Он ехал по знакомой дороге, приветствуя дорожные знаки и виды. Путешествие могло бы вызвать приступ ностальгии, но Ломакс не получал от него никакого удовольствия. Он опаздывал, ему придется извиняться, к тому же предстоящее собрание должно решить его дальнейшую судьбу. Йорген предложил Ломаксу работу в Колорадо, но он хотел работать в Калифорнии, деля свое время между обсерваторией и домом. Он не хотел удаляться от Джулии и детей. Он хотел сегодня вечером встретиться с Джулией. Хотел коснуться ее. Рассказать об Эндрю Драпински. Хотел, чтобы она убедила его в том, что пыталась изменить Гейл совсем не так жестоко, как считал Драпински.

Мимо проезжали машины туристов — они возвращались из обсерватории. Когда Ломакс наконец добрался до места, парковка наполовину опустела. Знак извещал, что на ночь парковка закрыта для посетителей. Другой знак расписывал подробности празднования затмения. Ломакс успел заметить, что событие именовалось Большим уходом солнца. Он радостно окинул взглядом корпуса и припустил к административному зданию.

— Простите, — сказал Ломакс секретарше Драйвера.

— Они ждут вас, — зловеще промолвила секретарша, ведя его в комнату для заседаний.

За круглым столом — кофе и бумаги — сидели Диксон Драйвер, Добермен, глава физического отделения в Традесканте, женщина, которую Ломакс не знал, и, к его изумлению и немалому удовольствию, Хопкрофт.

Драйвер нарочито торжественно посмотрел на часы:

— Вы опоздали на сорок пять минут, доктор Ломакс.

Ломакс извинился. Он надеялся, что они заметят, что от бега через стоянку его дыхание сбилось. Он взглянул на Хопкрофта, который так комично изогнул бровь, что Ломакс едва удержался, чтобы не прыснуть от смеха.

— Ну что ж, раз пришли, так садитесь.

Диксон Драйвер нетерпеливо махнул рукой на пустое кресло. На столе Ломакс обнаружил копию своего письма, которое написал в ответ на требование Драйвера выдвинуть обвинение. Ломакс кивнул Добермену — тот едва ответил на его кивок — и профессору Клагману с физического отделения, который заулыбался в ответ. Клагман часто приглашал Ломакса читать лекции и сам часто присутствовал на них. Драйвер представил профессоров Энджел и Хопкрофта в качестве членов комитета по этике университета, который сотрудничал с комитетом по этике обсерватории. Люси Энджел преподавала на философском.

В центре стола стояла ваза с цветами. Ломакс заметил, что Хопкрофт поглядывает на них.

— Вряд ли вы обидитесь, что мы начали обсуждение без вас, — сказал Драйвер.

— Не обижусь. Но я удивлен, что здесь нет профессора Берлинза, — ответил Ломакс.

Члены комитета уставились на него. Хопкрофт воспользовался возможностью выдернуть цветок из вазы. Драйвер переместил свою бабочку справа налево.

— Разве он не должен присутствовать? — спросил Ломакс.

— Кажется, вы не понимаете, — раздраженно заметил Драйвер, — что здесь обсуждают ваше будущее, а вовсе не профессора Берлинза.

— Он вернется в обсерваторию в сентябре?

— Это отдельная тема. — Раздражение Драйвера росло. — Комитет собрался, чтобы установить, было ли ваше поведение этичным или нет. И в какой степени оно было неэтичным. А также сможете ли вы продолжить работу в обсерватории.

— Вот как, — сказал Ломакс.

Хопкрофт закашлялся и наклонился вперед, разминая цветок в огромной ладони.

— Доктор Ломакс, а почему вы так беспокоитесь о вашем коллеге? Меня это удивляет. У нас есть свидетельства, что вы пытались сокрушить его репутацию?

— Нет, — ответил Ломакс, — все не так.

— Нет? — Глаза Хопкрофта расширились. Он повысил голос: — Нет?

Вмешалась Люси Энджел:

— Давайте выслушаем доктора Ломакса. Пусть он сам расскажет, что случилось.

Драйвер выпрямился в кресле и сложил ладони.

— Я как раз собирался попросить доктора Ломакса сделать это, — с досадой проговорил он, — когда он затеял отвлекающий маневр с профессором Берлинзом.

Хопкрофт откинулся в кресле, подкинул цветок и поймал его одной рукой.

