Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Чуньмэй села на стул.

– Вон Юйсяо расходилась, – объясняла она. – Так и скажи: завидела шлюха хахаля вот и взбесилась.

Симэнь не придал значения тому, что сказал слуга, Юэнян же подошла к горничным и сделала выговор Сяоюй.

– А ты чего тут торчишь весь день? – говорила хозяйка. – Где твое место? Ступай за моими покоями больше присматривай!

– Туда молодая госпожа только что пошла, – отвечала Сяоюй. – И матери наставницы там.

– Сукины дети! – ругалась Юэнян. – Нельзя вас на представление пускать! Непременно какой-нибудь фортель да выкинете.

При появлении Юэнян Чуньмэй тотчас же встала.

– Все они, матушка, одного поля ягоды, – говорила Чуньмэй. – Носятся как угорелые. Для них никаких приличий будто и не существует. А то пойдут улыбаться да хихикать при посторонних.

Юэнян приструнила горничных и вернулась на свое место.

Первыми откланялись сват Цяо и сюцай Ни. За ними стали собираться свояк Шэнь, лекарь Жэнь и свояк Хань, но их удержал Боцзюэ.

– Хозяин! Уговори же господ, прошу тебя! – обратился он к Симэню. – Мы всего лишь друзья твои и то не решаемся расходиться, а тут родные уходят. Свояк Шэнь, вы ведь рядом живете. А вам, господа, – обратился Боцзюэ к своякам и лекарю, – тоже не следовало бы торопиться, хотя вы и живете за городской стеной. В третью ночную стражу городские ворота все равно заперты. Посидите, господа! Актеры не все еще показали.

Симэнь велел слугам принести четыре жбана с вином феи Магу[17].

– Господа, нельзя ж их оставить без внимания! – воскликнул Симэнь, когда слуги внесли жбан и поставили перед шурином У Старшим большой кубок. – Всякий, кто встанет из-за стола, да будет наказан старшим из нас этой чарой.

Все уселись на свои места. Симэнь велел Шутуну попросить актеров сыграть самые волнующие сцены пьесы.

Немного погодя ударили в барабаны и кастаньеты. Вышел актер и спросил Симэня:

– Разрешите спеть сцену с вручением портрета?

– Пойте любую, – говорил Симэнь. – Лишь бы за душу хватало.

Героиня Юйсяо запела арию. Когда она дошла до слов «Да, в этой жизни не встретиться нам больше, поэтому я шлю тебе портрет», Симэню представилась больная Пинъэр, и он, расчувствовавшись, проронил слезу. Когда он вынул из рукава платок, чтобы вытереть слезы, это заметила из-за занавески неусыпная Цзиньлянь.

– Матушка, вы только взгляните на него! – указывая пальцем на Симэня, говорила она Юэнян. – Вот негодяй! Напился, а теперь нюни распускает.

– С твоим-то умом, сестрица, следовало бы знать, что музыка воссоздает грусть и радость, разлуку и встречу,– заметила Юйлоу. – Увидишь седло, вспомнишь павшего коня. Ему сцена, должно быть, напомнила почившую, вот он и прослезился.

– Не верю я этим слезам, – говорила Цзиньлянь. – Плакать над игрою лицедеев, по-моему, одно притворство. Не поверю никому, пока сама не заплачу.

– Потише, сестрица, – урезонила ее Юэнян. – Дай послушать!

– Понять не могу, – обратилась к хозяйке Юйлоу, – почему сестрица Шестая у нас такая ворчунья?

Когда сцена окончилась, пробили пятую стражу и гости разом стали откланиваться. Симэнь хотел было их удержать и взял в руку большой кубок, но ему все же пришлось проводить их за ворота.

Симэнь обождал, пока убрали посуду, и велел актерам оставить костюмы.

– Завтра их сиятельства Лю и Сюэ прибудут, – объяснял он. – Опять играть придется.

После угощенья актеры ушли. За ними последовали и четверо во главе с Ли Мином, но не о том пойдет речь.

Забрезжил рассвет. Симэнь удалился на ночлег в дальние покои.

Да,

Сколько холодных дней впереди
злая судьбина сулит?
Много ль туманных утренних зорь
встретить еще предстоит?

