— Они сохраняли свои отношения до самой смерти?

— Да.

— Не нравится мне эта задержка. Что-то здесь не так, доктор Ломакс. Хопкрофту все это не слишком нравится. Нет, совершенно не нравится. Хотя все может быть.

Зазвонил телефон.

— А, это один мой студент. Еще кое-что, доктор Ломакс. Могу я говорить с вами прямо?

Ломакс не возражал.

— Я вижу, как вы переживаете. У вас сейчас тяжелый период. Женщину, которую вы любите, должны судить, да и собственные тяжелые мысли не дают покоя. Надеюсь, я немного развеял вашу печаль. Влюбленность — само по себе тревожное состояние, а тут еще и суд — такое любого выбьет из колеи. Доктор Ломакс, постарайтесь расслабиться. Успокойтесь. Просто поддерживайте вашу любимую и не мешайте ее адвокатам выполнять свою работу. И тогда вашей собаке станет легче.

Ломакс уставился на профессора, а затем перевел взгляд на Депьюти, который сидел теперь — загадочный, как сфинкс, — рядом с Хопкрофтом. Тарелка с пирожными опустела. Миска — тоже.

— Что вы ели сегодня на завтрак, доктор Ломакс?

— Э-э… наверное… ничего.

— Ага. А что вы ели, когда вернулись из суда вчера вечером?

— Э-э… ничего.

— А на ленч?

— Бутерброд. Половину, если быть точным.

— Вот так, доктор Ломакс. Видите, тарелка с пирожными опустела? Кларисса купила штук пятнадцать; таких маленьких и квадратных — Хопкрофт любит их. Я съел четыре, вы — два, стало быть, пес доел остальные. Да и чай выпил. Как вы думаете, стал бы он есть эти пирожные, если бы вы к ним не притронулись? Хопкрофт позволил себе эту маленькую шутку, раз уж чуть раньше пошутил так неудачно. Да и черт с ним — чего не сделаешь ради такого пса! Прошу вас, доктор Ломакс, не забывайте о себе, и все образуется.

Приехав в суд, Ломакс обнаружил, что пропустил не только выборы присяжных, но и начало процесса. Ломаксу удалось уговорить судебного пристава пропустить его в зал, но место нашлось только в заднем ряду, так что Ломакс почти ничего не слышал. С его места были видны только судья, присяжные и американский флаг.

Мортон де Мария произносил вступительную речь. Время от времени Ломакс видел его, но чаще просто следил за тем, как двигаются вслед за обвинителем головы сидящих впереди. Речь Мортона де Марии звучала напыщенно. Подъемы, падения, паузы — умелый оратор контролировал все оттенки. Даже не слыша и почти не видя обвинителя, Ломакс чувствовал, что де Мария — грозный соперник.

— Он звучал весьма убедительно, — подтвердила Марджори во время обеденного перерыва.

Выйдя в холл, Ломакс обнаружил, что Марджори ждет его у двери. Они купили напитки и фрукты и отправились в парк рядом со зданием суда. Ломакс успел забыть, какая на улице стоит жара. Они сидели на скамейке, подставляя лица солнечным лучам. По вкусу яблоко напоминало песок, но, помня совет Хопкрофта, Ломакс заставлял себя жевать.

— Что сказал де Мария?

— Что Джулия убила двоих, и он собирается это доказать. Репортеры так тарахтели своими ноутбуками, что почти заглушали его речь. Де Мария обещал им интригу на сексуальной почве, шантаж, ревность и убийство, а они аж головами трясли от радости. Кажется, присяжные тоже собираются получить от процесса удовольствие.

Ломакс с трудом проглотил кусок яблока.

— А как вам Френсис? — спросила Марджори.

Еще до перерыва Ломакс занял освободившееся место поближе к судейскому подиуму как раз перед выступлением Френсис. Он по-прежнему видел мало, но теперь хотя бы все слышал. Френсис начала язвительно.

— Моя вступительная речь не будет походить на рекламу боевика, — обратилась она к присяжным. Некоторые из них затравленно заулыбались в ответ. — За развлечениями обращайтесь не ко мне. Мы собрались здесь вовсе не для этого. Равно как и не для увеличения газетных тиражей. Мы пришли в зал суда, чтобы установить невиновность молодой женщины, чья жизнь разрушена, причем не единожды. Сначала она потеряла семью. Шестью месяцами позднее, когда жизнь ее стала налаживаться, последовал вопиющий арест. Мы увидим, как обвинение заменяет доказательства эмоциями. Правду — вымыслом. А правда проще и незамысловатее. Обвинитель обещает интригу, основанную на сексе. Я же обещаю показать вам любящую жену. Обвинитель обещает шантаж. Я покажу вам душевную щедрость. Обвинитель обещает ревность. Я покажу вам верность.

