Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ
ЧУНЬМЭЙ ПРОГУЛИВАЕТСЯ ПО САДУ ПРЕЖНЕЙ УСАДЬБЫ.
НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА ПОСЫЛАЕТ ЧЖАН ШЭНА НА ПОИСКИ ЦЗИНЦЗИ.
Возможно ль, чтоб при тощем кошельке
пиры большие часто задавались?
На людное застолье изведешь
вина и снеди давние припасы.
Не до гостей, когда и конь твой пал,
и слуги постепенно разбежались;
В осевший дом веселье не войдет,
смех не звенит у рухнувшей террасы.
Все земли, что в аренду ты забрал,
к землевладельцу отойдут обратно;
Кто золото и жемчуг промотал,
тот и жену свою продаст, пожалуй.
За ссудой обратиться к богачу
в душе уже решившись, вероятно,
Вдруг рта не смеешь от стыда раскрыть:
нет, лезть в долги, конечно не пристало.
Так вот. Быстро шло время. Словно челноки, проносились дни и месяцы. Настал двадцать первый день первой луны. После совета с начальником гарнизона Чжоу Чуньмэй приготовила жертвенный стол, всевозможные блюда, жбан вина и отослала их У Юэнян с домочадцем Чжоу Жэнем, чтобы почтить третью годовщину смерти Симэнь Цина и день рождения Сяогэ. Юэнян приняла подношения и одарила Чжоу Жэня платком и тремя цянями серебра, а Дайаня послала с приглашением, которое гласило:
«Милостивейшей госпоже Чжоу.
С благоговением и благодарностью приняла Ваши щедрые дары, милостивая государыня, чем тронута до самой глубины души. Устраивая скромное угощение в знак сердечной признательности Вам, я была бы невыразимо счастлива радость лицезреть Вас в моем бедном доме. С трепетом ожидаю прибытия Вашего высокого экипажа. Примите, умоляю, сие приглашение.
С низким поклоном благородная Симэнь, урожденная У».
Чуньмэй прочитала приглашение и прибыла на пир только к полудню. В ее прическе, украшенной золотыми шпильками, сверкали жемчуг и бирюза, а в серьгах переливались заморские перлы. На ней был карминовый халат с вышивкой спереди, сзади и на рукавах, украшенный благовещим единорогом-цилинем, на которого почтительно взирают животные всех четырех стран света. Чуть пониже талии свисал пояс-обруч с яшмовыми бляхами в золотой оправе. Из-под халата виднелась изумрудная юбка, затканная множеством разнообразных цветов. Мелодично звенели умеряющие шаг подвески. Обута была Чуньмэй в карминовые шелковые туфельки на толстой белой подошве, вышитые яркими цветами. Четверо носильщиков несли ее в огромном паланкине. Он был обтянут темным атласом и отделан золотом. Вооруженные дубинками воины окриками разгоняли с дороги зевак. Паланкин сопровождали домочадцы и слуги, несшие на носилках корзины с ее нарядами. Поезд замыкали два малых паланкина со служанками.
Для приема гостьи Юэнян пригласила свою невестку У Старшую и двух певичек. Когда ей доложили о прибытии Чуньмэй, она вместе с невесткой проследовала в переднюю залу. Юэнян тоже блистала нарядами, хотя на них и лежала печать траура. Ее голову венчала шапка с пятью мостиками[1], но золото и бирюза украшали прическу не в таком обилии, как у Чуньмэй. В серьгах у нее сверкали только по две жемчужины. Одета она была в белую шелковую кофту и отделанную золотом нежно-голубую со шлейфом атласную юбку. На ней были бледно-зеленые, цвета яшмы, туфельки на толстой подошве.
Чуньмэй вышла из паланкина, когда он миновал внутренние ворота. Ее тотчас же окружила целая свита горничных и служанок, в сопровождении которых она и проследовала к зале, где, грациозно склонившись, приветствовала хозяйку. Юэнян ответила ей тем же.
– Причинила я вам в тот раз немало хлопот, сестрица, — повторяла Юэнян. — А вы и шелк не приняли. На сей раз вы так щедро меня одарили и прислали жертвенную снедь, за что я вам бесконечно благодарна.
