– А где батюшка? – спросили они.
– Батюшка в крытой галерее, – отвечал он. – С дядей Ином, дядей Се и приказчиком Ханем пируют. А Шутун, вы бы поглядели, нарядился певичкой и поет.
– Пойдем посмотрим, – Цзиньлянь потянула за собой Юйлоу.
Они приблизились к крытой галерее и, притаившись за решеткой, стали подглядывать.
На возвышении восседал пьяный Ин Боцзюэ. Шапка у него сдвинулась набекрень, а голова качалась, как у куклы, когда ее дергают за нитки. Се Сида захмелел до того, что не в силах был открыть слипавшиеся глаза. А нарумяненный Шутун в женском платье продолжал обносить их вином и петь южные арии.
Симэнь Цин потихоньку подозвал Циньтуна и велел ему подпудрить Ин Боцзюэ. Слуга подкрался к пьяному Ину и положил смеху ради на голову пучок травы.
Цзиньлянь с Юйлоу не выдержали и расхохотались.
– Вот арестант проклятый! – говорила Цзиньлянь. – Весь бы век веселился да дурачился. По самый гроб не образумится.
Услышав смех, Симэнь велел слуге выглянуть наружу. Цзиньлянь и Юйлоу удалились к себе. Пирушка кончилась в первую стражу. Хозяин отправился на ночлег к Пинъэр.
– Чуньмэй! – позвала горничную вернувшаяся Цзиньлянь. – Скажи, Пинъэр что-нибудь говорила?
– Ничего не говорила.
– А этот бесстыжий, небось, прямо к ней пошел?
– Как матушка Шестая вернулась, батюшка раза два к ней заглядывал, – ответила Чуньмэй.
– А за ней посылал в самом деле из-за ребенка?
– Ой, он после обеда так раскричался! Завернут – плачет, развернут – тоже кричит. С ног сбились.
– А Шутун в чьем платье?
– У меня было попросили, а я Дайаня уж так отчитала! Потом он у Юйсяо выпросил. Потом батюшке о ребенке доложили, тот слугу и послал.
– Ну, тогда еще ладно, – немного успокоилась Цзиньлянь. – Я-то думала, он по ней стосковался. А платье придут просить, не давай этому пакостнику.
Не дождавшись Симэня, Цзиньлянь в сердцах заперла дверь и легла.
А теперь вернемся к Ин Боцзюэ. Прямо на глазах у Ина набивал себе карман Бэнь Дичуань, приставленный следить за строительством в поместье. Когда же Бэню доверили серебро на приобретение поместья у Сяна Пятого – на сделку, которая, вне всякого сомнения, сулила ему еще немалую толику серебра, Ин Боцзюэ за игрой и выискал у него оплошность, придрался к нему из-за анекдота, дабы намекнуть, что к чему.
Испуганный не на шутку Бэнь Дичуань на другой же день отвесил три ляна серебра и отправился на поклон к Ин Боцзюэ.
– К чему это? – наигранно удивляясь, воскликнул Ин. – Я ж не оказывал тебе никаких услуг.
– Я давно собирался выразить вам, дядя, свое искреннее почтение, – говорил Бэнь. – Позвольте надеяться, что вы при случае замолвите за меня словцо перед господином. По гроб буду вам обязан, дядя.
Ин Боцзюэ взял серебро и, угостив Бэня чашкой чаю, проводил его за ворота, а сам с узелком серебра пошел к жене.
– Проявит муж решимость, будет у жены обновка, – сказал он жене. – Видишь ли, я в свое время порекомендовал этого Бэня-голодранца. Так теперь он дело получил, сам жрет в три горла, и я ему стал не нужен. Хозяин ему то в поместье строительство поручил, то серебро доверяет другое поместье купить. Немалые деньги нажил. Я ему на пиру возьми да намекни. Струсил, видать, сразу прибежал, три ляна сунул. Думаю, на них холста купить. Хватит ребятишек на зиму одеть.
Да, действительно,
Хоть с благородством, говорят, я вовсе не знаком,
Но кто вести умеет дом, тот и хозяин в нем.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
Да,
Боимся, как бы горе безумием не стало;
Смышленных узнаем мы, а глупых – не пристало.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ЧЖАЙ ЦЯНЬ В ПИСЬМЕ ПРОСИТ ПОСВАТАТЬ ЕМУ БАРЫШНЮ.