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

ЮЙСЯО НА КОЛЕНЯХ ВЫМАЛИВАЕТ ПРОЩЕНИЕ У ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ.
ЧИНЫ УГОЛОВНОЙ УПРАВЫ ПРИНОСЯТ ЖЕРТВЫ ПЕРЕД ГРОБОМ НАЛОЖНИЦЫ БОГАЧА.

Едва любовь к тебе пришла,

как уж расстаться с ней пора.

Что толку полог поднимать

и вглядываться до утра!

Всему наступит свой конец:

иссякнет шелкопряда нить,

Свече последнюю слезу

вот-вот придется уронить.

Злой ураган разъединит

с подругой феникса стеной,

И яшма нежная навек

переселится в мир иной.

Красой Си Ши не насладясь,

услышишь петушиный крик,

Прохладой утренней пахнет,

и потускнеет лунный лик.

Итак, когда гости разошлись, запели петухи. Симэнь удалился на покой, а Дайань, прихватив кувшин вина и закусок, направился в лавку, где собирался трапезничать с приказчиком Фу и Чэнь Цзинцзи. Но у старого Фу не было желания пить в такой поздний час. Он стал разбирать постель и вскоре лег на кане.

– Вы уж с Пинъанем выпейте, – говорил он. – А зятя Чэня не стоит ждать. Не придет он, наверно.

Дайань зажег на прилавке свечу и кликнул Пинъаня. Они пили чарку за чаркой, и немного погодя закусок как и не бывало. Когда посуду убрали, Пинъань ушел обратно в приворотную сторожку. Дайань запер двери и лег на кан рядом с приказчиком Фу.

Старику не спалось, и он заговорил.

– Гляди, матушку Шестую в какой гроб положили! Панихиды служат, богатые похороны готовят. Какие почести, а!

– Богатая она, вот и почести, – отвечал Дайань. – Только пожить не пришлось. А то, что батюшка тратится, так это он не своими же деньгами сорит. Матушка Шестая, по правде тебе сказать, такое богатство в дом принесла! Я-то уж знаю. Про серебро и говорить не приходится. Сколько у нее одного только золота да жемчуга! А дорогие безделки, нефритовые пояса, запястья да головные украшения! А драгоценные камни! Всего не перечесть. А почему, думаешь, хозяин так убивается? Он ведь не ее жалеет. Ее деньги ему покою не дают. По характеру я покойную матушку ни с кем в доме не сравняю. И уступчивая, и добрая. Без улыбки не поглядит. Даже нашего брата, слугу, не обидит. Не было у нее привычки за каждое слово «рабским отродьем» обзывать или там заставлять клясться в верности ни за что, ни про что. А как она, бывало, за покупками посылала! Серебра, значит, даст. «Свешали бы, матушка, – скажешь, – чтобы потом недоразумений каких не вышло». А она улыбнется. «Чего тут вешать? – ответит. – Бери уж. Тебе ж ведь тоже заработать хочется. Только мне принеси, что прошу, ладно?» И кто только у матушки денег взаймы не брал! А многие ли долги возвращали? Но она ничего! Не отдаете, мол, и не надо. Матушка Старшая и матушка Третья над деньгами тоже не трясутся. Зато матушки Пятая и Вторая – вот уж скупые-то. Погибель к нам придет, замотают, если хозяйство в свои руки возьмут. За чем бы ни послали, все норовят недодать. Стоит, скажем, цянь серебра, так дадут девять с половиной, а то и девять фэней. Выходит, мы из своего кармана что ли за них доплачивать обязаны?

– Но матушка Старшая не из таких! – заметил приказчик Фу.

– Конечно, не из таких! – продолжал Дайань. – Только уж больно вспыльчива. Войдешь – все по-хорошему. И хозяйки мирно беседуют. Но стоит тебе прервать разговор, она тебя при всех отчитает. Матушка Шестая такого себе никогда не позволяла. Она, покойница, никого не обижала. Наоборот, за нас старалась замолвить словечко. Ведь кто молится, от того Небо иной раз и роковую напасть отвращает. А мы, бывало, покойную матушку упросим с батюшкой поговорить, он ее во всем слушался. Только матушка Пятая на язык остра. Знай, грозит: «Вот батюшке скажу, тогда узнаешь», или «Отведаешь у меня палок!» А теперь и Чуньмэй, горничная ее, тоже злюкой стала.

278
{"b":"205817","o":1}