как из чёрно-белого кино, а с розоватым оттенком, и одета была в довольно реальное платье. Аплодировала и она, даже, возможно, прилежнее всех, но перчаточки её, кстати, тоже вполне реальные, издавали едва различимые звуки.
Посреди зала стоял стол в форме заглавной письменной буквы «Е» — традиция времён Елизаветы, дочери Петра. Люди, пришедшие заранее и успевшие «перехватить», с явным удовольствием облизывались. Некоторые вытирали руки об одежду.
— Чего это они руки о себя вытирают? — шепнул на ухо старухе Максим.
— Не волнуйся, это ритуал такой, не такие уж они и свиньи… Просто в лизаветинские времена не так за культурой, как за помпой следили! У одной только царицы было пять тысяч платьев в гардеробе! Знать деньгами сорила отменно, а вот это уже — форменное свинство!
Затем внесли жареные «ножки Буша» — целое блюдо. Все присутствующие кинулись хватать их, целовать, вешать себе на шею — на розово-голубых ленточках. А кое-кто и на золотые цепочки повесил, специально для этой цели приготовленные. Затем внесли портрет императрицы Елизаветы.
Портрет смотрелся, мягко говоря, оригинально. Если б заранее не предупредили, что будет изображение царицы, Максимка принял бы даму на портрете за дешёвую путану. Дама была без юбки, в лосинах, то бишь в плотных колготках со стразами, вернее, с крупными бриллиантами, а выше талии — всё вполне соответствовало этикету восемнадцатого века: парик с буклями, декольте чуть ли не до пояса…
Присутствующие мужчины грохнулись на колени, затем стали подползать к портрету, на коленях же, и строиться в забавную очередь — для целования. Дамы в это время лихорадочно сбрасывали свои кринолины, дабы остаться… в панталонах? Нет, под юбками у них тоже были лосины из шёлка, только не такие впечатляющие, как у императрицы, в смысле не так богато разукрашенные…
— Начинаем лобызание! — объявил один из мужчин, и все коленопреклонённые представители сильного пола стали по одному приближаться к портрету, целуя его краешек. Поднялся шум-гам, и среди этих децибел мадам привратница шепнула Масе прямо в ухо:
— Этот ритуал обязателен перед каждым торжеством… К сожалению…
— И даже перед помолвкой?
— Да! Это политическое мероприятие, что-то вроде посещения молодожёнами мавзолея Ленина в Москве. Только там сейчас это дело добровольное, а мы — по старинке живём, всё как в сталинские времена.
— У кого сталинские, а у кого всё ещё елизаветинские? — решил сострить Мася, и эта острота была благодушно принята привратницей. Она вынула из кармана флягу, хлебнула и предостерегла:
— Наши с тобой разговоры сейчас — криминал, между прочим!
В тот самый момент грянула музыка — тоже из «лизаветинской» эпохи. Освободившиеся от ритуала мужчины стали подбегать к дамам, уже успевшим сбросить юбки-кринолины, и приглашать их на танец. Те, пожеманничав для порядка, охотно принимали приглашения. В танце дамы ножками выкидывали такое… Там опять была сплошь молодёжь.
— А пожилые люди есть в вашем… театре?
— Есть всякие, ты их видел. Они сидят в моих вертушках. И не только в моих. Все выходные порталы, все выходы в свет снабжены вертушками.
— Ха! Если есть другие порталы, то есть и другие привратницы?
