— Бывает, — охотно отозвался Харитон, выплеснув на землю недопитую воду. — Не то что голоса — люди похожие встречаются… Благодарим…

Он вернул кружку, поправил лямки заплечного мешка, помедлил с уходом. Перед ним стояла, кутаясь в большую клетчатую шаль, женщина, которую он знал с малых лет, любил когда-то. Вспомнилась вдруг красавица девчонка Евдошка — нарядная, в лентах, приодетая казаками для пляса, но по застенчивости оставшаяся в толпе…

Не попрощавшись, Шмякин пошел со двора. Евдокия долго стояла на крыльце, встревоженная неизвестным гостем, так странно напомнившим Харитона. «А вдруг это Шмякин? — подумала она. — Господи, не было бы лиха какого…»

До рассвета оставалось немного, и Шмякин поспешил в «Звезду». До восхода солнца он хотел совершить задуманное. Харитон шел знакомой дорогой, мимо Волчьего лога, мимо сопки, все так же шумевшей в ночи ржавыми листьями низкорослых, корявых дубков.

Перебравшись через Чихезу, Харитон не узнал знакомых мест: на склоне холма стояли, смутно различимые в темноте, бревенчатые срубы. Кустарник был вырублен, и Шмякин то и дело спотыкался о пеньки. «Хаты новые колхозникам строят, не иначе, — определил Харитон. — А чего здесь через год будет, ежели дать им покой?» Шмякин почувствовал себя страшно одиноким и беспомощным.

Со стороны Кедровки раздался незнакомый, оглушающий рев, будто многие тракторы, разом заведя моторы, ринулись по бакарасевским полям. Рев перешел в могучее гудение, оно неотвратимо приближалось, и вскоре над головой Шмякина со свистом и громом пролетела, освещенная цветными огоньками, ширококрылая птица. За ней вторая, третья. Целая стая едва приметных в рассветном небе самолетов уходила в дозорный полет к границе, а может быть, готовилась к октябрьскому воздушному параду. «Так, значит, аэродром тут успели соорудить, покуда я отсутствовал», — удивился во второй раз Харитон. И черная злоба ко всем этим людям, что живут на этой земле, возделывают и охраняют эту землю, принадлежавшую когда-то Шмякину, цепко схватила его за горло…

Возле колхозных построек бродил ночной сторож, и это неожиданное препятствие разрушало хорошо продуманный план Харитона. Пригнувшись к земле, стараясь не шуметь, он стал пробираться к конюшне с той стороны, которая была ближе к лесочку. Сторож не заметил его. Короткими перебежками Шмякин добрался до помещения и прижался к стене, слился с нею.

Неподалеку стоял стог сена. Надо было подтащить из него к конюшне несколько охапок, чтобы дать пищу огню. Харитон знал, что внутри конюшни тоже хранилось сено. Если огонь доберется до него — дело будет сделано.

И, оглядевшись еще раз, Харитон пополз к стогу.

— А ну кто там таков есть? — раскатисто ухнул до ужаса знакомый голос Федоса. — Не балуй с сеном, говорю!..

Шмякин прилип к земле, охваченный страхом: его заметили. Осторожно разгребая сено, вполз внутрь стога, надеясь схорониться, а потом бежать в лесок.

С противоположной стороны стога, оттуда, где стояла кузница, подошли люди. Харитон слышал их голоса. Они спорили: был тут человек или нет. Кто-то сказал, что Федосу просто показалось. Федос настаивал, что видел какую-то тень возле стога.

Постояв, люди стали расходиться. Голоса их, кроме Федосова, были незнакомы Харитону. «Видать, новая публика», — предположил он, не зная, что это были товарищи Лободы по шефской бригаде.

Когда Шмякину показалось, что опасности уже нет, он разгреб сено и выглянул из своей норы.

Уже светало, и Харитон понял, что время упущено. Теперь надо было незаметно улизнуть. Он осторожно выбрался из стога и, припадая к земле, побежал к лесочку.

— Стой! — ударил ему в затылок все тот же громовой голос.

Харитон оглянулся и увидел бегущего следом за ним Федоса.

— А ну стой, говорю! — кричал Лобода.

Он сразу понял, что дело тут темное. Если человек не замышлял плохого, зачем ему убегать? Значит, кто-то с нечистой совестью.

Шмякин не рискнул пустить в ход оружие: боялся привлечь внимание охраны аэродрома. Он рассчитывал запутать следы, отсидеться в лесу до темноты, а там будет видно.

