— Когда-нибудь здесь будет висеть мой портрет, а не просто фотография руки.

Джулия улыбнулась, но ничего не сказала. Ломакс посмотрел на ставшие знакомыми лица семейства Фокс на противоположной стене. Разумеется, пока он ничем не заслужил, чтобы на их месте висела его фотография. Ломакс смутился и, чтобы скрыть неловкость, поднялся и подошел к стене. Все тот же свадебный снимок: Льюис, Гейл и Ричард. Что-то смущало его. Что-то, виденное неоднократно, но лишь теперь привлекшее внимание.

— Джулия…

— Что?

— На свадьбе… ты надевала брошку…

Она подошла к Ломаксу.

— Вот эту? — Палец уперся в сверкающие грани, отразившие улыбку новобрачной.

— Она твоя?

— Подарок Льюиса. Не совсем свадебный. Он подарил ее мне, когда делал предложение.

— Это бриллиант?

— Да.

— А Гейл носила ее?

— Гейл? — Джулия бросила на него быстрый взгляд, немного помолчала. — Иногда, — наконец ответила она.

— В школу?

— Наверное. Возможно. Не помню, зачем она носила ее. Меня это не слишком радовало, но Гейл всегда возвращала брошку.

— Сегодня я был в ее школе, — сказал Ломакс.

— В Линдберге? Зачем?

— Встречался с одним учителем, который помнит ее.

Джулия медленно кивнула. Неожиданно без всякой причины оба почувствовали напряжение.

— И что? — слабым голосом поинтересовалась Джулия.

Она выглядела такой ранимой, и Ломакс почувствовал себя грубияном.

— Он считает, что ты изменила Гейл. В этом он с тобой согласен. Вот и все.

Ломакс попытался смягчить голос, но тут же почувствовал, что Джулии больно. Она напомнила ему птичку, случайно залетевшую в дом. Он пытался поймать ее, чтобы выпустить, а бедняжка, не понимая его намерений, билась и трепетала от ужаса. Однажды такая птичка умерла у него в руках.

— Нет… — теперь она шептала, — это не все. Я увидела это по твоему лицу, как только ты вошел в комнату.

Ломакс замотал головой.

— Ты начал с вопросов обо мне, Гейл и Льюисе. Ты что-то узнал. И это беспокоит тебя.

— Да нет же, все не так.

— После каждого разговора с людьми, причастными к этому делу, ты меняешься. — Голос Джулии задрожал.

— Я не меняюсь, Джулия. Никогда не менялся и впредь не собираюсь.

— Этот учитель говорил обо мне такое…

— Я никогда не поверю дурным словам о тебе.

— Разумеется, тебя мучает вопрос: правду ли он сказал? И ты окольными путями решил выведать это у меня.

— Нет.

— Ты похож на кота, который возвращается с охоты, принося добычу в виде крыс, мышей и прочих гадостей, и оставляет ее на пороге дома…

— Нет!

Ломакс взял Джулию за запястье. Она попыталась вырвать руку, но он не отпускал. Джулия сопротивлялась. В глазах застыла такая грусть, что Ломакс не решался смотреть ей в лицо. Они стояли на ковровом покрытии. Джулия произнесла:

— Вся моя жизнь стала предметом для осуждения. Все мои ошибки.

— Не было никаких ошибок.

Печальное выражение словно застыло на лице.

— Гейл. Я признаю, что была не права.

Ломакс присел на кресло рядом с кроватью.

— Все совершают ошибки.

— Из меня вышла плохая мачеха.

— Ты была всего лишь на несколько лет старше Гейл. Ты не могла стать для нее матерью.

— Я никогда и не пыталась. Но она казалась такой простой и неотесанной. Льюис совсем не обращал на нее внимания. Она всегда искала его расположения, а он просто не замечал ее. Хотя иногда, видит Бог, он прислушивался к ней.

— Ты делала это из лучших побуждений.

— Я посадила ее на диету. Показала, как держать спину прямо. Помогала выбирать одежду. Научила пользоваться косметикой. Я отвела Гейл в лучший салон в городе. И ей все это нравилось. Гейл задавала вопросы. Но все зашло слишком далеко. Я не должна была делать всего этого.

— Ты просто хотела помочь.

— Не нужно было делать этого, Ломакс. Встретив тебя, я это поняла.

— Нет, помогать — правильно.

