В конце лекции в аудитории наступило молчание. Ломакс понимал, что зрелище апокалипсиса затронуло юнцов, которые привыкли переживать только по поводу новых прыщей или взаимоотношений с женской частью студенческого городка. Из последовавших затем вопросов Ломакс понял, что одна часть аудитории взволнована его словами, а другая — расстроена. Он постарался успокоить слушателей, напомнив, что пять миллиардов лет — громадный срок, но лекция убедила его в том, что любая дискуссия о конце света расстраивает людей.

Сейчас он обсуждал с Хомером карьерные перспективы астронома. Беседа успокоила консьержа. Озабоченно нахмурив брови, Хомер передал Ломаксу письма Гейл. Они лежали в пакете из супермаркета. Консьерж открыл почтовый ящик и добавил его содержимое в пакет.

— Вот, посмотрите, — заметил Хомер, — я проверял ящик несколько недель назад, а он снова полон.

— После убийства здесь вертелись толпы всяких придурков, задавали вопросы, пытались пролезть в квартиру. Поэтому папа стал осторожен, — извинился Джеферсон.

Ломакс покраснел.

— А кто сейчас снимает квартиру Гейл?

— Никто.

Сердце Ломакса забилось сильнее.

— Там что-нибудь изменилось?

— И да и нет. Ну, они помыли там.

— И… с тех пор там никто не живет?

Джеферсон вздохнул.

— Папа считает, что теперь это непросто, хотя… нет, нет, никто не жил там с тех пор. Вы ведь хотите посмотреть, верно?

Он исчез и вернулся с ключом. Джеферсон поднимался по лестнице впереди Ломакса, который следовал за ним, боясь вздохнуть, останавливаясь, чтобы поднять письма, которые все время вываливались из пакета. На третий раз Ломакс решил осмотреть пакет и обнаружил в нем дыру.

— Все это так ужасно, — рассказывал Джеферсон. — Я получил тогда стипендию и учился целый семестр в Массачусетсском технологическом институте. Почему именно отец нашел их? Он такой нервный. До сих пор лечится. Лучше бы я оказался на его месте. Лучше бы я их обнаружил.

— Кроме того, — перевел дыхание Ломакс, — он утверждает, что видел убийцу.

Джеферсон обернулся. Спустя мгновение он ответил:

— Ну да.

— Почему он так долго ждал, прежде чем объявил, что видел убийцу?

— Если бы вы знали отца, то не задавали бы таких вопросов. Он не способен обидеть даже паука. Если он находит паука, то просто отпускает его. Вы думаете, ему легко было обвинить кого бы то ни было и таким образом послать человека на смерть?

— А почему он решил дать показания сейчас?

— Один полицейский сказал ему, что он должен. Что-то нес про долг гражданина, правосудие, в общем, всю эту ахинею.

— Какой полицейский? — спросил Ломакс подозрительно, уверенный в том, что знает ответ.

— Я забыл имя. А вот и квартира.

Ломакс читал признание консьержа. Хомер описывал, что вошел в квартиру, обнаружив, что дверь приоткрыта.

— Отец все равно расстроился бы, но, конечно, не так. — Джеферсон боролся с замком. — А так он вошел и увидел… ну, вы знаете что… все это очень повлияло на него.

Он толкнул дверь. Ломакс вошел в квартиру. Сердце билось как бешеное. Он думал о маленьком нервном консьерже, о том, что должен был почувствовать он в утро убийства: дверь приоткрыта, что необычно для их такого спокойного и безопасного дома, особенно странным кажется то, что изнутри не доносится ни звука. Хомер стучится несколько раз, сначала тихо, затем все громче и громче. Он знает, что Гейл сегодня должна вернуться, поэтому зовет ее по имени. В ответ — молчание. Он осторожно входит. Что-нибудь подсказало Хомеру, какую картину он увидит в комнате? Было ли в той тишине что-то тревожащее?

Словно прочтя его мысли, Джеферсон сказал:

— Был запах. Папа сказал, что, когда вошел, почувствовал запах.

Какой запах? Крови? Смерти? Ломакс втянул воздух. Действительно ли в доме присутствовал некий запах, или все дело было в атмосфере этого места?