СИМЭНЬ ЦИН ЗАВЯЗЫВАЕТ ДРУЖБУ С ЛАУРЕАТОМ ЦАЕМ
[1].
Из Фучуани вдаль бросаю взгляд,
Туда, где волны Цзянь-реки шумят[2].
Перед зарей вечерней золотой
Застыла в небе тучка сиротой.
Оставить бы следы горючих слез,
Да срублен тот бамбук, что здесь возрос.
С кем весточку я передать решусь,
Когда так редко пролетает гусь[3]!
Пошлешь привет, и гусь на край земли
Перелетит с ним за три тыщи ли.
Тоски моей не в силах превозмочь,
Весь день я одинока и всю ночь.
То в океанский я гляжу простор,
То к небу обращаю скорбный взор:
Кто на меня вниманье обратит,
Кто миг желанной встречи возвестит?
Так вот. На другой день утром Симэнь с надзирателем Ся отбыли за город встретить нового цензора. Потом Симэнь заехал в свое поместье, где наградил за усердие мастеров, и вернулся домой уже под вечер.
– Из Дунчана в столицу гонец промчался, – объявил Пинъань, как только Симэнь переступил порог. – Письмо по дороге завез. Передай, говорит, батюшке от его сиятельства дворецкого Чжая. Я его матушке Старшей отнес. Гонец завтра после обеда за ответом заедет.
Симэнь пошел к Юэнян, взял письмо, распечатал его и стал читать:
«От ученика Чжай Цяня из столицы
с нижайшим поклоном передать
ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСПОДИНУ СИМЭНЮ
Давно вижу в Вас ученого высокого, коего уподоблю Великой горе или Северному Ковшу. Увы, не довелось пока лицезреть воочию Ваш достославный образ. Не раз я, недостойный, пользовался Вашей щедростью безмерной. Слов не нахожу, какие могли бы выразить мою глубокую признательность, а равно и угрызения совести.
Удостоенный Ваших мудрых наставлений, я навек запечатлел их в своем сердце и, имея честь состоять в приближенных его превосходительства, стараюсь в меру сил своих оказывать Вам всяческую поддержку. Смею надеяться, что просьба, которой я дерзнул нарушить Ваш покой, уже исполнена, а посему, пользуясь счастливым случаем, направляю Вам это скромное послание с десятью лянами в знак моей искренней благодарности. А пока, в предчувствии дальнейших обстоятельств, с нетерпением ожидаю благостную весть, коей буду тронут до самой глубины души.
Сообщаю, что новый лауреат империи, Цай Ицюань, пользующийся высоким покровительством его превосходительства, получил Высочайшее дозволение посетить родные края для свидания с родителями и держит путь через Ваш славный уезд. Надеюсь, Вы не откажете ему в приеме, а он не забудет Вашего гостеприимства. Молюсь о Вашем благополучии.
Составлено первого дня по установлении осени[4]».
Прочитал Симэнь письмо и начал тяжело вздыхать.
– Надо сейчас же за свахой сбегать, – сказал он, наконец. – И как же я это забыл, а? Прямо из головы вон.
– А в чем дело? – поинтересовалась Юэнян.
– Да как же! Чжай Цянь, дворецкий его превосходительства государева наставника Цая, когда еще писал, что нет у него сына, просил барышню подыскать, все равно какую: богатую или бедную. За подарками, говорит, не постою, только была бы собой хороша да подарила сына и наследника. Все затраты на подарки и приданое, которые придется понести, он обещал оплатить сполна. Это ведь он поддержал меня перед его превосходительством, оттого я и занял пост. Все время в суете – то одно, то другое, совсем запамятовал. И ведь Лайбао каждый день в лавку заходит, а напомнить не мог. И вот человек издали гонца посылает узнать, как с его просьбой, десять лянов серебра отваливает. Завтра гонец за ответом пожалует, а что я ему скажу? Ведь Чжай тогда из себя выйдет. Позови сваху и накажи поторапливаться. Какую ни найдет, только б собой была хороша. Можно лет шестнадцати, сойдет и восемнадцати. Сколько б ни стоила, я заплачу. Постой, постой! А не выдать ли нам Сючунь, горничную Пинъэр? Она и собой недурна…
