Наказания за супружескую измену были страшными, от них не спасал даже королевский сан. В начале четырнадцатого века Маргарита Бургундская, супруга Людовика Сварливого, обвиненная своим свекром, Филиппом Красивым, в измене супругу, была арестована, обрита наголо и заключена в замок Шато-Гайяр, где и умерла при подозрительных обстоятельствах. Что до ее возлюбленного, то, прежде чем заживо содрать с него кожу, ему отсекли половые органы.{23} Ги Бретон утверждает, что результатом прелюбодеяния принцессы явился закон, предотвращавший появление женщин на французском троне.{24} Любовникам приходилось соблюдать крайнюю осторожность, и во всех трактатах об искусстве любви подчеркивалось, сколь важно для влюбленного быть скромным и тщательно выбирать, кому доверить нежное письмо.
Андрэ утверждает, будто его правила любви были открыты бретонским рыцарем во времена короля Артура и приняты жившими в Камелоте[23] придворными дамами и рыцарями, которые рекомендовали их влюбленным повсюду в мире. Подобно большинству своих современников, он наполовину витал в царстве мечты. Вот выдержки из его правил любви:
Нет оправдания браку без любви.
Ни у кого не может быть двух привязанностей одновременно.
Нет удовольствия в ласках, которых любовник добивается без согласия возлюбленной.
Любовь и скаредность не живут в одном доме.
Легкость, с которой достаются нам плотские утехи, удешевляет их, тогда как трудности и препятствия повышают их цену.
Если истинная любовь пошла на убыль, значит, ей скоро конец; редко бывает так, чтобы она вспыхнула с прежней силой.
Истинный влюбленный всегда застенчив.
Ничто не мешает женщине быть любимой двумя мужчинами или мужчине — двумя женщинами.
Брак не исключает любви. (Автор временами противоречит сам себе. В другом месте этой книги он говорит, что, стоит любовникам пожениться, «любовь обращается в паническое бегство».)
Далее Андрэ пишет о Судах любви Эрменгарды, виконтессы де Нарбонн, Элеоноры Аквитанской, ее дочери — графини Шампанской и графини Фландрской, а также о вопросах, касавшихся любви и выносившихся на обсуждение. Тогда в большой моде были религиозные диспуты и /ensons[24], или дебаты трубадуров на любовные темы, и знатные дамы, выносившие окончательное решение, были предшественницами Precieuses[25] и очаровательных ученых хозяек литературных салонов наших дней.
Приведенные Андрэ примеры выносившихся на эти суды вопросов и данных благородными дамами ответов проливают неожиданный свет на куртуазную любовь вообще. Являлись ли решения судов обязательными для исполнения? Каков был радиус действия их юрисдикции? Думаю, он был равен нулю. Это были просто литературные игры, упражнения в вежливости, которые могли позволить себе утонченные женщины, располагавшие свободным временем, тем более что их мужья зачастую были на войне или в крестовом походе. Вот несколько типичных вопросов и ответов.
«Может ли существовать истинная любовь между людьми, состоящими в браке?» Вот какой вердикт вынесла графиня Шампанская: «Поскольку влюбленные отдают друг другу всё без какого бы то ни было принуждения, а таковое имеет место в случае брака, на супругов права любви не могут распространяться».
«Кто испытывает более сильное влечение друг к другу — супруги или любовники?» Суд любви решил: «Связь, объединяющая супругов, и нежная привязанность любовников — это чувства, имеющие совершенно различную природу. Нельзя сравнивать вещи, между которыми нет ничего общего».
«Вправе ли молодая девица, которая сперва была нежно привязана к рыцарю, а затем вышла замуж за другого, обескураживать прежнего любовника и отказывать ему в обычных знаках своей благосклонности?» Виконтесса де Нарбонн с воодушевлением заявляет, что, по мнению суда и ее личному, «при вступлении в брак первоначальная связь остается в силе до тех пор, пока дама полностью и навсегда не откажется от любви».
