— Они знают почему!

— Я думаю, мой господин, что большинство и понятия не имеет. Пока еще.

— Тогда я сам скажу им о причине, если этого не захочешь сделать ты, — резко бросил Хокон. — Они будут с ног до головы испачканы кровью жертвенных животных. И весь зал будет окровавлен. Они будут пить за языческих богов и есть нечистую пищу.

Сигурд вздохнул:

— Ну что ж, король. Ты христианин. Так позволь каждому человеку почитать его собственных богов. — Губы ярла, полуприкрытые седеющей бородой, изогнулись в принужденной улыбке. — Мне приходилось видеть довольно странных богов.

— Существует только один истинный Бог. — Хокон наклонился вперед. — О, мой друг, мой друг, как бы я хотел привести тебя к нему! — произнес он дрожащим, срывающимся голосом.

— Лучше всего будет оставить это на потом, король. А сейчас нам нужно поговорить о совсем других вещах. — Ярл посмотрел поверх края кубка на юное лицо своего собеседника. — Будет очень много пересудов.

Время солнцеворота означало большое народное собрание в Хлади; чем больше людей собиралось на него, тем меньше Сигурд считался с расходами. Эти собрания повышали уважение к нему даже более, чем его мудрость в решении дел, и, он верил, помогали сохранять доброе расположение богов.

— Я думаю, что некоторые самые важные люди задержатся после окончания трехдневных пиров, — продолжал он. — Я надеюсь, что тогда ты сможешь сидеть среди них.

— Да, конечно. — Хокон прямо весь дрожал от желания оправдать надежды своего старшего товарища. — Я… Я приду туда сразу же после того, как зал будет убран. Но больше всего мне хочется поговорить с тобой. У меня к тебе столько вопросов. Ведь это ты вызвал меня в Норвегию, ты научил меня, что делать, и во всем постоянно помогаешь мне…

Улыбка Сигурда смягчилась.

— Я рад, что сделал это, мой господин. А ты можешь спрашивать меня о чем угодно, независимо от того, что я сделал и чего не сделал.

Хокон некоторое время сидел неподвижно. Огонь в очаге потрескивал, выбрасывая мелкие искры, испуская клубы серого дыма. Король набрал в грудь побольше воздуха, поставил руку с кубком на колено и наконец-то решился высказать то, что давно уже занимало его мысли:

— Я думал… Не мог не думать об этом… Можем ли мы надеяться на любой более или менее продолжительный мир, пока Эйрик Кровавая Секира остается в живых?

Сигурд внезапно помрачнел:

— Я очень сомневаюсь в этом. И, конечно, нам еще придется иметь дело с датчанами.

Хокон сдержал волнение.

— Да. Ты с самого начала говорил, что мне нужно прежде всего держать в руках юг и середину страны, чтобы присматривать за ними.

Сигурд кивнул:

— А я буду удерживать для тебя север.

— Пока я нахожусь здесь, нужно будет обязательно объявить во всеуслышание, что я даю эти земли — Моерр, Траандхейм и все, что лежит на севере, — тебе в полное управление как моему присяжному наместнику. Ты сможешь научить меня, как это сделать правильно?

Сигурд снова кивнул, но на сей раз с большей готовностью, чем кто-либо и когда-либо замечал в нем. Как правило, он хранил свои мысли при себе до тех пор, пока не оказывался полностью готов начать действовать, хотя при его хитроумии на это требовалось не слишком много времени.

— Значит, ты хочешь изучить наши законы и следовать им? — произнес он. — Да, я рад, что сделал то, что сделал.

Некоторое время они спокойно беседовали еще о каких-то вещах.

Наконец ярл сказал:

— Мы многое обсудили, король. — Он потянулся, подняв руки над головой. — А теперь давай вернемся в зал и будем есть и пить, пока не стемнеет.

Хокон поднялся с места, тем самым позволив встать и своему хозяину, и помотал головой:

— Я благодарю тебя, но сегодня не могу принять приглашение.

Сигурд не выказал ни малейшего удивления. Впрочем, мало кому доводилось видеть его изумленным.

— Но почему же, король?

— Если я не сбился со счета, то сегодня пятница. Разве ты не заметил, что я съел всего лишь кусок хлеба? Я и мои люди постараемся как можно достойнее соблюсти пост. — Он имел в виду тех своих спутников, которые были христианами.