— Когда я встретила тебя… помнишь, когда ты в первый раз пришел ко мне домой? Я собиралась дать тебе адрес клиники пластической хирургии, чтобы они удалили родинку. Помнишь?

— Да.

— Я думала, что это просто пятно и его следует удалить.

Джулия протянула руку и очень нежно коснулась его лица.

Ломакс почувствовал, что она гладит Крабовидную туманность. Сегодня утром он побрился. Ломакс почти не ощущал прикосновения пальцев Джулии.

— Ты сказал тогда, что родинка — часть тебя. Сегодня я это понимаю. Она часть тебя, поэтому я люблю и ее.

Непрямо, осторожно выбирая слова, Джулия признавалась ему в любви. Ломакс таял от удовольствия.

— А знаешь, — продолжила она, — я пыталась помочь похудеть и Ким. Разве не ужасно? Я рассказывала ей, как сбросить вес, предлагала одежду, и… и все это неправильно, Ломакс.

— Да нет же…

Пальцы Джулии все еще касались родимого пятна. Ломакс взял ее руку в свою. Рука Джулии почти полностью скрылась под его ладонью.

— Я была плохой мачехой и женой. А теперь меня будут судить, — промолвила Джулия.

Ломакс спускался по горной дороге. Впервые за несколько месяцев он внутренне расслабился. Джулия любит его. Он поворачивал руль то вправо, то влево, и эти ритмичные движения успокаивали, словно танец. Джулия любит его. Неверие, ревность — все предшествующие месяцы постоянное электрическое напряжение лишало Ломакса покоя. Джулия любит его. Все страдания остались позади.

Он проезжал мимо горных склонов, древних каменных образований, остатков гранитных глыб, некогда взорванных при прокладке дороги. Ломакс снова вспоминал знакомое шоссе. В памяти возникали повороты и изгибы. И когда в свете фар появился горный лев, эта картина тоже показалась ему странно знакомой. Лев помедлил, глядя на машину. Затем исчез. На сей раз Ломакс остановился и выключил фары. Тьма сразу же стала непроглядной. Он вышел из машины и посмотрел на лежащую перед ним долину, сейчас невидимую. Ломакс прислушался — потрескивал остывающий двигатель. Он хотел услышать шорох, издаваемый горным львом, но, видимо, зверь был уже далеко или, подобно самому Ломаксу, замер в темноте ночи. А возможно, двигался совершенно бесшумно.

Ломакс посмотрел вверх. Большой Пес, Орион, Семь Сестер. Подростком он решил изучать Плеяды. Вначале казалось, что в кластере всего семь звезд, однако, используя более сильные телескопы, Ломакс вскоре обнаружил, что кластер гораздо глубже и сложнее. Он снова стал изучать его несколько лет назад в рамках исследования туманности, проводимой Берлинзом, и снова Плеяды заворожили его своей красотой. Кластер состоял из юных звезд, столь горячих, что они пылали синим, подсвечивая газ, окружавший их.

Он снова любовался ими. Звезды ничуть не изменились со времен его детства, но никогда еще Ломакс не смотрел на них с таким чувством. Он еще раз нежно и пристально вгляделся в небо, затем продолжил медленный спуск.

Дома ждали пес и стрекот сверчков. Френсис приглашала его встретиться завтра, несколько сообщений оставил Джеферсон. Его научный руководитель должен получить работу через две недели. Профессор уже прочел ее? Ломакс застонал. Он уже искал распечатки, но так ничего и не обнаружил. Ломакс снова взялся за поиски. Он перевернул в своем логове пачки бумаг и счетов и нашел письмо Гейл, все еще не распечатанное. Он собрал письма и рекламные листки, которые Хомер дал ему в прошлый раз, и сложил у двери, чтобы не забыть на завтрашнюю встречу с Френсис. Депьюти, который тоже любил письма, принялся кататься по ним. Ломакс продолжил поиски.

Он хотел позвонить Джулии, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но решил, что она уже спит. Он и сам ощущал, что готов провалиться в глубокий сон. Ноги словно налились свинцом. Наконец, когда Ломакс окончательно зарылся в бумагах, раздался звонок.

— Я хотела удостовериться, что ты добрался до дома — дорога такая извилистая, — нежно сказала Джулия.

Раньше она никогда не звонила, чтобы узнать, благополучно ли он доехал.