Весной они нашли короля Эдреда в Лондоне. Он был как нельзя более доволен исходом дел на севере. Он снабдил их письмами к королю Хокону, а Эгилю дал корабль, загруженный пшеницей, медом и другими товарами. Двое путешественников быстро переправились через море, высадились в Осло-фьорде и доехали до большого поселения, принадлежавшего покойному отцу Торстейна. Там Торстейн изложил свои требования людям короля. Соседи поддержали его. После нескольких встреч было решено, что вопрос будет передан для решения лично королю Хокону. А до тех пор Торстейну предстояло быть как бы надзирателем за имением. Они с Эгилем весело проводили там время.

Тем временем на Оркнеи из Англии поступали более тревожные новости.

В Англии жил некий муж именем Олав по прозвищу Сандалия, чей отец Сигтриг был повелителем Дейры, страны на севере. После кончины Сигтрига король Ательстан объявил эти земли своими. Олав уехал в Шотландию: он был женат на дочери короля той страны. Позднее он перебрался в Ирландию, где смог занять неплохое положение как родственник королей тех норвежцев, что жили вокруг Дублина. В Англию он возвратился как один из предводителей того союза, который был разбит королем Ательстаном при Брунанбурхе, и был вынужден снова бежать в Ирландию.

Но когда Ательстан умер, жители Южной Нортумбрии отказались подчиняться дому Уэссекса. Поощряемые архиепископом Вульфстаном, в жилах которого текла норвежская кровь, заставлявшая его постоянно склоняться к земле своих предков, они призвали к себе другого Олава, сына короля Гудфрида Дублинского. Вместе с ним в Англию прибыл и Олав Сандалия. После нескольких сражений и продолжительных переговоров Олав Гудфридарсон получил во владение область вокруг Линкольна, а затем; опираясь на свое первоначальное королевство, присоединил земли, лежавшие к северу от реки Тиз. Когда же он погиб в сражении, королем стал Олав Сандалия.

Однако пять городов были населены выходцами из Дании, и притом христианами. Они не согласились подчиняться язычнику-норвежцу и свергли его. Его родственник Рёгнвальд Гудфридарсон смог восстановить мир; оба приняли крещение. Но и после того они в том же году поссорились с королем Эдмундом. Тот ввел войска в Йорк и снова прогнал новоявленных правителей в Ирландию.

И все же Южная Нортумбрия продолжала бурлить. Ее вожди требовали свободы и короля-норвежца, человека их собственной крови. Когда Эдмунд умер — его зарезал в Пуклечерче тайно вернувшийся сосланный грабитель, — на севере стало так неспокойно, что новому королю Эдреду пришлось самолично идти туда исправлять положение. Он принял присягу на верность от знати и архиепископа Вульфстана.

А они нарушили присягу и приняли королем Эйрика Харальдсона.

Но скоро Эдред обрушился на них огнем и мечом. И после того они были вынуждены просить Эйрика и всех, кто пришел вместе с ним, уйти восвояси.

Той же зимой Йоркская Нортумбрия вновь вскипела. Ее обитателям было за что мстить. Их земля была до такой степени разорена, что им трудно было прокормить даже самих себя, не говоря уже об английской армии. К тому же они вовсе не желали позволять пришельцам безнаказанно грабить себя, а сопротивление еще больше ожесточало воинов. Архиепископ Вульфстан через церковь имел широкие связи с другими странами. И через некоторое время он сказал, что им следует призвать из Ирландии Олава Сандалию.

Когда Олав прибыл, йоркцы провозгласили его своим королем. Теперь Эдреду оставалось лишь посылать письма, напоминая Вульфстану о ранее принесенных присягах, да выжидать, пока Йорк и его окрестности смогут вернуться к нормальной жизни.

— Мы позаботимся об этом, — сказал Эйрик, возвратившись осенью из похода в викинг, и улыбнулся своей волчьей усмешкой. — Очень может быть, что Олав уселся там отнюдь не так прочно, как ему хотелось бы надеяться. Пока что он так и не смог обосноваться в Англии по-настоящему.

— Там непременно должны найтись люди, которые желают отомстить ему, — ответила Гуннхильд. — И к тому же не может быть, чтобы у него не осталось врагов в Ирландии. Если бы тебе удалось связаться с ними… — Она думала об этом с тех пор, как впервые услышала о событиях в Англии.

