Проституция приняла такой размах, что правительство в 1903 году создало специальную комиссию, которая должна была рассмотреть вопросы о полиции нравов и возможности закрытия домов терпимости. Женщины принимали активное участие в этой кампании, которая дала результаты только в 1946 году.
Октав Юзанн в своих Parisiennes de се temps[294] описал многообразие продажных женщин столицы. Были среди них женщины, бродившие по столичным окраинам, gigolettes[295], любовницы убийц с Ла Виллет, заманивавшие клиентов в западни, женщины недалекого ума, находившиеся во власти «сильного мужчины» или даже мальчишки (некоторым из их «покровителей» было всего шестнадцать—семнадцать лет). Самый сильный в округе «покровитель» требовал чего-то вроде jus primae noctisот каждой новой вышедшей на панель девушки. Uigo-lettes страстно любили танцы — их можно было встретить на всех bals-musettes[296] — и зачитывались халтурными сентиментальными романами о любви.
В окрестностях Нотр - Дам-де-Лоретт (уже давшей свое имя lorettes предыдущего столетия) — на улицах Бреда, Шапталь и де ла Брюйер — обитали целые колонии общедоступных девиц, которые спали до полудня, выпивали присланную из ближайшего кафе бутылку абсента, слонялись в халатах, пили, играли в карты, пока в пять часов вечера не наступало время «идти на работу». Иногда они отправлялись за покупками со своими amants de coeur[297], часто принадлежавшими к тому же полу, с которыми их объединяло общее отвращение к мужчинам.
Все больше insoumises[298] (то есть «свободных художниц», не зарегистрированных в полиции и не имевших «желтых билетов») можно было встретить на бульварах, в общественных танцзалах, в кафе, театрах, на концертах. Клиентами этих девушек становились чиновники, не вышедшие чином, лавочники, иностранцы, торговцы из провинции — почти все эти люди были отцами семейств. Утверждали, будто в начале столетия insoumises в столице было шестьдесят тысяч.
Считалось, что женщины из maisons closes[299] «работают» в условиях большей или меньшей свободы, если только они зарегистрированы в местной полиции, но это не всегда было правдой. Их день начинался в два часа дня, утро они проводили полуодетыми, в прозрачных халатах, корсетах и чулках, черных или разноцветных, которые служили им кошельками, причесываясь и накладывая макияж. Самые молодые были старше двадцати одного года, и не было ни одной старше сорока. Все они находились в строгом подчинении у помощницы «мадам», почти всегда обладавшей отвратительным характером «настоящего тайного агента разврата». В три часа утра те женщины, которые не залучили к себе кавалера на всю ночь (на профессиональном жаргоне это называлось faire de couche [300]), производили ежедневные расчеты с «мадам» и отправлялись на чердак, где спали по двое на узких железных койках. Дважды в неделю проводилась санитарная проверка, и один неполный день — с вечера до следующего полудня — предоставлялся девушкам для отдыха.
В числе великого множества разновидностей тайных проституток были женщины, одетые как вдовы и притворявшиеся неутешными, но быстро забывавшие свое горе в объятиях сострадательного прохожего. Ги де Мопассан в Les Tombales[301] описал одну из таких «вдов». Некоторые магазины — особенно в квартале Ла-Трините — поставляли на заказ привлекательных девушек. И, наконец, были кокотки высокого класса, или horizon-tales[302], «приложения» к состоятельным мужчинам,— их можно было увидеть в лесу, на скачках, в Монте-Карло и на других курортах, прославленных своими игорными заведениями; чем больше мужчин разоряли эти женщины, тем выше был спрос на них. «Их слава,— по словам месье Ане,— возрастала одновременно с числом банкротств, в которых они были повинны». Они носили экстравагантные платья, бешено скакали верхом и должны были делать все с таким расчетом, чтобы постоянно оставаться в центре внимания,— подобная известность была совершенно необходима, чтобы удовлетворять тщеславие любовника.
Кое для кого из мужчин это также было выгодным бизнесом. «Вы недостаточно появляетесь на людях,— говорил кутюрье Дусе своему многообещающему молодому помощнику Полю Пуаре.— Я хочу, чтобы вы появлялись во всех шикарных местах, на скачках, на всех театральных премьерах, где люди увидят вас в обществе petite amie[303], которую вы оденете по своему вкусу и стиль которой создадите вы». (Полю Пуаре посчастливилось найти прелестную любовницу, которая не только превосходно демонстрировала его модели, но и выглядела прекрасно. Ей часто приходилось вставать в пять утра, чтобы приготовить закуски или тушеного в горшочке зайца для второго завтрака, затем она присоединялась в постели к Пуаре, «восхитительно благоухающая шнитт-луком, укропом, тимьяном», как он вспоминает в своих Мемуарах. Любовь и мода! Поль вскоре понял, какие близкие отношения их связывают. «Вам следует завести любовника»,— советовал он своей продавщице, Антуанетте, чья добродетель «мешала ей почувствовать сексуальный шарм, исходящий от модельного платья».)
Большинство кокоток высшего разряда (Лиана де Пуажи, Мадлен Карлье, Эмильенна д’Алансон, Коко Мармье, Марта Алли, Габи де Наваль и другие) пользовались известностью на протяжении многих лет и, подобно Нинон де Ланкло, дарили наслаждение нескольким поколениям одного семейства. Эти женщины отличались честолюбием и умом. Как заметил Жак Шастене, «они должны были уметь меняться согласно настроению любовника и представать перед ним в роли то распутной любовницы, то веселой, дерзкой подруги, то безупречно изысканной хозяйки салона. Они принимали мужчин, получивших хорошее воспитание, и этим утонченным любовникам хотелось быть счастливее, чем дома, не только в спальне».{257}
Главным местом встреч haute galanterie[304] был «Максим» с его тяжелыми панелями красного дерева, овально изогнутыми зеркалами, резными нимфами и земляничного цвета обивкой стен. «Максим», где grandes cocottes старались перещеголять друг друга драгоценностями, благоухающими ароматами и туалетами. Поль Пуаре описал некоторые из производившихся в последнюю минуту подгонок и «импровизаций», которыми ему приходилось заниматься в субботу ночью или даже утром в воскресенье, когда капризные красавицы внезапно решали, что для воскресных послеполуденных скачек в Лоншане им нужен новый туалет.
Кроме проституции и беспорядочной половой жизни, которым сопутствовала бездетность (падение рождаемости было острой проблемой, и, как полагали, число абортов каждый год составляло две трети от числа родившихся детей), еще одной приметой времени было бесстыдство. Фактически это началось в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия. Было выпущено огромное количество «бичующих пороки» книг (предназначавшихся не только для французского рынка; товар подобного рода можно было найти в Лондоне, Мадриде, Барселоне, Гамбурге, Турине...). Пятнадцатого февраля 1912 года в руки полиции департамента Сена попало шесть тонн непристойных книг. По рукам ходили миллионы порнографических открыток, «грязные» киноленты крутили на ярмарках по всей стране. Весной 1914 года обнаженные женщины вышли на парижские театральные сцены — дальше, по словам Поля Бюро{258}, идти было некуда. «Можно было бы думать,— добавлял он,— что в адюльтере и секретах алькова, после того как о них было написано так много, не осталось никаких тайн, которые можно было бы разгласить... Напрасная надежда!»