— Что ж, доктор Ломакс, — сказал он, — валяйте.

Когда Ломакс вышел из комнаты заседаний, уже стемнело. Он оставил членов комитета обсуждать этические вопросы своего поведения, сорвал с шеи галстук и пешком направился через стоянку. В кафетерии он обнаружил Ким, и пока та изображала потрясение при виде его нового костюма, кивал старым знакомым и искал глазами Джулию.

— Наверное, она в спортзале, — сказала Ким, даже не уточнив, кто именно — было очевидно, кого высматривает Ломакс.

Он рассказал ей, кто входит в состав комитета по этике. Казалось, члены комитета слушали его объяснения вполне доброжелательно. Только Драйвер так и не растаял, и, вероятно, подстраиваясь к нему, Добермен также держался холодно.

— Ты сказал им, что это я во всем виновата?

— Нет.

— Ты упоминал мое имя?

— Нет. Я сказал «коллега».

— Ты привез мои аризонские фотографии?

— Вот они. Но я забыл покрывала.

Ким сделала страшное лицо и провела пальцем по горлу:

— Тебе конец. Если Эйлин Фрайл заглянет сюда, ты пропал.

Чтобы не попасться на глаза Эйлин Фрайл, Ломакс поспешил укрыться в комнате Джулии. Она открыла дверь и широко улыбнулась Ломаксу. Джулия только что вышла из душа — на ней была мешковатая футболка. Она закрыла за ним дверь, и Ломакс втянул носом воздух, ощутив запах ее губ, шеи и ушей.

— М-м-м, — протянул он.

Элисон-Нос научила его обращать внимание на запахи. Джулия пахла превосходно. Чистотой и свежестью. Она позволила Ломаксу поцеловать мочки ушей, коснуться волос и положить руку на талию. Джулия не стала расспрашивать его о собрании комитета по этике.

Ломакс лежал на кровати, а Джулия варила ему кофе. Ему представился случай рассмотреть комнату. Джулия постаралась как-то разнообразить простое убранство. Все та же дешевая и потертая мебель, но она заменила покрывала Эйлин Фрайл на свои — персикового цвета. Ломакс понюхал и их. Покрывала пахли Джулией.

Его удивили книжные полки. Здесь были книги по европейской истории и истории Древнего Египта. Несколько биографий, произведения По и Фицджеральда, какие-то детские книжки. До его прихода Джулия читала описание плавания капитана Кука в Австралию. Книга лежала на столике рядом с кроватью.

Джулия увидела, что Ломакс рассматривает книгу, и покраснела.

— После знакомства с тобой я поняла, какая я глупая, — объяснила Джулия.

— Ничего ты не глупая, — не согласился Ломакс, пытаясь затащить ее на кровать.

Джулия с улыбкой сопротивлялась. Она села в кресло рядом с кроватью. Ломакс взял ее руки в свои.

— Я не получила никакого образования. Даже детских книжек не читала. Здесь в свободное время я пытаюсь наверстать.

Она снова покраснела. Глаза сияли бездонной синевой.

— Ты должна пойти учиться в колледж, — сказал Ломакс.

— Ну… я… я еще не готова. Не у всех хватает ума, чтобы учиться в колледже.

— Только не у тебя. Кто сказал тебе, что ты глупая? Отец?

— Ему не нравились умные женщины.

— А Льюису?

— Он тоже не любил умных. Только рядом с тобой я захотела вернуться в школу, Ломакс.

Он сел на кровати и поцеловал ее. Джулия склонила голову. От смущения лицо ее запылало.

Заглянув Джулии через плечо, Ломакс увидел на стене информационный бюллетень. Такой бюллетень висел в каждой комнате. В нем печатались различные объявления о событиях в обсерватории, но на том, что висел в комнате Джулии, сверху был приколот снимок собаки. Становилось ясно, что хозяйку совсем не интересовали новости обсерватории, а вот снимком собаки она, напротив, весьма дорожила. Собакой оказался Депьюти.

— Откуда он у тебя?

— От Ким. Одна из ваших аризонских фотографий.

Ломакс внимательно рассматривал фотографию. Вероятно, Ким сделала ее в Музее ковбоев. Депьюти лаял на фотографа. Чья-то рука успокаивающе гладила собаку.

— Смотри, а ведь это я!

— Знаю.