Профессор, как вы догадались, и был тем самым нобелевским лауреатом, которого за пьянку и за неспособность расплатиться с Искусителем вышвырнули вон из рая. Лауреат перед изгнанием вонял сильнее, чем обычно, поэтому Искуситель всё время отворачивался. Ну, и доотворачивался.
В числе всяких полезных штучек, которых Папе-Змею, в принципе, не жалко, нобелевец утащил универсальный переводчик мыслей со всех земных и неземных языков. Папе-Змею его тоже, в принципе, не жалко, но пока такой хитрющий аппарат апендаунерам вреден.
«Апендаунеры» (пошло от английского «up-and-down») — это те, кто туда-сюда мотается, и в раю им противно, и на планете не живётся.
Кто ещё только вверх, в рай летит, то есть «аперы», те ведут себя спокойно, почти не матерятся, почти не курят, к вечной жизни готовятся, о душе думают. Зато те, кто уже выписался из рая, они же «даунеры», те — полное чмо. Им уже готовиться как бы некуда, разве что вниз лететь, непристойно вякая, в самое пекло, в болото, в какашки. По пути они много раз превращаются: то в крысу, то в белку, то в зебру, то в бегемота, а то и в червя. Кстати, носятся по кругу апендаунеры с удовольствием. Ап-энд-даун! Вверх и вниз! Чёртово Колесо придумали они, больше некому. Кому ещё качель такая в голову придёт? А что качель назвали в честь Папы-Змея, так это дико благодарны они ему, помнят, убогие, в чьём ведомстве туда-сюда мотаются.
Я апера от даунера отличаю запростяк: дети-дауны только в даунеровских семьях рождаются, когда оба родителя скрытые даунеры. Аперовская профессура, в отличие от даунеровской, гениев ещё рожает, к ним природа отдыхать пока не просится!
Перед тем как заново родиться, ну, после выписки из рая, нобелевец между делом поспешил на Всемирный Конгресс — пресс-конференцию давать. Забыл, что все видели, как его в гробу похоронили. Влетает он в зал, отталкивает лектора и орёт: «Други!!! Имею для вас информацию! На том свете денежки не нужны! Не смейте брать с собой! Хуже будет!!!»
Все испугались, а потом подумали-подумали, и до конца дослушали. Покойничек подробно объяснил, как над ним в раю изгалялся Искуситель.
После этого все толстые кубышки — банкиры, сутенёры, менеджеры манилондринга и прочие крутые — повынимали бабки из других проектов и засунули в один, для полёта в Вечность в обход рая. Потом маршировали с лозунгами: «Минуем серпентарий!», «Долой змеепоклонство!», «Не отдадим себя сахарным идолам!»
Они были не в курсе, что без тренинига в папином Змеюшнике их в даже в Первую Вечность не пустят, не то что во Вторую или в Третью, а тут же арестуют и отправят в рай на марципаны.
Успешно выступив на Конгрессе, покойничек обратно умер, свалился прямо на трибуне, одновременно-параллельно родившись в Москве в семье даунеровского бутылочника. Пожилой даунер-бутылочник, разбогатевший на приёме у бомжей пустых бутылок, дал сыну приличное образование, но хороших манер не привил. Он и сам в них дико нуждался.
Выучившись в университете, защитив аж две диссертации, бывший нобелевец, ныне сын бутылочника и безработный кандидат наук, вдруг ночью видит сон: будто он великий нобелевский лауреат и закапывает райские гэджеты, да не где-нибудь, а в подмосковном лесу под баобабом.
Бабобабов под Москвой всего лишь двойка-тройка, поэтому проблем с кладоотысканием не было.
Среди гэджетов, найденных в лесу, было много-много нужного, как например: зажигалка для сжигания вонючих отходов, в том числе химических, на всей планете за две секунды. Далее: безразмерная дымка-невидимка, способная поглотить весь дым от сжигания вышеупомянутых отходов за один час. Был и кинотеатрик размером с компьютерную мышку — для просмотра фильмов, уже готовых и тех, которые только собираются снимать. Список можно продолжать, а смысл?
Сын бутылочника обошёлся с папиным добром похабно: дымку-невидимку изрубил на мелкие кусочки, понаделал фильтров для голландских самокруток, зажигалку выбросил за нефирменный вид, а кинотеатрик у него украли голливудовцы, пронюхав про ценнейшую халяву. В итоге он опять остался голый-босый, со своими грёбаными диссертациями.
