В случае серьезной провинности фавориток надлежит отсылать в госпиталь в Фобур-Сен-Мартен. В каждом заведении должны быть аптека и фармацевт, раз в две недели будет производиться медицинское освидетельствование. Двадцать вооруженных охранников под началом командира должны отвечать за поддержание законности и порядка в окрестностях наших заведений».^{201}

В конце Кодекса приведена тщательно рассчитанная смета расходов и доходов описанных заведений. Это говорит о том, что автор — месье Моэ — понимал толк в бизнесе.

Кроме приведенного выше, план устройства государственных борделей, при которых надлежало учредить «школы любви», выдвигала еще одна скандальная личность — более чем эксцентричная, стяжавшая печальную славу, чья репутация распутника не знала равных и чье имя всегда будет ассоциироваться с патологическим насилием и жестокостью в любви: маркиз де Сад. История его жизни — это история болезни, история самого настоящего помешанного, кончившего свои дни в Шарантоне, в лечебнице для душевнобольных. Литературные произведения маркиза, за исключением тех изданий, которые были снабжены эротическими иллюстрациями, не особенно привлекали внимание современников. Все это — драмы ужасов, в которых он развивал свои эротические теории: сладострастия в преступлении, удовольствия от причинения другим страданий, разврата, крови и пыток. К несчастью, маркиз не только писал обо всем этом, но и претворял свои кошмары в жизнь.

Маркиз де Сад происходил из знатной семьи, его мать была фрейлиной принцессы Конде. В возрасте четырнадцати лет юный маркиз начал опасную военную карьеру и участвовал в Семилетней войне, проявляя отчаянную отвагу. Его имя стало синонимом сорвиголовы. Когда маркизу было двадцать три, родные решили женить его на брюнетке по имени Рене. Но маркиз влюбился в ее младшую сестру, шестнадцатилетнюю блондинку Луизу. Однако семья принудила его жениться на Рене, которая до конца оставалась верной ему. Выносить подобного мужа так долго, как она, смогла бы далеко не каждая женщина.

Вскоре после свадьбы маркиз пустился во все тяжкие в своем petite maison в Аркейле. В этом факте как таковом не было ничего необычного; что было необычным, так это его зверское обращение с проститутками, которых он приглашал к себе. Тогда-то «развлечения» подобного рода и стали именовать садистскими. Проституткам не привыкать было исполнять капризы клиентов с причудами, однако тут был не каприз, а явная, неприкрытая жестокость. Женщины пожаловались в полицию, и Людовик XV отдал приказ об аресте маркиза. Того посадили в Венсеннский замок — его первую тюрьму. В общей сложности де Саду предстояло провести двадцать семь лет своей жизни в разных тюрьмах.

Выйдя из тюрьмы, он сразу же бежал в Прованс с танцовщицей из Оперы по имени Ла Бовуазен. Однажды, когда он вернулся в Париж, его остановила на улице нищенка по имени Роза Келлер, чтобы попросить денег. Он увез ее в Аркейль под предлогом, что хочет якобы дать ей работу в доме. Мучения, которые ей пришлось вынести, были описаны мадам Дюдеффан в письме к Хорасу Уолполу. Маркиз затащил несчастную девушку на чердак, принудил раздеться в своем присутствии, связал ей руки за спиной и отхлестал до крови. Затем, вынув из кармана баночку с бальзамом, смазал и перевязал ее раны, а на следующий день раскрыл их перочинным ножом. Отчаяние придало Розе силы, ей удалось вырваться и выпрыгнуть из окна, и перед смертью она успела рассказать о том, что испытала. Маркиз заявил полиции, что просто хотел испробовать в действии новый бальзам. На этот раз он был заключен в замок Сомюр. Его жена Рене, используя свое влияние, добилась, чтобы его выпустили оттуда.

