Трижды над алтарем проносился вихрь, потом налетел холодный ветер и задул светильники судьбы Пинъэр. Все потухли враз, кроме одного.

Перед даосом Панем явственно предстал сопровождаемый двумя слугами мужчина в белом одеянии. Он вошел снаружи и положил на стол бумагу. На ней стояли три печати загробного царства. Пань в замешательстве покинул свое место и кликнул Симэня.

– Встаньте, почтеннейший сударь! – говорил он. – Ваша супруга, оказывается, повинна перед Небом. Светильники ее судьбы потухли, и никакие молитвы не в силах ее спасти. Она уйдет на рассвете.

Симэнь выслушал даоса и, не проронив ни слова, опустил голову. Глаза его наполнились слезами.

– Наставник! – обращался он сквозь рыдания к даосу. – Умоляю, спасите ее чего бы это ни стоило!

– Судьба неотвратима, – отвечал даос. – Я не в силах помочь.

Он стал откланиваться, но Симэнь упрашивал его остаться.

– Простимся на рассвете, – говорил Симэнь.

– Мы, монахи, по росистой траве ходим, святые горные обители дают нам приют, – отвечал даос. – Таков наш удел.

Cимэнь больше не настаивал и велел слугам одарить монаха куском холста и тремя лянами серебра.

– Бедный монах постиг учение волею Всевышнего неба, – говорил Пань. – Я дал обет чураться мирских соблазнов и не буду брать на душу греха.

Даос Пань наотрез отказался от вознаграждения. Наконец он принял холст на рясу и на прощанье сказал Симэню:

– Не ходите сегодня к больной. А то беда и вас застигнет. Остерегайтесь, сударь, остерегайтесь!

Даоса проводили за ворота, где он взмахнул раздраженно рукавами и удалился.

Симэнь вернулся в крытую галерею и распорядился убрать утварь. Потеря надежды на исцеление Пинъэр убивала его. Симэнь подсел к Боцзюэ и невольно заплакал.

– Всякому свой век назначен, – говорил Боцзюэ. – Тут уж ничего не поделаешь. Не убивайся, брат.

Пробили четвертую ночную стражу.

– Ты ведь тоже устал, брат, – продолжал Боцзюэ. – Ложись-ка спать, и я домой пойду, а завтра увидимся.

– Скажи, чтоб тебя с фонарем проводили, – сказал Симэнь и велел Лайаню принести фонарь.

Проводив Боцзюэ, Симэнь вошел в кабинет и зажег свечу. Убитый надвигавшейся бедой, Симэнь тяжело вздыхал в одиночестве. «Мне нельзя входить в спальню, – размышлял он над предостережением даоса. – Да разве я утерплю?! Пусть умру, а пойду к ней. Поговорим в последний раз»

Симэнь встал и вошел в спальню Пинъэр. Она лежала, повернувшись к стене. Заслышав его шаги, Пинъэр обернулась.

– Где ты был, дорогой мой? – спросила она. – Что же показали светильники?

– Успокойся! – говорил Симэнь. – Светильники подали надежду.

– Обманываешь ты меня, дорогой, – продолжала Пинъэр. – А мститель с двумя слугами опять приходил за мной. Ты, говорит, монаха позвала, чтобы от меня избавиться, но я подал жалобу загробному судье, и тебе, говорит, не уйти. Завтра тебя возьмут.

Слезы брызнули у Симэня из глаз.

– Дорогая моя! – громко зарыдал он. – Успокойся, прошу тебя! А его из головы выкинь! Как я хотел быть с тобой, но ты уходишь. Уж лучше бы мне навеки закрыть глаза. По крайней мере не пришлось бы так убиваться.

Пинъэр обняла Симэня за шею. Ее душили рыдания.

– Я тоже мечтала всегда быть с тобою, мой дорогой, – наконец, сквозь слезы заговорила она. – Но, увы, я умираю. Пока жива, хочу тебе кое-что сказать. На твоих плечах большой дом и хозяйство, и раз тебе приходится управляться одному, без помощников, будь в делах рассудителен и нетороплив. А Старшую не обижай. Она в положении. Наступит срок, и она родит тебе наследника, который продолжит род и дело. Ты лицо чиновное, так что поменьше с певичками-то гуляй, а домой пораньше приходи. Тебе за хозяйством надо больше смотреть. Не будет меня, кто тебя наставит? Кто совет даст? Кто горькую правду в глаза скажет?

Слова Пинъэр, будто ножом, полоснули по сердцу Симэня.

