— Спасибо за ужин, — сказал Ломакс.

— Спасибо, что приготовили, — ответила Джулия.

Они улыбнулись друг другу. Ломакс взялся за ручку двери.

— Наверное, на работе… Не беспокойтесь, я никому не скажу, что был у вас. Конечно, это глупо, но люди…

— Да, конечно. Я тоже никому не скажу.

Джулия поцеловала его в другую щеку, ту, на которой не было родимого пятна, затем в губы. Поцелуй был нежный и длился всего несколько мгновений.

Выйдя на улицу, Ломакс посмотрел на темнеющую полицейскую машину. Она все еще стояла неподалеку, и, даже не видя лица шерифа, Ломакс был уверен, что тот продолжает ухмыляться.

Ломакс отъехал на пару сотен ярдов и остановился. Он ждал долгих двадцать минут, пока наконец полицейская машина не проехала мимо. Успокоившись, Ломакс направился домой.

Раньше, когда Ломакс возвращался в обсерваторию, он находил все вокруг неизменным. Теперь изменилось все. Он был влюблен. Словно каждая молекула в теле перешла из твердого состояния в газообразное. Ломакс был прежний, состоящий все из тех же молекул, зато молекулы эти стали другими, движения их — беспорядочными, а перемещения — случайными.

— Ломакс, что с тобой? — спрашивала Ким.

Симптомы, однако, бросались в глаза. Рассеянность. Отсутствие аппетита. Равнодушие к любой умственной деятельности, отвлекающей от Джулии. Напротив, энтузиазм по отношению к рутинным процедурам вроде чистки зубов, проходящей в размышлениях все о той же Джулии. Бессонница. Фантазии. Апатия, чудесным образом исчезающая, стоило только Джулии войти в комнату.

— Я беспокоюсь о тебе, — сказала Ким.

Они завтракали. Ломакс заказал оладьи и тут же забыл о них. Он почти не слушал Ким и едва ли замечал ее присутствие, пока она не потянулась к нему и не стала ковырять вилкой в его тарелке.

— Ты совсем пропадешь, если не будешь есть, — произнесла Ким с набитым ртом. — Ну, давай выкладывай. Это все из-за Берлинза, верно?

Ломакс неуверенно посмотрел на нее.

— Мне не слишком приятно в этом признаваться, но я была не права. Ты доверился мне… — Ким быстренько расправилась с его оладьями, — а я только накричала на тебя. Ну вот я и извинилась.

— А… Хорошо. Спасибо.

— Я расстроила тебя, и ты сбрил бороду. Не стоило начинать с увечий. Мы бы и так разобрались.

В присутствии посторонних Ломакс не осмеливался смотреть на Джулию или разговаривать с ней, однако он не сомневался, что провести Ким ему не удастся.

— Ну и как бы мы разобрались?

— Ответь мне прямо. Ты по-прежнему думаешь, что Берлинз подделал данные?

Ломакс подвинулся к ней:

— У меня не будет способа проверить, пока мы вновь не увидим этот участок неба.

— Так сейчас он за горизонтом?

— До сентября.

— К тому времени и сама проблема забудется.

В голосе Ким прозвучало облегчение, ее вилка шарила по тарелке Ломакса в поисках оставшихся кусочков.

— Нет, — произнес он.

— Ну почему, Ломакс? Почему бы просто не оставить все как есть?

— Потому что… — Ломакс понимал, что говорит слишком громко, однако не мог остановиться. — Потому что он — идиот! Старый дурак. Он действительно хочет представить свою работу на летнем симпозиуме в Чикаго.

— Ш-ш-ш. Какую работу?

— Идиотскую работу!

— Да успокойся же. Ты становишься похожим на Йоргена.

— Идиотскую работу, основанную на его идиотской теории, которая, в свою очередь, основана на ошибочных данных, которые были сфабрикованы для того, чтобы обосновать эту идиотскую теорию.

— Черт! — произнесла Ким.

Они посмотрели друг на друга.

— Вот какую работу! — прошипел Ломакс.

— Успокойся, Ломакс. У тебя лицо дергается, ты сам на себя не похож.

Остановиться Ломакс уже не мог:

— Я доверял Берлинзу, долгие годы я доверял ему, а теперь он делает такие вещи. Лжет и жульничает. Я еще ни в ком так не разочаровывался. Никогда. Он лгал мне, пусть это была глупая, крошечная ложь, даже в тот день в лаборатории.

