Да,

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Так вот, перейдя в дом к Симэнь Цину, Цзиньлянь снискала его любовь и возгордилась, стала придирчивой и ни днем ни ночью не находила себе покоя. Все ее раздражало, всех она подозревала. То у забора подслушивала, то стояла под дверью – все искала повода, с кем бы поругаться. Не слыла сдержанной и Чуньмэй. Отчитала ее как-то из-за пустяка Цзиньлянь, и горничная, не зная, на ком сорвать зло, отправилась на кухню. Она барабанила по столу, гремела посудой. Вид у нее был такой угрюмый и злобный, что Сунь Сюээ не выдержала:

– Вот чудачка! Если замуж захотелось, ступай, в другом месте ищи, – пошутила она. – А тут нечего характер выказывать.

Чуньмэй так и подскочила:

– Замуж?! Это еще кто такую чушь несет?

Сюээ сразу сообразила, что горничная нынче не в духе и смолчала. А Чуньмэй тут же пошла и слово в слово передала все Цзиньлянь да и от себя добавила: мы, дескать, с вами обе хозяину по душе пришлись. Вместе, мол, голову ему вскружили.

От рассказа горничной Цзиньлянь стало совсем не по себе. В этот день она и так встала против обыкновения рано, потому что провожала на похороны У Юэнян, и ходила разбитая. Цзиньлянь прилегла, но потом встала и пошла в беседку. К ней порхающей походкой подошла Мэн Юйлоу.

– Чем ты так расстроена, сестрица? – спросила она, улыбаясь.

– И не говори! До того устала – на ногах не стою. А ты откуда?

– Да на кухню заходила.

– Та – на кухне? Она тебе что-нибудь говорила? – поинтересовалась Цзиньлянь.

– Ничего не говорила.

Цзиньлянь нарочно виду не подала, но про себя затаила злобу на Сунь Сюээ. Однако, не о том пойдет речь.

Цзиньлянь и Юйлоу занялись рукоделием, когда Чуньмэй внесла кувшин кипятку, а Цюцзюй заварила две чашки чаю. После чая они убрали со стола и начали играть в шашки. В самый разгар игры в беседке неожиданно появился садовый сторож – юный Циньтун – и доложил о прибытии хозяина.

Всполошившиеся женщины не успели собрать шашки, как Симэнь Цин вошел в садовую калитку и заметил их.

Они выглядели по-домашнему. И у той, и у другой волосы были собраны в пучок и буклями ниспадали на виски, а прическу украшала серебряная шелковая сетка. В серьгах блестели дорогие черные каменья. И одеты они были одинаково: отделанная серебром красная безрукавка поверх белой газовой кофты. Из-под вышитой юбки и у Цзиньлянь, и у Юйлоу кокетливо выглядывали острые носки совсем малюсеньких изящных красных туфелек.

Женщины казались выточенными из нефрита, и Симэнь невольно расплылся в улыбке.

– Вы – настоящие певички! Купить – ста лянов серебра не хватит! – пошутил он.

– Мы-то не певицы, – заметила Цзиньлянь, – а вот там сзади живет сущая певичка.

Юйлоу попыталась незаметно удалиться, но ее удержал Симэнь:

– Ты куда? Только пришел, а ты уходить? Скажи откровенно, что вы тут без меня делали.

– Да ничего особенного, – проговорила Цзиньлянь. – Скука нас одолела, стали в шашки играть. Не думали, что ты так скоро вернешься. – Она взяла у Симэня одежду. – Что-то рановато ты с похорон приехал.

– В храме собрались одни дворцовые смотрители да вельможи. Такая была жара, что я не вытерпел и уехал.

– А почему Старшей до сих пор нет? – спросила Юйлоу.

– Ее, должно быть, уж до города донесли. Я послал встретить паланкин.

Симэнь разделся и сел.

– И на что же вы играли? – продолжал он.

– Да ни на что. Так, от нечего делать за шашками просидели, – отвечала Цзиньлянь.

– Давайте я с вами сыграю. Кто проиграет, лян серебром на угощение выкладывает.

– Нет у нас никакого серебра, – заявила Цзиньлянь.

– А нет, шпильку возьму в залог. Идет?

Они расставили шашки и принялись за игру. Проиграла Пань Цзиньлянь. Не успел Симэнь сосчитать фигуры, как Цзиньлянь перемешала их и бросилась к цветущему кусту волчатника[1]. Прислонившись к декоративному камню причудливой формы, она сделала вид, что рвет цветы.

– Ах ты, плутовка! Проиграла и скрываться?

Увидав Симэня, Цзиньлянь залилась смехом, так что были видны только щелки глаз.

– Вот негодник! Проиграй Юйлоу, небось, не побежал бы разыскивать, а мне так покою не дашь.

Она собрала цветы в букет и бросила прямо в Симэня. Он подошел и обнял ее, потом посадил на выступ камня и прильнул к ее устам, даря из уст своих сладкий гвоздичный аромат.

Пока они так развлекались, к ним незаметно приблизилась Юйлоу:

– Сестрица, пойдем в задние покои. Старшая вернулась.

Цзиньлянь сразу отстранила от себя Симэня.

– Мы еще потом поговорим, – сказала она ему, и они пошли встречать Юэнян.

– Чего это вы смеетесь, а? – спросила их хозяйка.

– Сестра лян серебра хозяину в шашки проиграла. Завтра угощать будет и вас приглашает, – пояснила Юйлоу.

Юэнян в знак одобрения улыбнулась.

Цзиньлянь же, едва обменявшись коротким взглядом с Юэнян, пошла к Симэню. Чтобы им резвиться, как рыбки в воде, она наказала Чуньмэй зажечь в спальне благовонные свечи и нагреть ванну.

Послушай, дорогой читатель! Хотя старшей женою и была У Юэнян, из-за постоянных недомоганий она в хозяйство не вникала: только принимала и посылала подарки да наносила визиты и делала выезды. Все приходы и расходы вела бывшая певица Ли Цзяоэр. Замужними служанками распоряжалась Сунь Сюээ. На ее же плечах лежала и кухня – обязанность накормить и напоить каждого. Остается, скажем, Симэнь у какой жены, так вино, закуски ли, кипяток или воду – обо всем для них должна была заботиться Сюээ. Словом, горничные только готовое носили, но не о том пойдет речь.

Вечером Симэня угощала Цзиньлянь. Приняв ванну, они легли. На другой день, как и надо было ожидать, у хозяина появилась новая забота: он пообещал Цзиньлянь купить на монастырском рынке жемчугу в ободок.

Проснулся Симэнь рано и, едва поднявшись с постели, велел Чуньмэй распорядиться на кухне, чтобы испекли лотосовых лепешек[2] и приготовили навару из маринованной рыбы. Однако горничная даже не шевельнулась.

– Не посылай ты ее, – сказала Цзиньлянь, – а то и так говорят, вроде я ей волю дала, тебя с ней свела, будто мы с ней вместе хозяину голову вскружили. И без того нас на все лады поносят и позорят, а ты ее на кухню посылаешь.

– Скажи, кто так говорит? Кто вас позорит? – спросил Симэнь.

– Как я тебе скажу, когда тут у каждого таза и кувшина отросли уши! Оставь ее в покое, прошу тебя. Вон Цюцзюй пошли.

Симэнь позвал Цюцзюй, наказал что нужно, и отправил на кухню к Сюээ.

Цзиньлянь давным-давно разобрала стол. Прошло уже столько времени, что можно было два раза пообедать, а завтрак все не несли. Симэнь метал громы и молнии. Тогда Цзиньлянь кликнула Чуньмэй:

– Ступай погляди, куда провалилась Цюцзюй, рабское отродье. Приросла она там, что ли?

Чуньмэй стало не по себе. Со злостью пошла она на кухню. Цюцзюй ждала завтрак.