Рядовский плюхнулся обратно на колодину, тупо глядя в разбухшую от дождя землю, устланную мертвыми листьями.

Шмякин пошел своей дорогой. И когда его сутулая спина стала скрываться за темными стволами деревьев, Рядовский умоляюще закричал вдогонку:

— Помоги-и-и! Голубчи-и-ик!..

Но Шмякин даже не оглянулся.

На третий день пути Харитон вышел на большую горелую поляну. Никлый вейник и пожухлые, придавленные дождем будылья полыни затрудняли ходьбу.

Место было знакомое. Неподалеку пролегала старая потайная тропка контрабандистов… На ней Аверьян и Харитон Шмякины не раз охотились на спиртоносов, женшеньщиков и пантовщиков. Вернутся ли когда-нибудь эти золотые денечки?

В Харбине твердо обещали: вернутся. Надо только торопить, подхлестывать время. И Харитон шел сюда, чтобы ускорить ход событий. Он верил, что сумеет прожить на этой земле невидимо до той поры, когда из-за кордона хлынут полки иноземных солдат, чтобы восстановить его, шмякинские, права. А до тех пор Харитон будет делать все, что в его силах.

Он отыскал глазами пенек, присел, перемотал портянки, закурил. Отсюда было недалеко до бакарасевских раздольных земель.

На краю поляны стояло дерево, сохранившее в ветвях несколько золотых осенних листьев. Харитон улыбнулся: «Ишь ты, до чего жадное. Не желает расставаться с золотишком».

И стал подсчитывать, какой нынче день. Оказалось, что канун седьмого ноября. «Устрою ж я тебе, Якимка, октябрьскую люминацию, — злорадно подумал Шмякин. — Сначала на конюшню пущу красного петушка, после — на коровник…»

Пока он предавался мстительным мечтам, на поляну вышли Дерябин и Шао. Увидев Шмякина, оба остановились, соображая, что делать дальше, спрятаться или же с независимым видом продолжать путь.

Еще совсем недавно, каких-нибудь минут пятнадцать назад, Дерябин и Шао не подозревали о беде. Шао сказал тогда, что все идет очень хорошо. И что через несколько десятков шагов они выйдут на тайную тропу контрабандистов. По ней и будет лежать их путь до самой границы. У Дерябина было тогда хорошее настроение, и он решил немного развлечься. «А ты не боишься меня, Шао? — спрашивал шутливо Дерябин. — Ведь я могу убить тебя, отнять твои червонцы?» Шао добродушно смеялся: «Чего тогда делать будешь? Дорогу не знаешь. Куда пойдешь?» Но Дерябин продолжал игру: «А почему бы тебе не убить меня, Шао?» И опять смеялся Шао: «Зачем? Ты мне много денег обещал в Харбине…»

Шмякин пристально разглядывал путников. Наметанный глаз и таежное чутье подсказали ему, что этих людей бояться нечего.

— Чего стали? Подходите, знакомиться будем, — нагловато подозвал Харитон оробевших беглецов.

Дерябин и Шао, с трудом передвигая ноги в путаном прошлогоднем вейнике, подошли ближе.

Шмякин с ухмылкой оглядел обоих, сразу понял, что это за птицы и почему они оказались здесь, и начал с ними тот тревожащий разговор, когда не поймешь — шутит человек или говорит всерьез. Глаза у Харитона стали похожими на прицеливающиеся дула двустволки.

«Где же я видел эти глаза? — ознобно вздрагивая, припоминал Дерябин. — Ах, да! У Гришки. Боже, какое сходство!..»

— Значит, за кордон наладились? — поинтересовался Харитон.

Дерябин и Шао испуганно молчали.

— Ну меня-то вы можете не стесняться. Я человек свой, тоже птица перелетная, — продолжал Шмякин, ожесточаясь от их оробелого вида. «Удирают, сволочи. А мы за них кровь проливать должны». — Мы вас спасать идем, а вы — за границу? — крикнул вдруг Харитон, резко поднявшись с пенька. — А с большевиками пусть один Шмякин бьется?

Дерябин смотрел в жутковатые шмякинские глаза, поразившие его своей мертвой, немигающей холодностью.

Нервы его не выдержали, и он опустился на пенек, на котором только что сидел Шмякин.

— Черт с вами, идите! Спробуйте пролезть скрозь границу, если вы такие храбрые. Там сейчас мыша полевая не протащит хвоста, а не то, что… Мы с пулеметами продирались. А чего добились?

