Сердце забилось у Чжана, и ему захотелось сейчас же овладеть красавицей.

– Уж не бывшая ли это жена торговца лепешками У Чжи? — спросил он.

– Она самая, — подтвердил Боцзюэ. — Потом ее взял Симэнь. Лет пять у него прожила. Не знаю, правда, собирается ли она замуж.

– Узнай, будь добр, — попросил Чжан. — Если она не против, дай мне знать. Я ее возьму.

– У меня там среди слуг свой человек поставлен, — говорил Боцзюэ,— зовут его Лайцзюэ. Погоди, я его спрошу. Если только у нее есть такое намерение, я тебе дам знать. Такую, как она, нелегко разыскать. Певица ей в подметки не годится. Сколько, помнится, Симэнь затратил усилий, прежде чем ему удалось ее взять. Как говорится, всякая тварь да имеет своего хозяина. Словом, счастливая из вас выйдет пара, что и говорить! Тем более тебе теперь при твоем-то блеске и могуществе да не насладиться такой красавицей значило бы зря копить все эти богатства и сокровища. Словом, я велю Лайцзюэ выведать ее намерения. Хотя бы только намекнула, тогда я уж пустил бы в ход все свое красноречие и наверняка расшевелил бы ее страсть. По прежде чем она войдет к тебе в дом и ты получишь полное наслаждение, тебе придется раскошелиться. Расходы выльются и несколько сотен лянов.

Да, дорогой читатель! Ничтожен всякий на свете прихлебатель! Он корыстолюбив и полагается на сильного, льнет к тому, кто богат и всемогущ, чтобы втереться приживалой, льстит как только может своему покровителю, превозносит до небес его заслуги, прославляет его добродетели, а порою и вводит в расходы. Прихлебатель величает своего хозяина бескорыстным и справедливым, мужем, щедрым, с открытой душой, подхалимствует и угодничает, готов ради него пожертвовать сыном, бросить жену и до чего только не доходит! Однако же стоит только прихлебателю убедиться в крахе своего покровителя, как он тотчас начнет осыпать его насмешками и возводить на него клевету. Прихлебатель будет упрекать покровителя и в том, что тот дом забросил, хозяйство разорил и заветы предков нарушил. Вот-де какой он злодей! А про благодеяния забудет, как будто их никогда и не видал. Симэнь Цин ведь до того был привязан к Ин Боцзюэ, что считал его ближе брата родного — и кормил его, и одевал, и содержал. А чем он отплатил Симэню, пока тот еще теплый лежал!

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Итак, Хань Даого и Лайбао получили от Симэня четыре тысячи лянов серебра и отправились в земли Цзяннани закупать товар. Под ветром питались, на воде спали. На ночь останавливались, рассветом пускались в путь. Добравшись до Янчжоу, остановились у Мяо Цина. Прочитал Мяо Цин письмо Симэня и, памятуя о том, что обязан был ему жизнью, всячески стал ублажать прибывших. Он даже купил девицу по имени Чуюнь, которую держал у себя, чтобы послать Симэню в благодарность за оказанную милость[1]. А Хань Даого с Лайбао целыми днями пировали и развлекались среди цветов под ивами[2].

Но вот настали первые дни зимы[3]. Нависли сорванные холодные тучи, с жалобным криком пролетели гуси. Опали деревья. Унылый пейзаж навевал неодолимую тоску по дому. Заторопились тогда Хань Даого и Лайбао. Пустились в разъезды за холстом, а товар сгружали пока в Янчжоу у Мяо Цина, чтобы, покончив с закупками, двинуться в обратный путь.

Хань Даого, надо сказать, еще раньше увлекался певичкой Ван Юйчжи из старинного янчжоуского заведения, а Лайбао познакомился с Сяохун, младшей сестрой певицы Линь Цайхун. И вот пригласили они однажды певиц, а также соляного купца Ван Хайфэна и Мяо Цина на Баоинское озеро. Пировали весь день, а когда вернулись в заведение, оказалось, что матушка Ван, хозяйка Ван Юйчжи, собирается справлять свой день рождения. Хань Даого решил тогда устроить по сему случаю в заведении пир и пригласить гостей. Слуге Ху Сю велено было закупить вина с закусками и пригласить заезжих купцов Ван Дунцяо и Цянь Цинчуаня. Оба купца давным-давно пожаловали вместе с Ван Хайфэном, а Ху Сю все не было. Солнце стало клониться к закату, когда он, наконец, заявился.

– Где это ты, голубчик, до сих пор пропадал, а? – набросился на слугу подвыпивший Хань Даого. – Где нализался, а? Так вином и разит! Гости давно пожаловали, а тебя все носит. Погоди, завтра я с тобой рассчитаюсь.

Ху Сю искоса глянул на Ханя и удалился, ворча:

– На меня напускаешься, а жена твоя там, небось, только успевай поворачиваться. Пока ты тут, очертя голову, с певичками шьешься, жену твою дома батюшка в объятиях душит. Вот он тебя и отослал куда подальше. Веселишься, а жена там потей, да еще как! Да тебе хоть бы хны, невдомек, пока пальцем не укажут.

Так говорил он, стоя рядом с хозяйкой заведения, пока та не вывела его во внутренний двор.

– Пьян ты, брат, – уговаривала его мамаша Ван. – Иди-ка проспись.

Но Ху Сю разбушевался пуще прежнего и ни в какую не хотел уходить.

Тем временем разодетый в белую атласную куртку, бархатный халат, валенные сапоги и теплые чулки Хань Даого пировал с гостями. Вдруг до него донеслась злобная брань Ху Сю. Разозленный он выбежал во двор и пнул Ху Сю ногой.

– Ах ты, негодяй, арестант! – заругался Хань. – Я еще тебе по пяти фэней серебра в день плачу. Сейчас же убирайся! Болван! Думаешь, я другого не найду?!

Но Ху Сю уходить не собирался. Двор опять огласился его криком.

– За что гонишь, а? – вопрошал он. – Или, может, я деньги растратил? Это ты на баб деньги транжиришь, а меня замарать хочешь. Вот приедем домой, все расскажу.

Тут Лайбао стал уговаривать Хань Даого, потом взял за руку и отвел в сторону.

– У, сукин сын, – обернулся в сторону слуги Лайбао. – Надо ж было напиться до такой степени!

– Дядя, дорогой ты мой! – обратился к нему Ху Сю. – Не слушай ты его! Откуда он взял, что я напился!? Нет, я ему все выскажу.

Лайбао втащил слугу в помещение и уложил спать.

Да,

Однако не будем говорить, как Лайбао укладывал Ху Сю.

Хань Даого из опасения, как бы гости не стали над ним посмеиваться, вместе с Лайбао старался им угодить: обносил вином и отпускал шутки. Пир был в разгаре. Сестры Цайхун и Сяохун вместе с Ван Юйчжи игрою, пением и танцами ублажали пирующих. Играли в застольный приказ и отгадывали число пальцев. Пировали вплоть до третьей ночной стражи.