Следующий фортель де Сад выкинул в Марселе, угостив проституток в борделе конфетами, содержавшими такую дозу шпанской мушки*, что несколько женщин, съев их, вскоре скончались в конвульсиях. Приговоренный как отравитель к смертной казни, маркиз вместе с женой и свояченицей Луизой укрылся в своем замке Соман. (Несомненно, де Сад испытывал преступное влечение к женщинам определенного типа.) Пока Рене, вернувшись в Париж, добивалась смягчения приговора, ее муж бежал с Луизой в Италию. Его поймали, вернули во Францию и заточили в замок Ниолан. Он бежал — снова с помощью жены,—но был пойман и препровожден в Венсенн, а позднее, в 1784 году,— в Бастилию. Маркиз отказывался видеть свою верную жену, которая почти каждый день посылала ему еду и свежее белье, и начал интересоваться литературой. Он всей душой симпатизировал революционным идеям и, разгуливая в тюремных садах, обращался к прохожим со страстными речами на эту тему, пока не надоел всем настолько, что его отослали в Ша-рантон, в психиатрическую лечебницу. Он опять сбежал — в 1790 году,— и его вновь потянуло к Рене, поселившейся в монастыре, но несчастная маркиза была уже по горло сыта его выходками. На исправление мужа не было никакой надежды. Она отказалась видеть де Сада; маркиз вскоре добился официального разрешения жить с женой раздельно, завел любовницу и уселся писать пьесы, направленные против монархии, духовенства, и — что довольно удивительно — против войны (тем не менее он выступал за то, чтобы возродить гладиаторские бои). Прежде всего, он написал непристойный роман «Жюстина, или Несчастья добродетели» и его продолжение «Жюльетта, или Благодать порока», которое по своей жестокости даже превосходило первую часть. Оба романа полны описаний оргий, бичеваний, искалеченных детей и трупов, подвергшихся надругательствам.^{202} Никто не принимал всерьез эти книги — возможно, потому, что в стране разворачивались уже по-настоящему драматические события; и если бы маркиз не совершил промаха, написав тираду против Бонапарта и Жозефины Богарнэ, он, вероятно, не кончил бы жизнь в психбольнице.

Непохоже, чтобы он был несчастен в своем последнем убежище. Среди сумасшедших были актеры, и это дало возможность для развития нового таланта маркиза. Он писал пьесы для обитателей Шарантона и ставил спектакли, на которые приглашал зрителей. В целом маркиз вел себя почти как нормальный человек. Однако время от времени он заказывал корзины дорогих роз, которые уносил в сад, и там либо обрывал, лепесток за лепестком, либо обмакивал в грязный ручей. Хрупкие и беззащитные цветы были последним, посредством чего он мог удовлетворить свою сатанинскую тягу к разрушению.

Нить идиллической, пасторальной любви — того ностальгического воспоминания о садах Эдема, которое периодически овладевает умами людей на протяжении столетий,— была подхвачена писателями конца восемнадцатого века в форме, немного менее изысканной по сравнению с эпохой Возрождения, хотя французское понятие о сельской любви всегда было достаточно цивилизованным, чтобы ее описание включало бутылку хорошего вина и пастушку в симпатичном наряде.

В восемнадцатом веке великим выразителем идеи меланхоличной любви в естественной обстановке стал Жан-Жак Руссо. Его Новая Элоиза — предшественница произведений романтиков 1830 года, преемница Астреи Оноре д’Юрфе и романов средневековья. Весь кортеж, сопровождающий идиллическое нежное чувство — истинную любовь,— порыв, тайну, тишину, вечные привязанности, взаимное уважение, души, которые «во всех отношениях равны друг другу»,— можно обнаружить в этих письмах, написанных, как объяснял Руссо в своей Исповеди, в состоянии «жгучего восторга», в то время когда он был страстно влюблен в мадам д’Удето.

Не правда ли, немного странно: чем же добродетельная Но-вая Элоиза тронула парижанок восемнадцатого века, стиль любовной жизни которых Руссо так сурово осудил? Вот как объяснил этот феномен сам автор: «В Париже по-прежнему царит особое изысканное чувство, побуждающее нас высоко ценить в других ту чистоту и нежность, которых мы сами лишены». Думаю, дело в том, что женщинам просто надоела комедия и их гораздо больше впечатляли излияния Элоизы, которые шли явно от сердца.