Залаяла собака. На мгновение Ломакс подумал, что это его пес. Депьюти и Джоэлу запрещалось подходить к веранде — перила Ломакс приделывал в последнюю очередь, и Кэндис боялась, что Джоэл может свалиться вниз. Иногда Джоэл и пес наблюдали в окно, как Кэндис подает Ломаксу холодное пиво, или сидели внизу, а пес стучал хвостом по земле.
Он вспомнил Гейл. Это имя было вырезано на опрятном рабочем столе. Гейл нравилось работать в мастерской вместе со сторожем. Сторожа звали мистер Вейнхарт, и он тоже был мертв.
Внезапно появился пес. Он с лаем проскочил сквозь кусты и снова исчез из виду. Обходя дом, Ломакс услышал голоса. Кэндис и дети выбирались из машины, а пес путался у них в ногах. Процесс сопровождался визгом, хлопаньем и лаем. В первое мгновение при виде их сердце Ломакса подпрыгнуло от радости. Затем он все вспомнил.
— Привет! — бодро поздоровалась Кэндис, словно ничего не случилось.
Хелен подбежала к отцу и вцепилась ему в ноги. Ломакс наклонился, чтобы поднять ее, но снова все вспомнил и отпрянул.
— Подними меня, подними меня! — кричала Хелен.
Воздух вокруг всех троих был пропитан беспокойством и возбуждением. Это заставляло собаку лаять. Ломакс поднял Хелен, и она обняла его за шею.
— Не царапайся, — взвизгнула она, когда он поцеловал ее.
— Привет, пап, — спокойно поздоровался Джоэл.
— Мы решили нагрянуть неожиданно, — сказала Кэндис.
Она вошла в дом. Ломакс спросил себя: сохранила ли она ключ? Кэндис приехала впервые за долгое время.
— Остатки картин еще висят, — доложила она.
Хелен объяснила, что мама забрала ее из школы. Кэндис сказала учителю, что они должны навестить отца.
— Зачем? Я же не болен, — сказал Ломакс.
— Я просто решила привезти детей.
— Я собирался уходить.
— Ну, для кофе-то у тебя найдется время.
Кэндис начала готовить кофе, без стеснения передвигаясь по кухне, которая когда-то была ее собственной. Задела стопку кофейных чашек с их живописной плесенью — раздалось звяканье. Кэндис ополоснула стаканы и сделала детям холодные напитки. Затем отыскала две чистые чашки.
Джоэл и Хелен носились из комнаты в комнату.
— Папа, тебе нужно прибраться в доме! — прокричала Хелен.
— Только сегодня утром прибирался, — отвечал Ломакс.
— Это называется «прибирался»? — спросила Кэндис.
Дети выбежали на улицу. Когда они показались за верандой, Кэндис крикнула:
— Не залезай на дерево, Джоэл!
— Мам, — холодно заметил Джоэл, появляясь на кухне, — мне уже не четыре года.
Дети расшумелись. Им не нужно было объяснять, что это визит примирения, и дети радовались. Их настрой оказался заразительным, хотя Ломакс еще пытался сопротивляться.
— Зачем ты приехала? — спросил он Кэндис.
— Ну же, не злись.
— Если ты приехала, чтобы извиняться, то почему не извиняешься, а бродишь по дому, словно все еще живешь в нем?
— Ага. — Кэндис остановилась впервые после того, как вошла в дом. — Да ведь ты обиделся.
— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, — начал Ломакс, повысив голос, — что это значит, когда тебя подозревают?
Теперь, после всех пережитых за последнее время несчастий, он понимал, что должен был ощущать Берлинз и что теперь испытывает Джулия. Это было разрушающее чувство. Оно отделяло подозреваемого от прочих людей.
Кэндис, сидя за столом, молча пила кофе. Свадебная фотография, на которой были запечатлены Джулия, Льюис, Ричард и Гейл, стояла прямо перед ней, но, казалось, Кэндис ее не замечала.
— Прости, — наконец промолвила она. — Ты должен простить меня.
— Нет, не должен.
— Прошу тебя. Ради детей. И ради меня. Иногда мне в голову приходят дурные мысли, и тогда я не могу остановиться. А когда вспоминаю, что говорила и делала… мне кажется, что это была не я. Ломакс, ты всегда умел останавливать меня. Это то, что ты всегда для меня делал.
— Теперь пусть этим занимается Роберт.
— Ему тяжело вмешиваться, когда речь идет о детях.
Ломакс присел рядом с ней. Кэндис выглядела спокойной. Они сидели за столом, обсуждая семейные дела за чашкой кофе. Именно так Кэндис и представляла себе их диалог. Именно так она привыкла решать проблемы. Кэндис зачем-то помешивала кофе.
