– Приветствую тебя, богиня Любви.

Фея уперла ручки в бока.

– Фу какой, мог хотя бы для виду не разоблачать меня так быстро!

– К чему эти игры? – Галексис посмотрел на закрытую дверь и насмешливо полюбопытствовал: – Явилась удостовериться, что я по-прежнему никем не любим? Или захотелось посмотреть, как меня убьет известие о сумасшедшем увлечении Пилатессы?

– Ни то, ни другое. – Эдлая поправила сумочку на плече. – Хотя ты мне, скорее всего, не поверишь.

– Не припомню, чтобы мы расстались друзьями! Не все ли равно, поверю я или нет?

Фея не обратила внимания на его слова и вынула из сумочки зеркальце.

– Не понимаю, как ты меня узнал?! Я выгляжу как сотни других лесных фей… – Эдлая оторвала взгляд зеленых глаз от своего отражения и озадаченно нахмурила золотистые бровки.

Галексис усмехнулся:

– Ни одна фея не осмелилась бы появиться в королевстве Огня, даже в сопровождении Пилатессы. Да и кто еще мог втереться в доверие к принцессе… Все очень просто, как видишь. Одного понять не могу: зачем богине Любви нужна подопечная с каменным сердцем?

Эдлая загадочно улыбнулась:

– Почему ты решил, что моя подопечная – Пилатесса… это не совсем так.

– Тогда чего ты к ней прицепилась?

– Очень скоро ты все узнаешь. – Фея легко взлетела и опустилась на подлокотник кресла.

Галексис резко поднялся.

– Еще что-то хочешь сказать или я уже могу заняться своими делами?

– Делами! – Эдлая пренебрежительно фыркнула. – Дела твои – это сидеть часами перед портретом нашей красавицы принцессочки?

Галексис сильно покраснел и сквозь зубы процедил:

– Не будь ты бездушной тварью, не стала бы напоминать о своем проклятии и появляться тут. – Он хотел уйти, но его остановил ее мелодичный голосок:

– А может, я тут, потому что нет никакого проклятия… Боги не всесильны, я не могу запретить кому-то любить тебя, а если бы и могла, никогда бы этого не сделала. Не моя вина, что ты веришь словам, а не себе, не моя вина, что каменное сердце Пилатессы ожило не для тебя!

Зажглись первые звезды, когда Цестар остановился у покрытой льдом пещеры. Лес остался позади. Впереди, в сиянии небесных светил, виднелась деревенька, огороженная высокими остроконечными сосульками, точно забором. Блестящие, гладкие, они освещали снег сиреневым тусклым светом, медленно переходившим в зеленоватый, а затем – в нежно-розовый. Небольшие деревянные домики окружали дом большего размера, сделанный сплошь изо льда – крыша, труба, ставни, даже окна были из тонкого льда.

Ребята вошли в грот, ноги утопли в снегу, белоснежные стены озарил плащ повелителя вод.

Цестар сложил на боках крылья и поднял морду, взор его устремился к черному небу, откуда на них смотрела холодная, еще не выбравшаяся из-за облаков луна. Последнее, второе полнолуние. Ребята стояли тихо и смотрели, как луна вступает в свои права, медленно выкатываясь и прокладывая золотую дорожку от черного неба до заснеженной земли.

– Мне пора, – произнес Цестар, оборачиваясь. Он бил копытом и смотрел словно бы сквозь них.

– Постойте, а мы?! – изумилась Даша.

– Вам со мной нельзя.

– Скажите, – подруга вытянула шею и кивнула на копыта, – у вас все четыре подковы?

Бог Стихии рассмеялся:

– Нет, славная девочка, одну подкову я подарил маленькой хитрой фее, которая освободила меня от пут огненных эльфов. Уверен, вы с ней уже знакомы.

– Да! – хором ответили ребята.

Ногли громко фыркнула, Цестар посмотрел на нее и ласково произнес:

– Береги их, сестра, береги, как себя. – С этими словами он сорвался с места и поскакал по лунной дорожке. Когда копыта бога Стихии соприкоснулись с лунным светом, посыпались разноцветные искры, он расправил крылья и отделился от земли. Еще долго они видели его силуэт, мчавшийся по золотому мосту к холодной луне, пока крылатый Цестар не превратился в одну из тысячи звезд на небе.

– Вот это да! – прошептала Даша. – Какой красивый!

Руслан подозрительно поглядел на колибри, перебиравшую лапками от холода на плече у Даши.

– Почему он назвал тебя сестрой? И о чем ты ему шептала?

– Видишь ли, большие знания нередко убивают, – отмахнулась от вопроса Ногли в своей обычной манере.