«Рыцарь влюбился в даму, которая уже дала клятву другому, но она пообещала рыцарю, что будет к нему благосклонна в случае, если ее любовник оставит ее. В очень скором времени дама и ее любовник сочетались браком. Когда же рыцарь попросил ее исполнить обещанное, она отказала на том основании, что любовник ее не бросал». Элеонора Аквитанская в этом странном случае вынесла решение, достойное буквоеда-юриста, однако чувствуется, что и у нее на этот счет были сомнения: «Мы не дерзаем возражать против приговора, вынесенного графиней Шампанской, которая уже объявляла, что настоящей любви не может быть меж людьми, вступившими в брак. Поэтому мы говорим: пусть дама исполнит, что обещала».
Разведенные апеллировали к суду любви. В те времена, еще до того, как церковь преуспела в стремлении навести какой-то порядок в различных брачных обычаях, существовавших в разных провинциях, разводы были довольно обычным делом. (Иногда имели место и пробные браки. В 1297 году пара, принадлежавшая к благородному сословию, решила заключить брачный союз сроком на семь лет; при желании, по обоюдному согласию сторон, контракт подлежал продлению.) «Муж, разведшийся с женой, будучи разлучен с ней некоторое время, самым настойчивым образом просил ее о любовных утехах. Что она должна была делать, чтобы соблюсти правила куртуазной любви?» Ответ виконтессы де Нарбонн прозвучал не так сурово, как можно было бы ожидать: «Любовь меж людьми, которые были связаны брачными узами, а позже эти узы разорвали, что бы ни подвигло их на такой шаг, не преступна и не подлежит порицанию, а даже похвальна».{25}
Истинная куртуазная любовь, даже опасно близко соседствующая с адюльтером, никогда не была продажной (если игра велась по правилам, установленным выдающимися членами общества). Доказательство тому — случай, изложенный суду любви рыцарем, которому дама не отвечала взаимностью, несмотря на принятые ею от него бесчисленные дары. Рыцарь жаловался, что дама, принимая его подарки, позволяла ему питать ложные надежды. Королева Элеонора Аквитанская (бывшая одним из столпов суда любви) признала его правоту и открыто осудила даму за ее низкое поведение. «Даме следовало,— объявила королева,— либо отказаться от подарков, преподнесенных с целью добиться ее любви, либо вознаградить дарителя; в противном случае она не должна удивляться, если ее отнесут к числу продажных женщин».
Местами трактат Андрэ читается как альбом вырезок, и его восприятие ценностей колеблется между возвышенным и тривиальным (смущающая читателя особенность многих средневековых писателей). В одном месте автор говорит, что чистая любовь «возрастает, связывая чувством несказанного наслаждения влюбленные сердца... она состоит во влечении сердца и созерцании разума».
Затем, внезапно спустившись с небес на землю, Андрэ объявляет, что любовь приходит к концу, если один из влюбленных не помогает другому, будучи богатым, или если «любовник чересчур любит рядиться по пустякам».
Человека можно полюбить, утверждает он, за красивую фигуру, прекрасный характер и ораторское мастерство. Он снова и снова говорит о внимании к партнеру, уже ставшем к тому времени второй натурой французских любовников. «Предаваясь любовным утехам, не преступай границ желания твоего возлюбленного». И еще: «Обмениваясь ласками, никогда не забывайте о скромности».
В целом любовная психология Андрэ разумна, и у него можно найти готовые ответы на вопросы, которые и по сей день задают (говоря современным языком) редакторам женских журналов: «Что, если мужчина окажется неверен своей любимой — не потому, что ему пришла мысль найти новую любовь, а потому, что его довела до этого неукротимая страсть к другой женщине? Что, если он, к примеру, волею случая оказался с незнакомой женщиной в подходящем месте; что, если он встретил чью-то служанку или миленькую потаскушку в то время, когда Венера толкала его совершить то, о чем идет речь? Должен ли он только за то, что поиграл с ней на травке, лишиться привязанности своей любимой? Мы можем сказать, не опасаясь, что с нами начнут спорить, что за одно лишь это любовника нельзя счесть неверным своей любви, до тех пор, пока он не позволяет себе этого так часто и со столь многими женщинами, что его можно назвать чересчур любвеобильным».{26} (Дать выход страсти, то есть похоти, как автор заметил раньше, означает создать препятствие для любви.)
