Когда наступило молчание, Берлинз объявил, что все оборудование работает в обычном режиме. Кое-кто уже собрался приступить к работе, однако прочие требовали объяснений.

Йокото вынул из кармана маленькую коробочку, поднял ее на уровень глаз и демонстративно открыл крышку.

— В этой коробке, — произнес он торжественно, — кусок стекла. На нем — волос. Маленький, тонкий, однако каким-то образом он ускользнул от нашего внимания.

Удивление переросло в гнев.

— И откуда же взялся этот волос? — требовательно поинтересовался Йорген.

Берлинз на мгновение помедлил.

— Я вынужден признать, что мы нашли его в щели спектрографа на Фахосе.

Ученые зашумели. Кто-то засвистел. Волос в щели легко обнаружить и вынуть. Все повернулись к Йокото за объяснениями. Какое-то время тот спокойно смотрел на коллег, затем один глаз его начал непроизвольно подергиваться.

— Конечно, мы выясним, чей это волос и как он попал в спектрограф. Однако… мне показалось, что этот волос из чьей-то бороды.

Ломакс был уверен, что в это мгновение глаза многих обернулись к нему. Некоторые ученые при этом что-то пробормотали.

— Вы в последнее время были около спектрографа? — спросил Макмэхон.

— А откуда вы знаете, что это волос из бороды, а не, скажем, с лобка? — поинтересовался Евгений.

Раздались смешки. Йокото возмущенно нахмурился.

— Ломакс, что вы делали со спектрографом? — с похотливым видом спросила Ким.

— Да я и близко не подходил к этому чертову спектрографу, — проговорил Ломакс, тут же вспомнив, что недавно как раз стоял рядом с прибором.

Люди начали расходиться. Они собирали бутерброды, фляжки с кофе и свитера и, сбившись в группы, обсуждали случившееся. Ломакс наблюдал, как они уходят, в то время как Йокото сверлил его взглядом, примеряя преступный волос к бороде.

Ломакс посмел бросить единственный взгляд на Джулию. Она тоже смотрела на него. Прежде чем Джулия отвернулась, глаза их встретились. На ее лице застыло доброе, сочувственное выражение. Униженный, Ломакс смотрел, как она покидает кафетерий вместе с Доберменом.

— Да сбрей ты ее! — говорили коллеги Ломаксу следующие несколько дней.

Вскоре ему надоело постоянно выслушивать советы в лаборатории и перешептывания в коридорах. Ученые даже переименовали газопылевое облако в дальней галактике в Туманность Бороды.

— Настоятельно рекомендую вам серьезно задуматься, — сказал Берлинз однажды вечером, когда они остались вдвоем.

К сожалению, это был уже не первый волосок из бороды Ломакса, который создал проблемы в работе сложного оборудования.

Берлинз говорил спокойно, в глазах застыла доброжелательность, однако Ломакс понимал, что профессор не шутит. Они потеряли четыре часа наблюдений дополнительно к многим тысячам долларов в период, когда обсерватория испытывала финансовые затруднения.

— Я не могу, профессор, — отвечал Ломакс.

— И все же подумайте. Все вокруг меняется, Ломакс.

Ломаксу не нравились перемены. Его раздражала атмосфера реорганизации. Он старался не обращать внимания на слухи о сокращении работ. Ломакса не интересовали ухищрения управленцев и старания некоторых руководителей обсерватории увеличить фонды. Он не хотел участвовать в создании нового общественного имиджа обсерватории. Ломакс всегда утверждал, что деньги, вложенные ради привлечения туристов в звуковые и световые эффекты, тратятся впустую. И он совершенно не собирался сбривать бороду.

В это мгновение вошла Джулия. Берлинз спросил:

— Как по-вашему, Ломаксу стоит сбрить бороду?

Джулия нарочито медленно обдумывала вопрос профессора. Она наклонила голову сначала в одну сторону, затем в другую и пристально вгляделась в подбородок Ломакса. Ответить бы ей таким же пристальным взглядом, однако Ломакс понимал, что ему это не под силу.

— Ну что же, — Джулия улыбнулась, — это зависит от того, кем вы хотите стать.