Харитон мучил словами этих двух ненавистных ему людей, которые должны бы биться с ним в одном строю против большевиков, а они, как дезертиры, бегут с поля боя.

— Ну, хватит, наговорился с вами, — решительным тоном сказал Харитон. — Давай теперь дело делать.

Дерябин почуял неладное.

— Моя так думай — его наша убивай могу, смотри глаза какой: все равно хунхуза, — шепотом высказал Дерябину свои страхи Шао.

— Убивать я вас не стану, шуму много будет, — объявил перепуганным беглецам Харитон. — А вот денежки свои мне отдайте. Зачем вам в тайге деньги? В Харбине небось в банке золотишко хранится?..

Только сейчас Дерябин заметил в руках Харитона револьвер. Он понял, что сопротивляться и возражать бесполезно.

Беззвучно плакал Шао, разматывая бесконечный матерчатый кушак, набитый червонцами. Вытряхивал деньги из-за пазухи и голенищ болотных сапог Павел Васильевич.

Шмякин распихал по своим карманам нежданное богатство.

— Вот так-то лучше. Без сопротивления… А ведь я тоже был богач. Собственным домом жил. Земли — не измеришь, коров, лошадей — дай бог всякому!.. И вот — нищий. Только деньги эти я не на себя, на святое дело истрачу…

Шмякин шагнул вперед, но споткнулся обо что-то. Под ногами раздался треск и хруст. Харитон испуганно вздрогнул, глянул на землю. На мокром лесном черноземе, возле пенька, лежал раздавленный дерябинский семейный берестяной туесок.

Не оглядываясь на ошеломленных от беды и страха людей, Шмякин пересек поляну и скрылся в густом лесу.

— Давай ходи, капитана! — осипшим голосом сказал Шао, помогая Дерябину подняться.

Медленно, цепляясь ногами за перепутанные травы, Дерябин и его проводник пошли в сторону границы.

Другого пути у них уже не могло быть…

Глубокой ночью Харитон добрался до Бакарасевки. Его неудержимо потянуло на родную заимку, и он прошел на пожарище поглядеть, что там осталось. На месте сгоревшей шмякинской пятистенки темнел в ночи новый дом. От него исходил свежий смолистый запах. «Кто ж тут живет? Может, Федос? — завистливо и с болью в сердце подумал Харитон. — Обрадовались: участок — поискать такой. Лучший в селе…»

Пройдя немного, он остановился у избушки Федоса. В щели ставен пробивался свет. Харитон подошел к окну, приник глазом к щели. За столом увидел Евдокию. Она склонилась над шитьем. «А Федоса в избе нет. Не вернулся, стало быть, с Камчатки, — заключил Шмякин. — А то бы узнать у него про Гришку…»

Приветливый огонек Федосовой избы звал к отдыху в тепле и домовитом спокойствии. Внезапно Харитон почувствовал непереносимую усталость, желание сбросить с натруженных плеч тяжелую котомку, сесть за стол, освещаемый керосиновой лампой, и попросить у хозяйки кружку горячего чая или просто кипятка. «Постучусь, — решил Харитон. — А там видно будет. Не признает если — зайду. А признает — скажу, мол, ошиблась. Мало ли похожих людей на свете…»

Шмякин не боялся встреч с людьми: одет он был как лесоруб, которые часто забредали в Бакарасевку. Да и лицом он мало походил на того Харитона, которого знали здесь. В Харбине Шмякин сбрил бороду и усы, и это сразу сделало его непохожим на себя, словно бы новым человеком.

Харитон постучал в дверь. Евдокия открыла, не спрашивая: она думала, что вернулся Федос, задержавшийся сегодня в «Звезде» сверх обычного времени. Увидев чужого человека, спросила, что ему надо.

— Водицы испить бы, хозяюшка, — ответил Харитон.

Евдокия вздрогнула, услышав знакомый голос. «Неужто Харитон», — испуганно подумала она.

Шмякин заметил волнение Евдокии. Понял, что она узнала его.

— Не бойся, хозяюшка, я человек мирный. Не обижу. Не грабитель какой, — успокоил Харитон Евдокию. — Водицы бы…

— Сейчас принесу. Да вы проходите в избу, — одолев нахлынувшие страхи, пригласила Евдокия.

— Спасибо, хозяюшка, а только в избу заходить некогда. Дорога у меня дальняя — в леспромхоз к утру поспеть надо.

Евдокия принесла кружку воды.

— Голос ваш меня смутил, — оправдывалась она. — Очень сильно знакомого одного напомнил.