Федос, убедившись, что имеет дело со злоумышленником, вернулся, взял у сторожа двустволку и пустился догонять неизвестного, требуя, чтобы тот остановился. Но пока Федос возвращался за ружьем, расстояние между ним и Шмякиным заметно увеличилось. Шмякин успел добраться до перелеска, и стволы деревьев все чаще скрывали от глаз Федоса его фигуру.

Перелесок кончился. Федос выбежал на открытое место. Беглеца нигде не было видно: как сквозь землю провалился.

Федос сперва подумал, что убегавший спрятался где-то позади, в перелеске. Потом вспомнил, что за увалом, у подножья которого Федос сейчас стоял, живет огородник-китаец. Может, он заметил, куда подался этот неизвестный. И пошел к фанзе. Огородник сообщил, что в его фанзу вбежал какой-то человек, закрыл дверь изнутри и сидит там.

— Твоя фанза ходить не надо, — опасливо предупредил китаец Федоса. — Моя так думай, его стреляй могу.

— Мы тоже стрелять можем, — решительно сказал Федос и зашагал к фанзе.

— Выходи давай, — грохнул он прикладом в дверь.

Никто не откликнулся.

Федос ударил еще раз.

И тогда из фанзы раздался негромкий выстрел. Из двери полетели щепки.

Федос отпрянул в сторону, прижался к стене. Взяв ружье за стволы, он опять ударил по двери. Последовал новый выстрел Шмякина. Тот, видно, думал, что Федос стоит перед дверью, и норовил попасть в него.

К Федосу подошел старик огородник, вооружившийся толстой дубовой палкой.

— Твоя ходи кругом. Там окошко есть. А моя тут постучи нарочно, — предложил свой план огородник.

Федос бесшумно обошел вокруг фанзы и подобрался к крохотному окошку, оклеенному бумагой. Китаец в это время ударил палкой в дверь, и в ответ раздался выстрел Харитона. Тогда Федос вышиб прикладом оконце, просунул в него двустволку.

— А ну руки до горы тяни, бисова душа! Кидай пистолю на пол! — скомандовал он.

Шмякин вобрал голову в плечи, почувствовав за спиной холодные зрачки ружейных стволов. Он бросил на земляной пол пистолет и поднял руки.

— Теперь стой как столб! — приказал Федос. — Шелохнешься — зараз прикончу как собаку! — и крикнул китайцу, чтобы тот взломал дверь.

Дверь была не из особенно прочных. Стоило огороднику немного нажать плечом, как она распахнулась.

— Хватай с земли пистолет! — подсказал Федос.

Огородник, ловко нагнувшись, поднял брошенный Харитоном браунинг.

Федос, обогнув фанзу, в два прыжка подоспел к дверям.

— Пошли! — коротко бросил он, с удивлением узнав в безбородом, мертвенно бледном человеке своего бывшего хозяина и соседа. — Пошли… Харитон Аверьяныч.

Китаец, держа в вытянутой руке шмякинский браунинг, шагал рядом с Федосом.

Они шли в Бакарасевку по много раз хоженной, знакомой до последнего камушка дороге, мимо увалистых сопок, поросших горным дубняком.

— Хотел у тебя о Гришке узнать. Как он там? — спросил, не оборачиваясь, Шмякин.

— Жив и здоров Гришка, чего ему сделается, — сумрачно ответил Федос.

— А как на Камчатку съездил? — продолжал Харитон завязывать разговор.

— И Камчатка в полном благополучии.

Разговор потух, как слабый огонек на ветру.

— Притомился я, дозволь отдохнуть, — попросил Шмякин.

— Садись, бог с тобой, — согласился Федос.

Харитон сел у обочины, Федос и китаец остались стоять, карауля своего пленника.

Шмякин достал кисет, соорудил вместительную козью ножку. Федос от табака отказался. Харитон курил неторопливо, глядя в одну точку перед собой. Потом поднял глаза на стоявшего перед ним Федоса:

— В милицию ведешь?

— А куда ж еще?

— Какая тебе корысть? Денег за меня тебе не дадут. Зря стараешься, — сказал Харитон.

Федос молчал.

— Отпусти меня, Федос Игнатьич, богом молю. Уйду обратно за кордон, и ноги моей здесь не будет больше, — в голосе Шмякина появились жалостливые, просительные нотки, чего никогда раньше не доводилось слышать Федосу: Харитон умел только приказывать, требовать, насмехаться.