За минувшие несколько месяцев крещение приняли более полусотни норвежцев со своими чадами и домочадцами. Некоторых из них молодой король действительно убедил. Другие просто хотели подольститься к нему или же надеялись на то, что покровительство новых богов может оказаться полезным. Священник из Англии, оставшийся в Норвегии с Хоконом, совершил обряд. А вот на то, чтобы просветить новообращенных в вопросах веры, времени у него было немного. Так что Хокону приходилось терпеть рядом с собой немало проявлений язычества. Впрочем, он старался обходиться со всеми одинаково. Иногда, когда никто не мог его слышать, король молил Бога открыть этим людям глаза, пока еще не поздно.

— Ах, да, я и забыл, — откликнулся ярл. — Что ж, тут в кладовой есть и вяленая и копченая рыба, как ты того хотел, и другая наилучшая еда, годящаяся и для утренней, и для дневной трапезы. — Его испытующий взгляд редко бывал столь мягким, как при этих словах. — Но я испытываю крайне неприятное чувство, когда думаю, что ты останешься здесь один, а мы в это время будем веселиться.

— Мне сегодня вполне хватит общества моих мужчин-христиан.

— Мужчин… — Сигурд усмехнулся. — А может быть, прислать хорошую девку, чтобы согреть тебе постель? Можно двух или трех. Если хочешь, скажи только слово.

Кровь отлила от щек Хокона.

— Нет! — почти выкрикнул он.

— Почему же? Ведь это не запрещается тебе, не так ли? Разве тебе не доводилось позабавиться по дороге?

Хокон стоял, весь напрягшись.

Сигурд, похоже, поспешил одернуть себя:

— Понимаю. У тебя было много других дел. Хотя я никогда не слышал, чтобы любой другой сын Харальда Прекрасноволосого позволял делам в чем-либо ограничивать себя. Но в любом случае сейчас нам уже не обязательно так торопиться, как все последнее время.

Хокон помотал головой так, что локоны медового цвета взвились.

— Нет. Я… Нет. Прости меня, я благодарен тебе за твою доброту, но… но она была бы язычницей, и… — Его голос затих до неслышного шепота.

Сигурд чуть заметно пожал плечами:

— Как тебе будет угодно, король. — Он сам понизил голос, чтобы его не слышал никто из остальных, присутствовавших в комнате, хотя те и так держались поодаль от властелинов — те совершенно явно не желали постороннего общества. — Конечно, нам необходимы твои сыновья, чтобы поддержать права твоего рода, когда закончится твоя жизнь. И чем скорее, тем лучше, король.

— Я… Королева… Христианка… Потом, потом! Сначала все остальные дела…

Сигурд поспешно переложил руль и перевел разговор на другой галс:

— Уж в них-то недостатка не будет, мой господин. — Он дал молодому человеку успокоиться. Впрочем, на это потребовалось всего лишь несколько сердцебиений. Хокон уже не раз показывал свою сообразительность. — А что касается таких вещей… Ты видел, господин, что моя жена Бергльот в тягости. Ее время придет очень скоро, возможно, даже во время пира солнцеворота.

— Да будет у нее все благополучно, — с искренним доброжелательством откликнулся Хокон. — Я буду молиться за нее. И за ребенка.

— Ты можешь сделать больше, король, если пожелаешь.

— Что же?

— Если ребенок будет мальчиком и останется жив, то не согласишься ли ты дать ему свое имя, как я дал тебе имя моего отца на прибрежных камнях в Сторде?

Хокон отступил на шаг и поднял руку, как будто хотел прикрыть лицо.

— Облить его водой? — Он запнулся. — Но я же не священник, и… и нет святой воды… языческий обряд… — Он опомнился и вновь выпрямился во весь рост, часто и взволнованно дыша.

— Это имело бы очень большое значение, король, и даже не столько для меня, сколько для всех трондов.

Хокон понимал, о чем идет речь. Занимая самое высокое положение в стране, он, конечно, не мог взять мальчика на воспитание, но то, что ему предлагалось, сделало бы связь почти такой же крепкой. Притом с его стороны это был бы наилучший благодарственный подарок, он был бы куда дороже, чем любое золотое кольцо, или меч, или корабль; такой подарок можно было бы сравнить разве что с бессмертной поэмой, написанной во славу героя лучшим из скальдов.