— Здорово, — ответил Ломакс.

Марджори гордо кивнула:

— Френсис — лучше всех.

Марджори мучилась от жары. Она пересела в тень и начала чистить апельсин.

— Френсис здорово выглядит, и присяжным это нравится. Им должно льстить, что такая красивая, умная и эффектная женщина именно к ним обращается с проникновенной просьбой.

— Это психология.

— Здесь все замешано на психологии, Ломакс.

— А в чем тогда сила обвинителя?

— Он редко подходит близко, как Френсис. Предпочитает палить с дальней дистанции. Но редко промахивается.

— А что говорят о судье Олмстед?

— Ну… как сказать. — Марджори положила в рот дольку апельсина. — Это ее первый суд по обвинению в убийстве.

— Не может быть! Она новичок?

Марджори бросила несколько долек Ломаксу. Он положил их в рот — ноздри наполнил аромат цитруса.

— Верно, она не так долго работает судьей. Но каждый когда-то начинает.

— Черт, разве они не могли доверить дело Джулии более опытному судье, который разобрался бы во всем?

— Вы прозевали ее речь, обращенную к присяжным. Все судьи в начале процесса обращаются к присяжным. Напоминают об ответственности перед обвиняемым и все такое. Это очень важная часть процесса, но обычно судьи просто мямлят что-то неразборчивое. Только не судья Олмстед.

— Еще бы, это же ее первый суд.

— Присяжные внимали каждому слову судьи, а это очень важно. Ну и кроме того, она прекрасный прокурор.

— Прокурор?

— Ну да…

— О Господи!

— Ломакс, успокойтесь.

Ломакс вспомнил слова Хопкрофта. Он доел яблоко и постарался расслабиться. Однако когда они вернулись в зал заседаний, сердце снова застучало в груди как сумасшедшее.

Первым свидетелем обвинения оказался детектив Ки. Он принес присягу и назвал свое имя. Его обыденный тон и невозмутимая манера разговора почему-то рассмешили зал. Марджори постаралась найти Ломаксу место в самом центре — отсюда детектив Ки был хорошо виден. Заметив Ломакса, детектив на мгновение прищурился, вспоминая, кто это, затем слегка улыбнулся. Присяжные обменялись недоуменными взглядами — они не поняли, чему улыбается свидетель.

Де Мария поднялся на ноги, но из-за стола не вышел. Он спросил: кто вызвал полицию в то утро, двенадцатого ноября, в квартиру Гейл Фокс? Ки рассказал суду о консьерже и о том, как тот обнаружил тела.

— В какое время вы приехали?

— Около десяти. Специалисты уже работали под руководством моего коллеги, детектива Асмусена.

— Как вы думаете, за время после совершения преступления и до вашего прибытия в комнате что-нибудь изменилось?

— Все это домыслы, ваша честь, — заметила Френсис. — Убийца покинул квартиру Гейл Фокс за несколько часов до прибытия детектива Ки — за это время все могло случиться.

— Принимается.

Даже не переведя дыхания, де Мария продолжил:

— Детектив, утверждая, что в квартире ничего не изменилось за время, прошедшее между убийством и вашим прибытием…

— Протестую. Обвинение не может утверждать подобного. В квартире работала команда следователей. Сомневаюсь, чтобы они были там во время совершения преступления.

Судья вздохнула:

— Принимается. Мистер де Мария, прошу вас, формулируйте ваши вопросы более тщательно, или детектив Ки не сможет ответить на них.

Ломакс понял, что Френсис и дальше будет пытаться оспорить любое утверждение де Марии.

— Пожалуйста, опишите, что вы увидели в квартире, — попросил де Мария.

Ки вопросительно посмотрел на Френсис, но на сей раз она смолчала.

— В дверях стояли двое полицейских. Ребята из лаборатории работали в первой комнате. Большая неопрятная комната, на диване — два мертвых тела. От лица Гейл Фокс почти ничего не осталось. Она полулежала-полусидела в дальнем углу дивана. Ее отец, Льюис Фокс, лежал в ближнем углу. Ему тоже выстрелили в голову, но лицо осталось почти целым. И диван, и ковер были залиты кровью.