От этих потрясений у бутылочника-младшего открылся третий глаз, и он начал… Гадать цыганам на улице!
Цыгане были ему дико благодарны, от этой благодарности он cтал кормиться, и весьма успешно: обеспечил не только первую, самую-самую старую жену, кошатницу-голубятницу, но и много-много других жён, как своих, так и чужих.
А началась эта улётная карьера не без помощи ребёнка, хотя детей он дико ненавидел.
Как-то, сидя в вестибюле крутой гостиницы, бросая кислые завистливые взгляды на учёных иностранцев, будущий профессор увидал рыдающего цыганского мальчика. Откуда в такой гостинице цыгане, да ещё и рыдающие, да ещё и мальчики?!
Любопытный сын бутылочника напоил маленького плаксу шампанским, еле-еле сдерживая детофобию, дал закурить, и тот поведал ему своё горе: гостиничный банщик не разрешил ему прыгнуть в бассейн! Даже один раз нырнуть не дал, вымогал сто долларов, которых пока не было, а в долг купаться он никому не разрешал, тем более цыганам.
— И где же ты живёшь? Где твои папа и мама? — осведомился будущий профессор.
— Папа живёт здесь, в гостинице… — признался незадачливый ныряльщик.
— А мама?
— Мама тоже живёт здесь, но…
Оказалось, что у папы с мамой брачный договор был неправильно составлен. Если мама вечером приносила пару тысяч баксов, ей разрешалось войти в номер, принять душ и даже переночевать. А если нет…
Что бывало в случае «если нет», мальчик не успел сказать, так как из бильярдной выкатился его папа, и не просто выкатился: его вывели под руки охранники. Вероятно, тоже за долги.
Показушно испугавшись за судьбу этой семьи, забыв про детофобию, будущий профессор побежал разыскивать маму мальчика.
Мама нашлась быстро, в близлежащем переходе, как раз брала зелёную двадцатку из рук участника научного конгресса. Участник был с толстыми линзами в очках, и линзы те мешали ему видеть, что он конкретно тащит из бумажника.
Цыганка орала, что двадцатки недостаточно, что если все так будут подавать, её семья не выживет в такой гостинице, а из другой ей ездить на работу неудобно. Но иностранец не понимал по-русски.
Дождавшись когда отвалит подслеповатый фраер, будущий профессор подошёл к цыганке, чтобы её показушно утешить, но вместо этого… Стал непоказушно вещать!
Короче, благодаря вещанию бутылочника-младшего, семья цыганёнка приподнялась, нашла более хлебное место, чем пятизвёздочная забегаловка, набитая очкастыми занудами. Вот так!
Слух о талантах вещуна разнёсся по Москве и за её пределами, к нему начали валом валить, записываться в очередь. Пришлось открыть бюро, нанять десяток секретарш, чтобы отвечали на звонки, и ещё десяток — чтобы репетировали роль будущей супруги. Всё это привело к тому, что дважды кандидат никому не нужных наук стал профессором, причём, самым настоящим — путём покупки дорогих учёных титулов. Но основную работу он бросать не собирался, так как даже сто профессоров не в состоянии иметь такие деньги, к которым он привык.
В лабораториях профессор появлялся редко, да и то не для работы, а для шашней с лаборантками. За что секретарши его возненавидели, бросили репетировать роль будущей жены и стали все-все-все научные секреты разбазаривать. На это-то я и рассчитывала — где ж ещё мне было искать папин гэджет, как не в занюханых лабораториях бутылочника-младшего?
Судьба суперсекретного папиного гэджета, универсального вселенского мыслепереводчика с разных языков, по-прежнему была неясна, так как профессор про него никому никогда не рассказывал, никому не показывал, на кусочки не рубил и не выбрасывал, не терял и не дарил… Хм… Странно! Честно говоря, я даже не спросила Папу-Змея, как этот мыслепереводчик выглядит!
Изо всех лабораторий я сначала выбрала одну, самую-самую ближнюю, всего двести сорок километров от родного дома. В ней профессор появлялся чаще, чем в других, а Петеньку я туда уже сто раз возила — на такси, типа с коллективом познакомить, чтоб потом по его карточке легко было проникнуть в здание.