— Кэндис. Я никогда не трогал Хелен и никогда не собирался этого делать. Иногда трудно очертить границу своей любви к детям или к кому-нибудь еще. Ты понимаешь меня?
Кэндис живо кивнула. Она больше не хотела недомолвок. Но Ломакс знал, что для Кэндис все гораздо проще. Во время развода Кэндис четко рассчитала, с какого времени они больше не должны спать вместе, и само это решение далось ей на удивление легко.
— Наверное, я сошла с ума, если подумала… Я хочу сказать, что, когда сегодня я увидела тебя рядом с Хелен… Скажи, что прощаешь меня.
Нет, Кэндис вовсе не сошла с ума. Ломакс спросил себя, а не была ли бурная демонстрация чувств со стороны Хелен вызвана стремлением девочки скрыть истинный характер отношений отца и дочери.
— Я прощаю тебя, — сказал Ломакс.
— Кто это? — спросила Хелен, вернувшаяся в кухню с пустым стаканом.
Она показала на фотографию.
— Ты же знаешь Джулию, — подсказал Ломакс.
Кэндис взяла со стола снимок и принялась с интересом разглядывать его.
— Действительно хорошенькая, — заметила Кэндис.
На лице Хелен появилась глуповатая улыбка. Она прислонилась к спинке кресла, на котором сидела мать.
— Джулия приятно пахнет. Она показала мне, как мыть руки.
Кэндис вытащила дочь из-за кресла.
— Ты ведь уже умеешь умываться, — сказала она.
— А Джулия показала мне способ лучше, — заявила Хелен, выходя из комнаты.
Кэндис не поднимала глаз от снимка.
— Как звали его детей?
— Гейл и Ричард.
— Значит, — задумчиво протянула Кэндис, — Гейл и ее отец мертвы.
— Представь, — сказал Ломакс, — что девушка, похожая на Гейл, пришла к тебе в клинику.
— Ну и?
— И что бы ты ей сказала?
— Хм… даже не знаю.
— Постарайся.
— Ну… хорошо, это полное уродство. Я имею в виду платье. Неужели она сама его выбирала? Если сама, то она просто не смотрела в зеркало, а если смотрела, то увидела там… я даже не знаю, как сказать… нечто несуществующее.
— А что в этом платье не так?
— Ломакс, ради Бога, оно ужасно. Оно выглядело бы ужасно на любой девушке, но в ее случае платье еще и подчеркивает полноту. Затем волосы… похоже, она даже не пыталась что-нибудь с ними сделать. Безжизненные, с расщепленными концами. Смотри, они словно выгорели. Их давно не стригли. И этот тусклый цвет. Похож на мышиный.
Когда-то волосы Кэндис были такого же мышиного цвета. Ломакс бросил на нее быстрый взгляд, но ответного так и не дождался.
— А посмотри, как она держится, словно защищается от кого-то, и выражение лица… такое многозначительное. Я бы сказала, даже вызывающее. Эта девушка из тех, кто приходит в клинику на макияж, а затем не соглашается ни с одной рекомендацией. Ах да, про очки я упоминала? Они тоже ужасны.
— Наверное, — осторожно согласился Ломакс. Еще во время их брака, когда клиника только начинала работу, обсуждая бизнес Кэндис, они все время срывались на ссоры. — Может быть, ей нравилось так выглядеть?
— Вот поэтому я и думаю, что она вряд ли пришла бы в клинику. Однако не уверена, что ей нравилась собственная внешность. Она стоит рядом с такой… с такой красавицей — она же не могла не видеть разницы. И как я уже сказала, держится она нахально.
— А что бы вы с ней сделали? В твоей клинике?
Кэндис с иронией посмотрела на него. Выражение лица было одновременно комичное и вызывающее.
— Ну, мы бы заставили ее смириться с тем, что есть, Ломакс.
Они вышли из дома. Ломакс подтолкнул детей, повисших на веревке. Раздался такой домашний, уютный ритмичный скрип.
Кэндис рассказывала о клинике. У них появилась новая сотрудница. Настоящее имя ее было Элисон, но они звали ее Нос. Когда-то Элисон работала специалистом по запахам, или так называемым носом больших косметических компаний в Европе и Америке, но пять лет назад переехала сюда. Элисон могла бы выбрать любую компанию в мире, однако остановилась на маленькой клинике в горах только из-за чистого воздуха. Нос ее был так чувствителен, что запахи, которые обычными людьми едва ощущаются, могли довести Элисон до бешенства. Повседневная жизнь стала для нее почти невыносимой. После сильного нервного срыва Элисон оставила парфюмерию и сегодня работала на Кэндис, смешивая простые ароматы для состоятельных клиентов.