– Не беспокойся за меня, дорогая моя! – говорил сквозь слезы Симэнь. – Я буду помнить твои наказы. Раньше я не видел счастья и вот теперь расстаюсь с тобой. Горе убьет меня! Это Небо меня карает!

– Насчет Инчунь и Сючунь я договорилась со Старшей, – продолжала Пинъэр. – Инчунь будет у Старшей служить, а младшую, Сючунь, сестрица Вторая хотела взять. У нее нет горничной. Пусть тогда у нее и служит, ладно?

– Какой может быть разговор, дорогая! – заверял ее Симэнь. – Кто ж посмеет обижать твоих горничных! И кормилицу оставим. Будет при дщице души твоей служить.

– Какой дщицы?! – возражала Пинъэр. – Ее ко Всевышнему Владыке отправят. Сожгут, как пять седмиц выйдет, и дело с концом.

– Не тревожься, дорогая! – успокаивал ее Симэнь. – Я буду чтить тебя, покуда я жив.

– Ну иди отдохни! – поторопила его Пинъэр. – Поздно уже.

– Не хочу я спать. Я около тебя посижу.

– Мой час пока не пришел. Ступай! Здесь запах дурной. Со мной горничные побудут.

Симэню пришлось уступить ее настояниям.

– Как следует за матушкой глядите! – наказал он горничным и пошел в дальние покои к Юэнян.

Симэнь рассказал Юэнян о молебне со светильниками, который не предвещал ничего утешительного, и продолжал:

– Я только что от нее. Она еще довольно бодрая. Со мной поговорила. Может, Небо смилостивится. Авось, перетерпит муки и встанет.

– Да у нее глаза впали, губы запеклись, – говорила Юэнян. – Где там встанет! Это перед концом всегда легче становится. Вот она и разговорилась.

– За все эти годы обидела ли она кого в доме, а? Какая она была добрая! Слова дурного от нее ни разу не слыхал. Нет, ее смерти мне не пережить!

Симэнь опять заплакал. Юэнян тоже не сдержала слез, но не о том пойдет речь.

Пинъэр позвала Инчунь и Жуи.

– Помогите мне повернуться к стене, – сказала она. – А который час?

– Еще петухи не пропели, – отвечала Жуи. – Идет четвертая стража.

Инчунь подложила Пинъэр свежую подстилку и, повернув больную лицом к стене, поправила одеяло. Никто в эту ночь не смыкал глаз. Наконец улеглись тетушка Фэн и монахиня Ван. Потом горничные заперли дверь и, постлав прямо на полу у кровати Пинъэр тюфяк, тоже прилегли. Не прошло и половины стражи, как Сючунь с Инчунь крепко заснули. Пинъэр неожиданно встала с постели и начала будить Инчунь.

– За домом глядите! – наказывала она. – Я ухожу.

Инчунь с испугу вскочила. На столе догорала свеча. Пинъэр лежала лицом к стене. Горничная поднесла руку к ее лицу. Хозяйка не дышала.

Никто не знал, в котором часу испустила дух Пинъэр. Увы, не стало прекрасной души человека! Она ушла из мира и стала лишь дивным сном.

Да,

Инчунь тотчас же разбудила остальных и зажгла светильник. Пинъэр лежала бездыханной, а под ней была лужа крови. Поспешно бросились в дальние покои сказать Симэню. Хозяин и Юэнян торопливо вошли в спальню и скинули одеяло. Пинъэр лежала как живая. Тело было еще теплое. Она только что скончалась. Только грудь ее была затянута в красный шелк. Симэнь, невзирая на кровь, обнял ее и поцеловал.

– О моя дорогая, моя справедливая! – причитал он. – Как рано покинула меня ты, несчастная ты моя! Лучше б меня смерть взяла. Да и мне недолго осталось. Зачем жить напрасно?

Далеко разносились из спальни плач и причитания. Юэнян тоже не осушала глаз. Потом подошли Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Сунь Сюээ – весь дом – горничные, служанки и кормилица плачем своим сотрясали своды помещения.

– Кто знает, когда она скончалась, – говорила, обращаясь к Цзяоэр и Юйлоу, Юэнян. – А она до сих пор не одета.

– Она же еще теплая, – говорила Юйлоу. – Значит, вот только отошла. Надо обряжать, пока не остыла. Чего же ждать?!

Симэнь тем временем припал на колени и, склонившись над Пинъэр, продолжал причитать:

– Дорогая! Выпал ли тебе хоть день счастливый за три года, прожитых в моем доме?! Это я погубил тебя, и Небо покарало меня!