Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Итак, выйдя из монастыря Вечного блаженства, У Юэнян и все остальные, сопровождаемые дядей У Старшим, направились к деревне Абрикосов. Их путь лежал вдоль обсаженной вековыми деревьями Длинной плотины.

Посланный в деревню Дайань занял второй ярус кабачка на холме, где на столе давно стояли вино и закуски. С холма открывались необозримые просторы и было удобно любоваться праздничным весельем. Наконец-то вдали показались паланкины.

– Что это вы так задержались? — спросил заждавшийся Дайань.

Юэнян рассказала, как они встретились в монастыре с Чуньмэй.

Немного погодя все сели за стол. Кубки запенились вином и начался пир.

А внизу сновали туда и сюда роскошные экипажи. Шумела толпа. Грохотали повозки и ржали кони. Лились песни и неслись звуки свирели. Пирующие во главе с Юэнян смотрели сверху на людское море. Народ столпился вокруг арены, где выступал наездник.

В числе зрителей, надобно сказать, был и сын уездного правителя барич Ли Гунби. Было ему за тридцать. Числился он в императорском училище Сынов Отечества студентом высшей ступени[1], но заниматься поэзией и историей ленился. Ветреный щеголь и мот, он постоянно вращался в обществе городских певиц, увлекался охотой с соколами и собаками, верховой ездой и играми в мяч, за что ему дали прозвище Шалопай. И вот этот барич, в легком, мягком шелковом халате с отливом, в коричневой шапочке с золотым дном, в расшитых чулках и ярко-желтых сапожках, вместе со своим приятелем — приказным Хэ Бувэем пировал в том же кабачке внизу и любовался мастерством наездника. Компанию им составляли десятка два или три верзил, имевших при себе самострелы, охотничьи манки из бамбука, кожаные мячи и деревянные биты.

Выступал наездник Ли Гуй. Он то вскакивал на круп и, расправив плечи, мчался стоя, то ложился поперек седла на живот и вытягивался в струну, то жонглировал копьями, то играл палицами, словом, выделывал всевозможные трюки. Многочисленная толпа мужчин и женщин сопровождала каждый его номер взрывами смеха. Шаньдунский Демон, так прозывали Ли Гуя, был в четырехугольной шапочке, на широком околыше которой сзади сверкали золотые кольца. Его фигуру обтягивали лиловая жокейская рубашка и сверкавший золотом набрюшник. Был он в наколенниках и ярко-желтых кожаных сапогах, отвернутые голенища которых украшали расшитые пестрыми летающими рыбками напущенные чулки.

Вот Ли Гуй сел на серебристогривого коня. В руке сверкало копье на ярко-красном древке, сзади над головой развевались флажки с иероглифом «Приказ».

Оказавшись в центре арены, наездник ухватился за седло и, встав на коня во весь рост, начал громко декламировать:

Как только барич Ли увидел высокую стройную даму, у него само собой забилось сердце и помутился взор. Он никак не мог наглядеться на нее, налюбоваться ее красотой. «Кто, интересно, эта особа? Есть у нее муж или нет?» — так спрашивал про себя барич Ли, потом подозвал побирушку Лоботряса Чжана, состоящего при нем на побегушках.

– Ступай вон туда на холм, — наказывал потихоньку барич, — да разузнай, чьи такие три дамы в белом, и мне скажи.

– Слушаюсь! — прикрывая рот, отвечал Чжан и вихрем помчался к холму.

Немного погодя он стоял перед баричем.

– Вот оно что! — начал он шептать на ухо. — Это жены Симэнь Цина, чей дом напротив управы. Та, что в годах, это невестка У. Другая, среднего роста, старшая госпожа У Юэнян, а высокая и стройная, с рябинками, — госпожа Третья. Зовут ее Мэн Юйлоу. По мужу траур носят.

Барич Ли щедро наградил Лоботряса Чжана, а сам глаз не спускал с Мэн Юйлоу, но не о том пойдет речь.

Насмотревшись на праздничное веселье, У Старший и Юэнян с заходом солнца велели Дайаню собирать короба. Хозяйка и остальные сели в паланкины и двинулись домой.

Однако не станем говорить, как добирались до дому Юэнян и остальные, а расскажем про Сунь Сюээ и Симэнь Старшую, оставшихся домовничать. Делать после обеда им было нечего, и они вышли к воротам. И тут, как нарочно, послышался перезвон бубенцов. В то время бубенцами позванивали уличные торговцы пудрой, помадой, искусственными цветами и головными украшениями, а также зеркальщики.