Некто, принадлежавший к духовному званию, полюбил жену рыцаря, которая ответила ему взаимностью. Любовники решили бежать, но прежде клирик обчистил сокровищницу аббатства, а дама забрала из замка все самое ценное. Когда беглецы добрались до города, находившегося в десяти лье от их родных мест, их опознали и бросили в темницу. Так как и клирик, и его возлюбленная всегда были неизменно преданы Деве Марии, они воззвали к Пречистой, моля помочь им в беде. Богородица явилась им, держа двух чертей, которые и ввели преступников в искушение. Повинуясь приказанию Царицы Небесной, дьяволы отнесли обоих грешников туда, где тем и надлежало быть, а сами немедленно возвратились, чтобы занять их место в темнице. Монахи и супруг дамы были удивлены, увидев, что беглецы возвратились, и приняли их за привидения. В сопровождении епископа первые отправились в город, где, по их убеждению, томились в оковах узники, но увидели бесов, которые, не смея лгать в присутствии епископа, сознались, что сбили клирика и даму с пути истинного, однако, добавили они дипломатично, им не удалось убедить свои жертвы согрешить.

Рыцарь влюбился в даму, которая не отвечала ему взаимностью, несмотря на его доблестные подвиги и многочисленные дары. В конце концов он обратился за помощью к аббату, и тот посоветовал ему в течение года каждый день, опустившись на колени, сто пятьдесят раз читать «Радуйся, Мария».

Однажды рыцарь, заблудившись во время охоты, наткнулся на заброшенную часовню, стоявшую в чаще леса, и вошел туда, чтобы прочесть свои полторы сотни молитв. Внезапно перед ним предстала Дева Мария и спросила, не красивее ли она, чем избранная рыцарем дама? Осознав свою ошибку, рыцарь возвратился к аббату и принял монашество.^{15}

Во множестве наивно-безнравственных рассказов Богородица занимает место сбежавшей заблудшей жены или монахини. Сколь близка она в этой роли к восточной богине любви Иштар, восклицавшей: «Я блудница, исполненная состраданья!»

С Гастоном Рикье из Нарбонна мы подходим к последним песням трубадуров, адресованным прекрасным хозяйкам замков. В них впервые появляется до этого никогда не приходившая в голову веселым поэтам идея греха. Гастон был победителем литературного состязания, участники которого должны были описать «дворец — обитель любви». В своей поэме он разделил любовь на три категории: любовь небесная, любовь естественная (которую люди испытывают к родителям и детям) и плотская любовь — «третья, низшая». Божественную любовь Рикье ставил выше остальных ее видов.

Трубадуры себя изжили; они исчезли вместе с феодальным обществом и идеалами, породившими их. Их влияние на любовную жизнь того времени представляется не очень сильным, если принять во внимание имеющиеся в нашем распоряжении суровые исторические и социологические свидетельства. Трубадуры ставили женщину либо слишком высоко, либо чересчур низко. К тому же куртуазная любовь представляла собой слишком односторонние отношения. Трубадуры настаивали на том, что любовь облагораживает их самих, однако воздействие, оказываемое любовью на даму, которая была для них средством для достижения цели, даже в духовной сфере, интересовало их редко. Нужно признать, что это была эгоистическая форма любви. Однако трубадуры проделали колоссальную работу, провозглашая, что любовь должна быть благородной и может быть возвышенной. Так или иначе, они явились предтечей современных теоретиков любви: они интуитивно чувствовали, что любовь есть благодать (почти в богословском смысле), которая, прежде чем расцвести и реализоваться, требует долгого приобщения к ней, а для этого влюбленный должен учиться выдержке и умеренности. Но из-за преобладавших в обществе условий эта, по существу идеальная, форма любви, вместо того чтобы изжить себя в течение нескольких лет любви-жизни в браке, вырождалась в адюльтер^{16}; безрезультатность, составлявшая основу этой любви, несла в себе семена упадка и разложения. Это означало любовь, не имевшую будущего, либо страсть, заканчивавшуюся смертью.