Эйрик кивнул:

— Мы вызнаем все, что сможем, и обсудим между собой. Мне потребуются коварство и хитрость, в которых тебе нет равных.

И, возможно, колдовство, добавила она про себя, почувствовав, как по коже пробежали мурашки. Если все пойдет так, как надо, то надежда на лучшее будущее для их дома возродится вновь. Она прищурилась и улыбнулась мужу в свете ламп.

— Будет ли мне позволено показать тебе кое-какие хитрости этой ночью? — промурлыкала она.

Весной он снова ушел в море, но взял с собой меньше кораблей, чем обычно: он стремился не столько воевать, сколько торговать и изучать положение. С ним отправились сыновья Турф-Эйнара Арнкел и Эрленд, братья ярла Торфинна. Они могли в будущем немало выиграть оттого, что находились сейчас рядом со своим королем. Эйрик не отказался от услуг нескольких человек, отличавшихся быстротой соображения и хорошо подвешенным языком; их выбрала Гуннхильд. Им предстояло завербовать союзников среди мелких и крупных предводителей викингов, во множестве обитавших в Шотландии, на Западных островах и в самой Ирландии.

А Гуннхильд, оставаясь дома, продолжала собирать сведения, поступающие из Южной Нортумбрии. Мало кто из тамошних жителей находил жизнь под властью короля Олава счастливой. Он был жаден, часто опрометчив в решениях и в то же время ничего не делал, чтобы пресечь то беззаконие, которое всегда охватывает страну после войны. Не готовился он и к отражению следующего нападения англичан. Вместо этого он признал короля Эдреда своим повелителем и платил ему дань золотом и товарами, которым, конечно же, можно было бы найти лучшее применение дома.

Надежда встрепенулась в душе Гуннхильд, как ястреб, заметивший с дерева добычу. С помощью писца и испытанного кормчего она от имени Эйрика отправила письмо архиепископу Вульфстану. «Нам кажется маловероятным, хотя, возможно, мы и ошибаемся, — говорилось в письме, — что Олав просто выжидает подходящего времени, чтобы открыто сбросить с шеи английский хомут. Не будет ли мудрее вспомнить о короле, который уже пробовал это сделать и попытается снова, имея на сей раз могущественных союзников, с помощью которых сможет сломить уставших от войн англичан?»

Столь же внимательно она следила и за событиями в Норвегии. Зимой Эгиль и Торстейн по сухопутью добрались до короля Хокона и изложили ему свои просьбы. Хокон чаще всего жил в Траандхейме. Это была самая сильная часть Норвегии и к тому же дом его самого большого друга ярла Сигурда. Торстейну король вернул его права. Эгилю же он сказал, что, хотя тяжба, к счастью, не затрагивает впрямую ни его брата Эйрика, ни его самого, он все же считает, что для него было бы лучше уклониться от разрешения этого дела.

Эгиль предложил Хокону взять его к себе на службу, как это сделал некогда король Ательстан.

— Я нисколько не удивлюсь, если тебе скоро придется вновь столкнуться с королем Эйриком, а ты ведь знаешь, что Гуннхильд подарила ему много сыновей.

Услышав об этом разговоре на затерянных в океане Оркнеях, она улыбнулась.

Хокон нисколько не желал приближать к себе Эгиля после того, что тот сделал против его родственника. Он даже не хотел, чтобы Эгиль надолго задерживался в Норвегии. Однако ради памяти короля Ательстана он дал исландцу время для того, чтобы тот мог разрешить свое дело законным путем.

На обратном пути на юг Эгиль воспользовался гостеприимством хёвдинга по имени Фридгейр, женатого на сестре Аринбьёрна. Их дочь пребывала в печали. Выяснилось, что она боялась берсеркера Льота Желтолицего, который хотел заполучить ее. А она его ненавидела, в чем, впрочем, с нею было согласно большинство местных жителей. Льот же бросил вызов ее отцу, требуя либо его дочь, либо поединка насмерть. Эгиль отправился на поединок, предложил Льоту сначала сразиться с ним и убил его. В дальнейший путь он отправился, сопровождаемый безграничной благодарностью хозяев.