— Я с двадцати лет хожу с бородой, — сказал Ломакс. — Даже и не помню, что там под ней.

— Может быть, вам ее немного подрезать?

Слова Джулии напомнили ему Кэндис. Она всегда уговаривала Ломакса подрезать бороду, сменить одежду или подстричь волосы.

— Нет, волосы все равно как-нибудь да попадут в спектрограф, — сказал Берлинз. — Ломакс у нас недотепа и гордится этим. Он оставляет свои вещи по всей обсерватории. Ручки, диски, бумаги, фотографии. Однажды он с кем-то поменялся столами, и обнаружилось, что ящики полны недоеденных бутербродов. Большинство находились в различных стадиях разложения, а некоторые практически окаменели. Он яростно грызет ручки и потом ходит весь день с чернилами на губах. Посмотрите, сколько пуговиц осталось на его рубашке. Джулия, мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто все ученые похожи на него.

— А я и не думаю, — спокойно ответила Джулия.

Ломакс изобразил на лице обиду.

— Подобная неаккуратность обличает неорганизованность ума. Мы, естественно, встревожены. Ненаучный подход, если угодно. А что касается остального, то Ломакс обладает незаурядными способностями.

— Он хочет, чтобы ты загладил свой промах, — объяснила Ким, когда на следующий день Ломакс поделился с ней вчерашним разговором.

— И как я могу загладить свой промах, не сбривая бороды?

Предыдущим вечером компания направилась в город. Целый день они похвалялись друг перед другом тем, как напьются вечером, однако Ким донесла, что никакого буйства не случилось — состоялся респектабельный ужин в респектабельном ресторане. Парочка астрономов уснула. Добермену так и не удалось подцепить обещанных Йоргену женщин.

Вечеринка завершилась в аптеке, где коллеги купили Ломаксу дешевую бритву. «Гладкое бритье» — золотыми буквами было написано на ручке. Утром бритву подарили Ломаксу, он с улыбкой принял подарок, но бриться все равно отказался.

— Похоже, он считает, что если бы ты носил костюм и стригся, как Йорген, то они бы больше тебя ценили. Одни проблемы с тобой, а, Ломакс? — сказала Ким.

— Я считаю, что меня и так воспринимают серьезно, — пробормотал Ломакс. — Не нравится мне быть в центре внимания.

— Мне-то можешь не объяснять — сама такая. Потому и люблю тебя.

Ломакс огляделся. Наступило время еды. Семейные обеды всегда были для Ломакса чем-то большим, чем просто еда, но ежедневное трехразовое сборище ученых способно было утомить кого угодно. Здесь завязывались или гибли дружеские связи, лидеры утверждали свои притязания, формировались и распадались коалиции. И если вы чувствовали усталость от жизни в обсерватории, то прежде всего усталость от всех этих завтраков, обедов и ужинов.

— Пять лет назад, — начал Ломакс, — нет, даже два года назад никто из них не носил галстуков. Это все Диксон Драйвер.

Диксон Драйвер был новым директором обсерватории. С самого начала работы он настоятельно советовал некоторым ученым изменить подход к работе, то есть сделать его более рациональным.

— Вот посмотри на Добермена в застегнутом на все пуговицы пиджаке. Я работал с ним в Сен-Кристофе, и тогда он не носил ничего, кроме джинсов.

Ким пожала плечами:

— Добермен честолюбив, да и мир меняется.

Ломакс подумал о Кэндис и о том, как изменилась она. Все, кроме него, менялись, и вот сейчас они и его уговаривают измениться.

Внезапно Ким выпрямилась:

— Ну, Ломакс, держись. Вдохни поглубже и постарайся контролировать кровяное давление. Она идет сюда.

Как только Джулия подсела к ним, Ким доверительно сообщила ей:

— Ломакс очень переживает по поводу своего имиджа.

— Ничего я не переживаю. А вот прочих, похоже, это почему-то заботит.

— Они говорят, что ему следует облагородить свою внешность. Подстричь волосы, сбрить бороду. А мне кажется, его и так можно полюбить, правда?

Джулия рассмеялась. Слова Ким можно было толковать по-разному.

— Любой человек должен время от времени меняться, — сказала она.