Он вздохнул. Стало ясно, что от вредной птицы ему ничего не добиться.

– Привязалась к нам, – морща нос, проворчал Руслан. – И без тебя хорошо управлялись!

– Не ссорьтесь! – примирительно воскликнула Даша. – Ведь если никто не нашел жемчужину, на рассвете все почернеет, и мы… мы… – Она не договорила.

Повисло гнетущее молчание.

Мальчик заметил, что под ногами растаял снег. Мантия Акватила растапливала любые льды. Подруга неотрывно смотрела на небо. Ногли нахохлилась, ее заметно обидели его слова, но ему это было безразлично. Точнее, ему хотелось бы стать безразличным, но почему-то не получалось. Жалость к замерзшей птичке, пусть даже острой на язычок, не давала ему покоя. Ногли постоянно его сердила, любое ее слово задевало сильнее, чем если бы его произнес кто угодно другой. А больше всего раздражало, что подруга постоянно защищала бесцеремонную колибри. Он понимал: ссоры – это не лучшее, что можно выбрать для последних часов жизни, поэтому негромко сказал:

– Хоть ссорься, хоть не ссорься, все равно вместе сгинем. – Руслан протянул руку. – Иди под мантию, холодно ведь.

Ногли молча перебралась к нему на ладошку. От прикосновения ледяных лапок ему стало еще сильнее жаль замерзшую птичку, он прижал ее к груди и пробормотал:

– Грейся, забияка.

Руслан заметил, что подружка еле заметно улыбнулась, хоть ничего и не сказала, она явно одобрила его поступок. А ему всегда было необыкновенно приятно, когда она вот так молча его одобряла. Он сам не знал, почему на душе от этого делалось легко-легко, а в груди разливалось приятное тепло. Его мало кто слушал. Учителя да бабушка. Вот Васька слушал всегда. А куда ему деваться? В огород, за грядки с капустой? Так мальчик и там его отыскивал. Родители же не слушали и не слышали его. А сколько раз он видел, как идет по улице мальчик или девочка его возраста и рассказывает что-то родителям, а они внимательно смотрят, улыбаются, гладят по голове. Иногда ему думалось, что Дашины родители с радостью послушали бы его, но при них он чаще всего робел и ничего путного сказать не мог. Школьные приятели слушали, но не так чтобы очень внимательно, недосуг им было вникать. Мама же хмурилась, когда он пытался что-то рассказать, а папа нервно улыбался, поглядывая на часы. Руслан поскорее заканчивал говорить и уходил к себе в комнату. Учебники с тетрадками не умели хмуриться и смотреть на часы. Он даже иногда воображал их собеседниками, – нечасто, когда уж совсем хотелось выть от тоски. Между собой родители редко разговаривали, бывало, разговорятся, если выпьют, но тогда все заканчивалось очередной ссорой. Отец заводил разговор про мамину работу, на которой она постоянно задерживалась, кричал, что не слепой, грозился ее бросить, называл разными грубыми словами. Мама обзывала его тряпкой и никогда не верила, что он действительно ее бросит. Отец в таких случаях частенько хлопал дверью, но через пару дней возвращался, приносил цветы, просил прощения. Мама прощала, но вскоре все повторялось. После одной из таких ссор мама вернулась подвыпившая с корпоративной вечеринки с каким-то сотрудником. Высокий светловолосый мужчина с тонкой золотой штучкой на синем галстуке принес Руслану большую коробку, в которой была машина с пультом дистанционного управления. Мальчику еще никто не дарил игрушки лучше. Он так и не понял, почему этот богатый человек сделал ему такой хороший подарок, почему долго пристально смотрел на него, а на прощание пробормотал: «Как он вырос».

Мама увела мужчину на кухню, и они долго там разговаривали, пока не пришел папа. Это был самый страшный скандал в истории их семьи. Отец тогда ушел от них на целый месяц. Мама плакала. Сотрудник с работы больше к ним не приходил. Папа же вернулся за своими вещами – и остался. Машинку с пультом Руслан так и не вынул из коробки. Она по сей день лежала где-то высоко на шкафу. Играть с ней ему совсем не хотелось. А чуть позже, месяца через три после папиного возвращения, мама попросила принести ей квитанцию из сумки. В боковом кармашке на молнии Руслан увидел фотографию. На ней маму возле пальмы обнимал тот самый сотрудник с работы. С коротко подстриженными волосами, в белом купальнике, мама выглядела необыкновенно счастливой. Такую прическу она носила еще до его рождения – а потом отрастила длинные волосы и ни разу их не обрезала.