– Хуэйлянь хорошо готовит, – как-то сказал хозяйке Симэнь и велел ей больше не ходить на общую кухню.
Хуэйлянь стала служить в маленькой кухоньке Юэнян, готовила ей закуски и заваривала чай, а также вышивала, но говорить об этом подробно нет надобности.
Послушай, дорогой читатель! Никогда хозяин не должен заводить шашни со служанками или женами слуг, потому что рано или поздно это нарушит положение старшего и младшего, приведет к обману и изменам, и не справиться тогда с упадком нравов.
О том же свидетельствуют стихи:
Распутник Симэнь Цин достоинство утратил,
Ничто ему теперь вражда соперниц-жен.
Супругу Юэнян жестоко бросил он,
С женой слуги предался подлой страсти.
Однажды, было это восьмого числа в двенадцатой луне, Симэнь встал рано. Он уговорился с Ин Боцзюэ пойти на похороны помощника областного правителя Шана и велел слугам вывести двух лошадей. В большой зале, окруженный жаровнями, сидел он в ожидании своего друга, но тот все не появлялся. Прибыл Ли Мин, и тогда наряженные Чуньмэй, Юйсяо, Ланьсян и Инчунь запели и заиграли, внимая учителю. К Симэню подсел Чэнь Цзинцзи, и между ними завязался разговор. Не успели спеть третью песню о цветущей сливе-мэй, как показался Ин Боцзюэ, сопровождаемый Ин Бао, который нес под мышкой свернутый ковер. Певицы собрались уходить, но их удержал Симэнь.
– Чего это вы прячетесь? – спросил он. – Ведь это дядя Ин! А ну-ка, поклонитесь ему, как полагается.
Хозяин и гость обменялись приветствиями и сели. Симэнь велел служанкам отвесить Ину низкий поклон, что они и сделали. Ин Боцзюэ поспешно встал и начал расхваливать служанок:
– Тебе, брат, счастье подвалило, – обратился он к Симэню. – Гляди, какие у тебя красавицы выросли! Одна другой краше. Нежны, как молодой лучок. Вот прелесть! А дядя Ин второпях-то с собой ничего не взял, с пустыми руками явился. Ладно, помада за мной.
Певицы удалились. Появился Чэнь Цзинцзи и, отвесив поклон, сел рядом.
– Отчего это так поздно? – спросил Симэнь.
– Всего и не расскажешь, – начал Ин Боцзюэ. – Старшая дочь разболелась. Сегодня ей чуть получше. Жена так волновалась! Домой ее взял. Пусть немного развеется. Вот с ней и провозился. То Ин Бао за носилками послал, то надо было кое-что купить. Вот до сих пор и мотался.
– Заставил меня ждать, – упрекнул Симэнь. – Ну, давай поедим, а потом и пойдем.
Симэнь велел слуге сказать, чтобы подали завтрак. Ли Мин заметил Ин Боцзюэ и опустился на одно колено.
– Ли Мин! – воскликнул Боцзюэ. – Давненько тебя не видал!
– Меня господин Сюй с северной окраины зазвал, у него и пробыл несколько дней, – объяснил певец.
Тем временем слуги накрыли стол и принесли завтрак. Тут было четыре блюда солений и десять блюд зелени, а также четыре блюда горячих закусок: вареные ножки, жареные голубята, паровые блины с салатной горчицей и пельмени с куриной начинкой. В оправленных серебром чашках дымился рис, красовались блюда с кедровыми орехами и каштанами, плодовыми косточками, корицей и сахаром. Симэнь Цин завтракал в компании с Ин Боцзюэ и Чэнь Цзинцзи. Принесли маленькие серебряные чарки и наполнили их чжэцзянским вином. Каждый выпил по три чарки и кувшин был еще больше, чем наполовину полон, но Симэнь велел Хуатуну унести его вместе со столом.
– Отнеси во флигель и доешьте вместе с Ли Мином, – распорядился он и стал одеваться.
Они верхом отбыли на похороны помощника областного правителя Шана, а Ли Мин остался в западном флигеле доедать блюда. Между тем, после отъезда Симэня, Юйсяо, Ланьсян и остальные девушки еще поиграли немного на инструментах, потом начали дурачиться и забрели в восточный флигель к Симэнь Старшей.
Чуньмэй с ними не пошла. Она осталась с Ли Мином заняться игрою на лютне. Широкие рукава ниспадали ей на руки, и подвыпивший Ли Мин стал невольно пожимать их, припадая к певице.