Воцарилось молчание, нарушаемое только обычными для кафетерия звуками. Прочие посетители уже покинули кафетерий, и теперь вокруг раздавались лишь стук грязных тарелок и переговоры обслуги.

— Не верю, — Ким опустила голову и исподлобья посмотрела на Ломакса, — Берлинз не мог сделать этого.

Но ведь Джулия показала Ломаксу письмо с подтверждением. Выступление должно было состояться через три месяца. Уже накопился целый архив наводящей уныние переписки. Организаторы симпозиума подчеркивали, что форум посвящен новым идеям и теориям, и просили Берлинза подтвердить, действительно ли его работа является новым словом в науке. Берлинз уверял, что дела обстоят именно так.

— Если ты окажешься прав, — наконец проговорила Ким, — а ты, конечно же, не прав… но если все-таки прав, ты должен остановить его. Нельзя допустить, чтобы Берлинз выставил себя на посмешище.

Ломакс согласился, ощущая некое злобное удовлетворение.

— Ты уверен, что здесь нет ничего личного?

— Думаешь, я хотел обнаружить, что данные изменились?

Мгновение Ким смотрела на него, затем произнесла:

— Ты часто с ним спорил.

— Для того в обсерватории и существует Берлинз. В этом заключается его уникальный дар. Он вызывает споры. В результате дело движется вперед.

— Тут другое. Он не собирался вызывать подобный спор.

— Да, другое. Спор совсем о другом.

Ким внимательно посмотрела на Ломакса:

— Что ты собираешься делать?

— Сначала я должен еще кое-что разузнать.

— Например?

— Ну, проверить результаты в банке данных.

Все результаты записывались, распечатывались и хранились в банке данных.

— Но как ты сможешь попасть в банк данных, чтобы Берлинз не узнал?

Доступ к банку данных, кроме Берлинза, имели всего несколько человек.

— Карточка доступа есть у Родригеса.

— Тебе придется расписаться.

— Ну и хорошо — распишусь.

Ким пожала плечами.

— Давай пойдем сейчас, — предложила она. — Я с тобой.

— К Фахосу?

— К Фаллосу.

Фахос был самым большим телескопом и располагался на самой высокой точке горы. Фахосом его назвали в честь одного покойного астронома, но Ким неизменно называла группу купольных телескопов Пенисами, а Фахос именовала не иначе как Фаллосом.

У Фахоса была отдельная стоянка, и некоторые астрономы перемещались между служебными помещениями на машинах, хотя здания разделяло всего несколько сотен ярдов. Была еще тропинка, петляющая между горами и соснами. Ломакс очень любил ходить по ней.

Солнце уже припекало, стоянка была наполовину заполнена. Они пересекли ее и только начали карабкаться по тропинке, как из лаборатории неожиданно появилась Джулия с бумагами в руках. Она заметила Ким и Ломакса и, не останавливаясь, помахала им рукой. Ломакс позволил себе бросить на Джулию мимолетный взгляд. Она шла уверенной походкой, легкий ветерок трепал ее волосы и платье.

Джулия, идущая навстречу в развевающемся платье, еще появится в фантазиях Ломакса. Его уже беспокоили содержание, яркость и частота этих фантазий.

— Почему бы не попросить ее дать тебе ключ? — спросила Ким.

— Потому что у нее нет ключа.

— Она смогла бы взять его у Берлинза, а он бы ничего и не узнал.

— Он повсюду ходит с ним.

— Ты хочешь сказать, Берлинз берет ключ с собой в ванную?

— Может быть.

Ломакс едва не споткнулся.

— Судя по всему, тебя приводит в бешенство то, как Евгений и Добермен пускают слюни, глядя на нее? — спросила Ким.

Она была права. Это действительно приводило Ломакса в бешенство. В качестве приветствия Евгений в своей умильной русской манере целовал руку Джулии. Ломакс пил кофе и делал вид, что ничего не замечает, хотя на самом деле внутри у него все клокотало — казалось, молекулы души готовы вырваться наружу.

— Боже, ты бы видел себя сегодня, когда Евгений обсасывал ее пальцы.

— Обычная манера русских, — отвечал Ломакс, рассерженный словами Ким.