— Я влюблен в обвиняемую.

— Обвиняемую. Значит, обвиняют женщину?

— Да.

— Что ж, влюбленность — достаточно сильное переживание. Когда вы влюбились?

— В конце весны — начале лета.

— Ага. Она ездила с вами в Аризону?

— Нет. Поездка в Аризону не была просто отпуском. Вы сказали мне тогда, что инцест между отцом и дочерью может быть спровоцирован дочерью, и я решил отправиться в Аризону, чтобы получше разузнать о жертве убийства. В детстве она жила в Аризоне.

— Вы обнаружили что-то неприятное?

Ломакс задумался.

— Да, весьма печальные обстоятельства.

— Понятно. А эта женщина, в которую вы влюблены, она осталась в Калифорнии?

— Да.

— Понятно.

Вошла секретарша с подносом. На нем стояли две кофейные чашки, миска с чаем и тарелка с пирожными.

— Простите, что так долго, — сказала секретарша. — Я должна была остудить для него чай.

Она опустила миску рядом с Депьюти. Пес посмотрел на секретаршу, однако так и не убрал морду с колен профессора.

— Ага, кажется, он заинтересовался. Скоро он заметит и чай, и пирожные, — сказал профессор, проводя пальцем по морде собаки.

Для тарелки с пирожными не нашлось места. Кабинет Хопкрофта не казался таким уж неопрятным, но везде валялись книги и бумаги. Полки, письменный стол, пол — все было завалено книгами. Кое-где виднелись оторванные листья, поломанные ветки и смятые цветы.

Секретарша осторожно сняла с кресла ветки и поставила тарелку на какие-то папки. Передала ветки профессору, а он с нежностью засунул их за стол.

— Если захотите молока, позовите меня, — сказала секретарша на прощание, пристально посмотрев на Депьюти.

— Так, становится все интереснее, — продолжил Хопкрофт. — А что именно беспокоит вас сегодня, доктор Ломакс?

— Я думаю об отношениях отца и дочери.

— Что ж, действительно непростая тема.

Ломакс закашлялся.

— Как вы считаете… Это всего лишь предположение, не более того.

— Конечно-конечно.

Хопкрофт захрустел пирожным. Депьюти бродил где-то по кабинету.

— Предположим, что отец и дочь являются любовниками… а отец женат, но не на матери. Что, если мачеха узнает об этом? На что она может пойти? — размышлял Ломакс.

— Она застрелит обоих, — сказал Хопкрофт.

Ломакс подпрыгнул на месте, словно Хопкрофт под столом пнул его ногой.

— О Боже, доктор Ломакс, кажется, я пошутил не слишком удачно.

Ломакс с сомнением посмотрел на профессора.

— Нет, я виноват, — продолжал тот. — Если Хопкрофт решил, что своими бездарными шутками сможет помочь вам, то ему лучше оставить это. Простите его. Однако, как и все прочие, он тоже читает газеты и уже догадался, о каком деле вы толкуете.

Ломакс встревожился.

— Само собой, — заверил его Хопкрофт, — вы можете положиться на мою скромность. Видимо, именно эта часть нашего тогдашнего разговора особенно взволновала вас.

Ломакс напрягся. Депьюти снова улегся под креслом Ломакса. Хопкрофт потянулся и подпихнул задние ноги собаки.

— В детстве вы, естественно, не могли не попасть под влияние европейской культурной традиции, которая всегда описывает мачеху как существо злобное. И если вы узнаете, что женщина обвиняется в убийстве падчерицы, сие известие невольно вызывает в памяти давно забытые ассоциации. Вы даже не подозреваете, что находитесь под влиянием стереотипа злой мачехи. Помните такую? Конечно же, помните. Во многих сказках описывается ревность мачехи к молодой привлекательной девушке, которая имеет некую власть над ее мужем. И тогда мачеха избавляется от нее. Пожалуйста, выпейте кофе и съешьте хотя бы одно пирожное, доктор Ломакс.

Ломакс не хотел есть, но боялся обидеть профессора. Он сделал несколько глотков.

— В нашем обществе в повторных браках всегда присутствует ревность. Возможно, она скрыта очень глубоко, но она есть. И как же бороться мачехе с тем, что ее муж испытывает сексуальное влечение к собственной дочери — ее падчерице?

Хопкрофт поглубже уселся в кресло.