Холл плавно перетекал в большую комнату. Как ни странно, но Ломакс приготовился увидеть картину, изображенную на полицейской фотографии. Комната была пуста. Вдоль стен тянулись книжные полки. Пустые. На противоположной стене — окно. Через него струились солнечные лучи. Занавески отсутствовали. Электрические розетки в стенах. Темные тени от когда-то висевших на стенах картин. Никакой мебели.

Ломакс вспомнил полицейские фотографии. Мысленно он попытался заполнить комнату мебелью, книгами, телами на полу. Возможно, тогда он поймет, где стоял убийца.

— Вы бывали у Гейл? — спросил Джеферсон.

Ломакс объяснил, что видел фотографии.

Джеферсон присоединился к нему.

— Наверное, диван стоял здесь… кресло вот тут, видите отметины? — заметил он.

— Как убирали тела?

— Просто. Здесь везде были ковры. Наверное, они все и впитали. А еще папа говорил, что много крови было на диване.

Джеферсон сглотнул. Ломакс смотрел в пол, пытаясь представить себе всю картину.

— А здесь была спальня.

Джеферсон подошел к дальней двери. Ломакс не последовал за ним, он пытался понять, где должен был стоять убийца. Мысленно он расположил тела на диване. Вспомнив баллистические отчеты, отошел примерно на двенадцать-пятнадцать шагов, пока не уперся в стену. Выбрал лучший для стрельбы угол. Выстрелил. Один раз, затем опять. Считалось, что на третьем выстреле — для Гейл втором — расстояние между убийцей и жертвой не превышало шести футов. Ломакс шагнул вперед. Шесть шагов — это очень близко. Он поежился. Что могло заставить убийцу стрелять в женщину, почти мертвую — баллистики утверждали, что первый выстрел убил или смертельно ранил жертву, — с такого близкого расстояния? В голове его вертелись различные объяснения. Убийца мог выстрелить в панике, а мог и ради удовольствия. Обе возможности вроде бы не противоречили идее Френсис о том, что стрелял профессионал. Сейчас Ломаксу казалось, что третий, бесполезный, выстрел убийца сделал, руководствуясь какими-то эмоциональными побуждениями.

И еще в одном Френсис ошибалась. Он вернулся к месту, откуда убийца сделал первый выстрел, и постарался вспомнить полицейскую фотографию.

Вряд ли Гейл попала под выстрел, предназначавшийся отцу. Стена не давала возможности стрелять с другого угла, и Гейл никак не смогла бы помешать выстрелу. Скорее всего ей досталась первая пуля — Гейл зашаталась, открывая убийце обзор, чтобы выстрелить в Льюиса, — затем ее оттолкнули, или она упала сама в дальний угол дивана. Однако убийца подошел и с расстояния в шесть футов снова выстрелил в нее. Кто знает? Ломакс вспомнил закон Берлинза. Лукавое объяснение всегда самое легкое. Простое объяснение требует основательной проработки.

У Ломакса была наготове еще одна лукавая теория. Двое убийц. Разные мотивы: один из убийц рассудителен, другой — эмоционален.

Размышления его прервал Джеферсон, который с любопытством уставился на Ломакса:

— Правда, что один из выстрелов был сделан практически в упор?

— Шесть футов, — хрипло ответил Ломакс.

— Возможно, она испугалась того, что сделала.

— Она?

Джеферсон смутился:

— Я думал… э-э… разве это не ее мачеха?

— Может быть, убийца действительно женщина, но Джулия Фокс заявляет о своей невиновности.

— Простите, — сказал Джеферсон. — Ведь вы же защищаете ее, верно?

— Помогаю защищать.

— Простите, — повторил Джеферсон. — Однако папа видел ее в то утро на стоянке.

— Он думает, что видел.

Джеферсон не стал спорить.

Они прошли в спальню через ванную комнату. Спальня была большая, со встроенными чуланами. Окно долгое время не открывали, поэтому воздух в комнате застоялся. Ломакс отметил, где стояла кровать и висели картины. Здесь уже ничто не напоминало о Гейл. То же и в кухне. Как и ванная, кухня блестела чистотой. В раковине сидел большой паук. Ломакс согнал его.

— Может быть, стоит открыть окна и проветрить? — спросил Джеферсон.

— Нет, — резко ответил Ломакс. Его тон заставил Джеферсона отпрянуть. — Просто… я хотел бы прийти сюда еще раз. С экспертом.