Трубадуры были первыми учениками любви. Опьяненные своим открытием, они спутали ее (в старопровансальском языке «любовь» — слово женского рода) с музой поэзии. Любовь — женщина — была поэзией, огнем, экзальтацией, источником социальных добродетелей и героизма (ограниченного, увы, военной сферой). Любовь, бывшая слишком волшебной и таинственной, играла роль талисмана, который должен был отвратить судьбу, что так легко могла стать мрачной и жестокой в то беспокойное время.

Как же выглядели эти дамы, первые французские героини? В течение долгого средневекового периода, длившегося с двенадцатого по пятнадцатое столетие, в идеал красоты вносились изменения, однако их можно лишь с большой натяжкой сопоставить с частыми и резкими переменами, происходящими в наши дни.

Мы можем представить себе даму, ожидающую своего трубадура в зале с высокими потолками и стенами, обитыми декоративной тканью. На ней расшитая гербами мантия, скрепленная застежкой высоко под горлом; герб ее собственной семьи вышит слева, герб супруга — справа. Дама представляет собой ходячий генеалогический справочник. Она, без сомнения, принадлежит к аристократическому роду и, разумеется, замужем,— брак заботливо устроен властными родителями или, если она сирота,— советом баронов, в расчет при этом принимались соображения дипломатии и престижа, которые с любовью не имеют ничего общего. Возможно, на даме зеленое платье — знак новой любви, а может, голубое, означающее верность. Символике цветов и, конечно, любого рода символам придавалось огромное значение, поскольку это была эпоха сказочных фантазий и притворства.

Свой идеал первые поэты описывали обычно в более или менее обезличенных выражениях, как и весну в начальных строчках поэмы. (Похоже, в другие времена года любовь в их сердцах не загоралась, но это могло быть и поэтической условностью, подобной помешательству арабо-персидских поэтов на соловьях.) За щебечущими птицами, бегущими ручьями, берегами, поросшими цветами (какими именно — неясно, поскольку трубадуры не были сильны в ботанике), следовали навевавшие скуку портреты молодых дам, которые все как одна обладали бело-розовыми щеками, маленькими прямыми носами, жемчужными зубами, золотистыми косами и рубиновыми устами. (Ослепительным блондинкам отдавалось предпочтение скорее из символических, нежели из эстетических соображений, так как бытовало убеждение, что существует тесная связь между физическими и ментальными характеристиками личности.)

Более ясное понятие о существовавшем в то время идеале красоты дали нам скульпторы — создатели статуй Пречистых Дев, чьи нежные аристократические лица позволяют представить облик укрывшейся в своей башне далекой принцессы Триполийской, героини стихов трубадура Джауфре Рюделя.

Взгляните, какими были эти принцессы грезы^{17}, прежде чем читать стихи или слушать музыку профессиональных певцов любви тех времен: примерами могут служить «Святая Магдалина», творение мастера из Мулена (Лувр), «Дева Мария, кормящая младенца» (Лувр, автор неизвестен), «Мадонна» Ангеррана^{18} (Шарантон, приют Вильнев лез Авиньон), «Святая Дева во славе», также созданная мастером из Мулена (Муленский собор), и «Мадонна Неопалимая Купина» Никола Фромана (собор в Экс-ан-Провансе).

Нам кажутся трогательными их лица, но вот фигуры красавиц той эпохи вызывают разочарование у зрителя двадцатого столетия. Большого выбора у нас нет, но тела тех немногих женщин, чей облик сохранили иллюстрации рукописных книг, соответствуют канонам красоты, установленным поэтами. Рассмотрим изящную фигурку Ариадны, брошенной на острове Наксос (Туреньская школа, отдел MSS Национальной библиотеки), иллюстрацию к переводу творений Овидия (которыми зачитывались и восхищались начиная с двенадцатого века). Какие тонкие руки, круглый живот, узкие плечи, а бедра так непропорционально широки! Маленькая приподнятая грудь — наиболее привлекательная часть ее тела; это сближает Ариадну со знаменитой парижской куртизанкой, как ее описал Вийон в «Прекрасной оружейнице»: