– Вот негодяйка! – заворчала Цзиньлянь. – Свои бережет, а перед моими целыми днями вертится. Вот и потускнели, смотреться нельзя.

Зеркала передали старику. Он уселся на раскладную скамеечку и достал ртуть. Не прошло и времени, необходимого для обеда, как ослепительно засверкали все восемь зеркал. Цзиньлянь взяла одно. На нее глядела красавица. Поверхность зеркала походила на чистую гладь осенних вод.

Тому подтверждением стихи:

Старик передал зеркала Цзиньлянь, а та велела Лайаню отнести их домой. Юйлоу попросила Пинъаня взять у приказчика Фу пятьдесят медяков, чтобы расплатиться с зеркальщиком. Старик взял деньги, но уходить не собирался.

– Спроси, что он стоит? – обратилась к привратнику Юйлоу. – Может, мало дали.

У старика заблестели глаза. Он вдруг заплакал.

– Хозяйки спрашивают, что с тобой, – обратился Пинъань к зеркальщику.

– Сказать правду, – начал старик, – мне, братец, шестьдесят первый год пошел. Есть у меня сын. Ему двадцать два, пока не женат, дурака валяет, а мне, старику, на жизнь приходится зарабатывать, его содержать. Непутевый он у меня, по улицам шатается, в азартные игры играет. А тут и вовсе в беду попал. Связали его и к начальнику. Обвинили в воровстве и всыпали двадцать палок. Едва он воротился домой, как у матери одежду заложил. Мать от расстройства в постель слегла и с полмесяца не вставала. У меня с ним был серьезный разговор, а потом он ушел из дому. Где я его только не разыскивал! Решил, было, больше не искать, но я уж стар, а он у меня единственный. Кто ж, думаю, меня на тот свет проводит. Да и дома от него никакого проку. Вот каково мое горе. Вот как обижает старика чадо родимое. И всем жалуюсь и проливаю горькие слезы.

– Спроси, сколько лет его жене, – обратилась Юйлоу к Пинъаню.

– Пятьдесят пять, – отвечал зеркальщик. – И нет у нас ни сына, ни дочери. После болезни ей стало сейчас немножко получше, попросила хоть кусочек копченого окорока. Я все улицы и переулки обошел, у кого только не спрашивал, так мне никто и не дал. Какая досада!

– Не беспокойся! – сказала Юйлоу. – У меня есть копченый окорок. Ступай к Ланьсян, – велела она Лайаню, – скажи пусть даст окорок и лепешек.

– А рисовая похлебка ей нравится? – спросила зеркальщика Цзиньлянь.

– Как не нравится! – говорил старик. – Еще как ест!

Цзиньлянь кликнула Лайаня.

– К Чуньмэй зайди, – наказала она. – Скажи, пусть отвесит два шэна[14] нового рису, который мне моя матушка принесла, и даст пару маринованных баклажанов.

Вскоре появился Лайань со всем, о чем его просили: половиной окорока, двумя лепешками, двумя шэнами рису и парой маринованных баклажанов.

– Повезло тебе, старик! – крикнул он. – Не больна, наверно, твоя жена, а беременна, вот тебя за лакомствами и посылает, чтобы себя подкрепить.

Старик поспешно взял принесенное у Лайаня и положил в корзину. Потом он обернулся к Юйлоу с Цзиньлянь, отвесил низкий поклон и, подняв на плечо коромысло, пошел восвояси.

– И зачем вы, матушки, столько всего ему надавали? – говорил Пинъань. – Надул он вас, старый болтун. А жена у него самая настоящая сводня, целыми днями по улицам шатается. Вчера ее видел.

– Чего ж ты раньше-то нам не сказал, арестант проклятый?! – заругалась Цзиньлянь.

– Ладно, думаю, раз человеку повезло, – отвечал привратник. – Надо ж было ему в это время появиться, вот и получил.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Так вот, только Мэн Юйлоу с Пань Цзиньлянь отпустили старого зеркальщика, на востоке показался неизвестный, верхом на муле. В высокой шапке и с пылезащитным флером на глазах, он торопливо ехал прямо к воротам Симэня. Когда он спешился, женщины бросились было во двор. Но подъехавший снял с глаз повязку, и они узнали приказчика Хань Даого.

– Товар привез? – сразу спросил Пинъань.

– Подводы с товарами в городе, – отвечал Хань. – Где батюшка собирается складывать?

– Батюшки нет дома, – отвечал Пинъань. – У его сиятельства Чжоу пируют. Под склад отведен верх в доме напротив. Заходи, почтенный.

Вскоре появился Чэнь Цзинцзи, и вместе с Хань Даого они пошли в дальние покои к Юэнян.

Выйдя из залы, Хань Даого стряхнул с себя дорожную пыль и умылся, а Ван Цзину наказал отнести багаж домой. Юэнян распорядилась накормить приказчика.

Немного погодя прибыли и подводы с товаром. Цзинцзи отпер склад, и грузчики принялись таскать наверх корзины и сундуки. После разгрузки всех десяти больших подвод расплатились с возчиками. Таскать пришлось до самых фонарей. Цуй Бэнь тоже пришел на подмогу. Когда весь атлас был перенесен наверх и пересчитан, склад заперли и опечатали, а грузчиков наградили за работу и отпустили. Дайань еще до этого отправился к начальнику гарнизона Чжоу доложить Симэню. Тот осушил несколько чарок и с наступлением темноты отбыл домой, где ожидавший его приказчик Хань рассказал ему о поездке.

– Господину Цяню письмо передал? – спросил Симэнь. – Как он, пособил?

– А как же! – воскликнул Хань Даого. – Письмо очень помогло. Господин Цянь намного снизил пошлину за десять подвод. Две корзины атласа я считал за одну, а три кипы – за две, и они прошли как чай и благовония. Так что за десять больших подвод с меня взяли всего тридцать с половиной лянов серебра. Господин акцизный ограничился просмотром моей описи товаров и пропустил нас без проверки. Тут же мы и наняли возчиков.

Симэнь был очень доволен таким оборотом дела.

– Нужно будет завтра же купить дорогие подарки и отправить господину Цяню, – сказал он и обернулся к Чэнь Цзинцзи: – Ступай в дальние покои, скажи, чтобы несли закуски и вино. Угости приказчика Ханя и брата Цуя.