— Тяжело рассуждать, не зная этих людей. Но иногда мне кажется, в старых сказках что-то есть. Ревность может вызвать желание избавиться от падчерицы. Простите, доктор Ломакс, неужели мне изменяет память? Разве ее муж не был убит? Ешьте ваше пирожное, нечего разглядывать его.

— Да, мужа тоже убили.

Ломакс откусил кусок пирожного.

— А вот это выглядит в высшей степени странно. Мачеха могла захотеть избавиться от падчерицы, чтобы захватить власть в семье.

При слове «власть» Ломакс слегка вздрогнул. Он даже сразу не понял почему.

— Поэтому ей незачем убивать мужа. Нет, невероятно. Кого угодно, только не его. Опыт показывает, что матери или даже мачехи весьма редко узнают об инцесте. Я не говорю о тех, кто потворствует ему. Хотя и такое случается. Я хочу сказать, что порой они просто предпочитают не замечать очевидного. Инцест — это внутреннее семейное дело, и семья готова скорее приспособиться к нему.

Хопкрофт поставил чашку на стол и попытался жестами проиллюстрировать свою мысль. Правая рука изображала семью. Левая — угрозу. Угрозу извне.

— Если в отношениях отца и дочери не было насилия и семью хотят сохранить, то чаще всего с инцестом смиряются. Как вы знаете, не всем инцест кажется таким уж страшным преступлением. — Хопкрофт ухмыльнулся: — Ага, это беспокоит вас, доктор Ломакс, не так ли? Доктор Ломакс вздыхает, но только про себя.

Ломакс угрюмо кивнул.

— Итак, что же делает мать или, допустим, мачеха, когда обнаруживает инцест? Она может прибегнуть к насилию, грубости, хотя это и не обязательно. Обычно она стремится разрушить семью. Или — хотя к нашему случаю это и не относится — мать уже разведена и больше не принадлежит к семье и потому хочет увидеть, как рушится новая семья. Хотя сама она не извлечет из этого никакой выгоды. Я хочу сказать, что самыми агрессивными и яростными бывают бывшие жены.

Ломакс размышлял.

— Не думаю, что это относится к нашему случаю, — сказал он, — но весьма интересно.

— Я немного успокоил вас?

— Да.

— Вот и славно. Ешьте пирожное.

Ломакс повиновался.

— А что до самого инцеста, — начал он, — представим себе, что дочь — незаметная толстушка и отец никогда не испытывал к ней сексуального интереса…

— Должен заметить, — сказал Хопкрофт, — что лишний вес не исключает сексуального интереса. Напротив, во многих культурах такие женщины пользуются особым успехом.

— Согласен. Но в данном случае мы знаем, какие женщины нравились отцу, и дочь никак не могла привлечь его с этой точки зрения. Однако затем она изменилась. Стала как раз такой, чтобы ему понравиться. — Ломакс помолчал. — Звучит неправдоподобно?

— Неправдоподобно? — воскликнул Хопкрофт. — Да девять из десяти девушек готовы на все, лишь бы папочка почувствовал к ним сексуальный интерес! Но если вы скажете им об этом, они весьма удивятся. А если отец откликнется на те сигналы, которые подает ему поведение дочери, она удивится еще больше. Сколько было девушке, когда она заинтересовала собственного отца?

— Наверное, двадцать один.

— Не скажу, что это невозможно, хотя вряд ли. Мужчина не обращал никакого внимания на дочь, а затем вдруг прозрел? Обычно такое происходит раньше.

— Но она же изменилась. Раньше она не привлекала его.

— Хорошо-хорошо, я вас понял, доктор Ломакс. Скажем так — это возможно.

Ломакс ждал.

— Понимаете, как правило, отец — первый мужчина, который оказывается невольной целью сексуальных сигналов, которые посылаются дочерью. Что-нибудь известно о других сексуальных контактах этой девушки до той поры, когда ей исполнился двадцать один год?

— Да. Один — юноша ее лет, другой — приятель отца.

— Доктор Ломакс, я понимаю ход вашей мысли. Она вела нормальную сексуальную жизнь, пытаясь измениться так, чтобы понравиться отцу. Наконец ей это удалось, и с большой задержкой, но они все-таки вступили в сексуальные отношения.

Ломакс кивнул. Хопкрофт покачал головой.