– Ах ты, негодяй проклятый! – в гневе закричала Чуньмэй. – Как ты смеешь руки мои лапать? Заигрывать со мной вздумал? Жить тебе надоело? Ты что, не знаешь, кто я такая? Разъелся на отборных-то харчах, жир в тебе заиграл, негодяй. Ишь, за руки хватать вздумал! Не там клад ищешь, негодяй! Поди, сперва разузнай, а уж потом копай! Надо же, руки жмет! Погоди, придет хозяин, все скажу. Стрелой отсюда вылетишь. Думаешь, кроме тебя и учителей не найдется? Да таких негодяев в веселых домах хоть пруд пруди. Уберешься, меньше вони будет.
Так ругалась Чуньмэй, что Ли Мин понял – не до жиру, быть бы живу. Прихватил он свои пожитки и ушел.
Да,
Руки эти оказались судьбоносны,
Шалость обернув бедою злостной.
Напуганный Ли Мин убежал, а рассвирепевшая Чуньмэй пошла прямо в дальние покои.
Цзиньлянь между тем играла в шашки с Юйлоу и Пинъэр. Тут же была и Сун Хуэйлянь.
– Кого ты ругаешь, негодница? – заслышав брань, спросила Цзиньлянь. – Кто тебя так взвинтил?
– Известно кто! – отвечала в сердцах Чуньмэй. – Ли Мин, подлец несносный. Перед уходом хозяин ему, как порядочному, кушанья оставил, а тут еще Юйсяо с Ланьсян возню затеяли, давай перед ним дурачиться, его и взбудоражили, а сами во флигель к молодой госпоже убежали. Смотрит – нет никого, и как меня что есть силы за руку схватит! А сам пьяный, подлец. Глядит на меня, зубоскалит. Думает, ему прощу. А я как пошла его отчитывать, он пожитки в охапку и был таков. Жаль, не влепила ему пощечину! Знай, подлец, к кому пристаешь. Я тебе не девка какая-нибудь, с которой любые штучки вольно проделывать. Я ему, бесстыжему, так морду намою!
– Смотри, ты вся побледнела! – сказала Цзиньлянь. – Провалились твои занятия, выгнать надо этого подлеца, и дело с концом. Нечего ему на пении деньги наживать! С какой это стати, спрашивается, он с моей служанкой будет заигрывать?! Знаю, из подлеца порок так наружу и прет.
– Несладко ему придется, – заметила Чуньмэй. – Правда, он брат госпожи Второй. Только неужели она вступится, зло затаит? Достанется мне тогда, а?
– Сама посуди, – рассуждала Сун Хуэйлянь. – Раз ты в дом учителем нанялся, нельзя с девушками заигрывать. Тебе деньги платят, тебя содержат. Значит, обязан, как к родителям, относиться. Вон целыми днями ведь ешь да чаи распиваешь.
– Мало того, – вмешалась Цзиньлянь. – Ему еще деньги давай, подлецу. Пять лянов в месяц вынь да положь. Плохо ты кончишь! Спроси-ка во всем доме, кто из слуг храбрости наберется перед хозяином зубоскалить да шутки шутить, а? Хорошо, если только отругает, а то хозяину под руку попадешь – выпорет. Тогда глаза перестанешь пялить, подлец несчастный! Знал хозяйскую ласку, познаешь и таску! А ты где была? – спросила она Чуньмэй. – Зачем там рассиживалась после ухода батюшки, а? Сама ему дала повод заигрывать?
– Да я из-за подружек задержалась, – отвечала Чуньмэй. – Они там разбаловались.
– А где они сейчас? – спросила Юйлоу.
– У молодой госпожи.
– Пойду посмотрю, – сказала Юйлоу и вышла.
За ней через некоторое время удалилась и Пинъэр, чтобы послать служанку за Инчунь.
Под вечер, когда вернулся Симэнь Цин, Цзиньлянь подробно рассказала ему о случившемся. Хозяин наказал Лайсину не пускать Ли Мина в дом. Певец больше не смел показываться.
Да,
Что накопилось постепенно,
То обнаружилось мгновенно.
В подтверждение тому стихи:
Певец на лютне день-деньской бренчал,
Чуньмэй игре и пенью обучал,
Но стоило однажды провиниться,
Не избежал он мести ученицы.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ЮЙСЯО РЕВНОСТНО СТОРОЖИТ У СПАЛЬНИ ЮЭНЯН.