– Что вы, матушка! — воскликнула Чуньмэй. — Мне неловко, что в доме начальника гарнизона не нашлось ничего более достойного, чем такие ничтожные знаки внимания. Я давно собиралась пригласить вас в гости, матушка, но мой муж все время в отъездах.
– Когда ваш счастливый день, сестрица? — спросила Юэнян. — Я бы хотела навестить вас и поднести подарки.
– Мой день рождения двадцать пятого в четвертой луне.
– Вот тогда я и засвидетельствую вам свое почтение.
Чуньмэй низкими поклонами выразила признательность хозяйке, после чего поклонилась супруге У Старшего. Та пыталась ответить гостье тем же.
– Не утруждайте себя, тетенька, прошу вас! — удержала ее Чуньмэй.
– Что было, то было, — отвечала У Старшая. — Теперь у вас совсем другое положение, сестрица. Иначе я оказалась бы в неловком положении.
Она в конце концов приветствовала гостью полупоклоном. Сели. Юэнян и госпожа У заняли хозяйские места. К ним стали подходить горничные, служанки и кормилица. Чуньмэй заметила Жуи с Сяогэ на руках.
– Сынок! — позвала его Юэнян. — Подойди и почти тетю земным поклоном. Поблагодари тетю, что пожаловала на твой день рождения.
Жуи опустила мальчика на пол.
– Спасибо, тетя! — проговорил Сяогэ, обращаясь к Чуньмэй, и кивнул головой.
– Разве так приветствуют тетю! — возразила Юэнян. — А земной поклон кто за тебя класть будет?
Чуньмэй достала из рукава парчовый платок и золотую брошь с изображением восьми счастливых предзнаменований[2], которую приколола на шапочку Сяогэ.
– Опять мы вводим вас в расходы, сестрица, — благодарила гостью хозяйка.
Потом земные поклоны Чуньмэй отвесили Сяоюй и кормилица Жуи. Сяоюй получила золотую шпильку, а Жуи — пару веточек серебряных цветов.
– А вы слыхали, сестрица? — вставила Юэнян. — У Лайсина жена померла. Я за него кормилицу выдала.
– Вот и хорошо! — воскликнула Чуньмэй. — Она всегда хотела в доме остаться.
Подали чай.
– Прошу вас, сестрица, пройдемте в гостиную, — предложила хозяйка. — Холодновато тут.
Чуньмэй проследовала в гостиную. Перед дщицей Симэнь Цина горели свечи.
На столе стояли жертвенные блюда. Чуньмэй сожгла жертвенные деньги и прослезилась.
Их ждал обставленный со всех сторон ширмами столик восьми бессмертных[3]. Около него в жаровне горел уголь. На белоснежных серебряных подносах подавали чай лучших сортов, а к нему на золотых с резьбою блюдцах изысканные сладости, редкостные изделия из фруктов и лакомые закуски. Перед гостьей и хозяйками лежали палочки слоновой кости.
После того как Юэнян и У Старшая угостили Чуньмэй, ей предложили пройти в спальню переодеться. Чуньмэй сняла халат. Ее служанки, суетившиеся у корзин с туалетами, помогли ей переодеться. К столу Чуньмэй явилась в зеленой с узорами парчовой кофте и расшитой золотом юбке цвета лиловой гвоздики.
Пир продолжался в покоях Юэнян. Опять завязался разговор.
– Как себя чувствует ваш сынок? — немного погодя осведомилась хозяйка. –Что же вы не взяли его с собой? Пусть бы порезвился.
– Я бы взяла, — отвечала Чуньмэй. — Мне хотелось, чтобы он почтил вас, матушка, земным поклоном, но, видите ли какое дело. Муж опасается, как бы он не простудился в такую холодную погоду. А потом мальчик он очень непоседливый. На месте не усидит — будет рваться гулять. А эти дни ему что-то нездоровится. То и дело плачет.
– А за тобой не гоняется?
– Нет, за ним две кормилицы по очереди присматривают.
– Господин Чжоу доволен, небось, — продолжала Юэнян. — В годах уж, а взял тебя и потомством обзавелся. Какое ты ему счастье принесла! А у госпожи Сунь Второй дочке который годик пошел?
– Четыре годика. Ее зовут Юйцзе — Яшмовая сестричка, а моего — Цзиньгэ — Золотой братец.
