— Почему Гейл переехала к вам? — спросил он.

— Ее мать была алкоголичкой. Пила годами. Потому Льюис и оставил ее. И когда Гейл уже больше не могла выносить все это, Вики определили на социальное обеспечение, а Льюис забрал Гейл к нам.

— Туго ей пришлось.

— Для нее это было так ужасно. Просто невыносимо. Присматривать за матерью, извиняться за нее, постоянно испытывать неловкость.

— Гейл повезло, что она нашла тебя.

Джулия мягко рассмеялась:

— Это мне повезло, что меня нашел Льюис.

В ее тоне слышалась такая преданность, что Ломакс почувствовал себя уничтоженным. Больше он не смог задать ни одного вопроса.

— Я еще не рассказывала тебе о вечеринке, которую устраивал Добермен, — напомнила Джулия. — Ломакс, разве тебе неинтересно?

Ломаксу было неинтересно.

— Разумеется, интересно, — ответил он.

— Было так замечательно, — сказала Джулия, — и все из-за профессора Берлинза.

— Берлинза? Как он?

— Такой же милый, как всегда. Было так весело, ты должен был прийти.

— Меня не приглашали.

Ломакс расстроился. Ему не было никакого дела ни до Добермена, ни до его вечеринки. Ломакса задел тон, которым Джулия говорила о Льюисе. Пришлось напомнить себе, что Льюис мертв. В голосе Джулии сквозит такое обожание, потому что она ничего не знает о малышках из клуба, с которыми спал Льюис. Мгновение Ломакс боролся с искушением рассказать Джулии об Элис.

Джулия перечисляла тех, кто присутствовал на вечеринке.

— Все, за исключением тебя. Все спрашивали о тебе. А после вечеринки некоторые пошли потренироваться.

— Вы пошли тренироваться после вечеринки?

В голосе Джулии звучала гордость.

— Вот именно. А что здесь особенного?

Интересно, где они нашли место для тренировок, кроме собственных комнат? У некоторых астрономов были гребные и велосипедные тренажеры, а Добермен держал в комнате гантели.

— Но где? — пролаял Ломакс.

Джулия удивилась.

— В новом спортивном зале.

Ломакс с трудом сдержался.

— В новом спортивном зале? Что за чертов зал?

— Разве я не говорила тебе?

— Нет.

— Ты же не мог не заметить весь этот шум и гам в третьем крыле?

Ломакс с трудом припомнил голых по пояс, посвистывающих рабочих. Однажды он смотрел из окна, как Джулия пересекает стоянку, и заметил, что рабочие тоже уставились на нее, забросив строительство.

— Вот они и построили новый зал. Об этом распорядился Диксон Драйвер.

— Спортивный зал? И во сколько же, ради всего святого, обошелся этот чертов зал?

— Ломакс, не будь таким занудой. В последнем информационном бюллетене Диксон Драйвер обещал улучшить питание и создать возможности для здорового досуга. Сейчас он ремонтирует кафетерий, а спортивный зал уже открыт.

— О Боже… — вздохнул Ломакс.

— Добермен пошел вместе с нами, и надо было видеть… — Джулия захихикала. — Жаль, что ты не видел, как он крутил велотренажер своими маленькими ножками.

При воспоминании о Добермене, вращающем колеса, Джулия покатилась от смеха.

— Обсерватория — это научное учреждение, а не курорт, — сказал Ломакс.

— Какой же ты брюзга! Все люди любят заниматься спортом. Все ходят в спортивные залы. Для хорошей работы необходимо хорошее здоровье.

Ломакс почувствовал раздражение. Несомненно, Джулия повторяла слова Диксона Драйвера.

— Все?

Ломакс был уверен, что хотя бы Ким не удержалась от язвительных замечаний об этом нововведении.

— Все.

— Даже Ким?

— Особенно Ким. Она уже сбросила три фунта. Ким занимается по специальной программе.

Мгновение Ломакс молчал.

— Неужели, неужели никому нет дела до того, что эти деньги могли бы пойти на научные исследования? Хотя бы на один из закрытых из-за недостатка средств проектов?

— Профессор Берлинз что-то такое говорил на вечеринке. Но Добермен ответил, что спортивный зал стоил ровно столько, сколько каких-нибудь пятнадцать минут работы телескопа.

— А что сказал Берлинз?

— Ничего. Профессор не пошел с нами в спортивный зал. Было около полуночи — наверное, Берлинз уже слишком стар для подобных вещей.

Они занимались в спортивном зале за полночь. Ломакс почувствовал отвращение. Откуда ему знать, а не отправилась ли Джулия после всего этого в постель вместе с Доберменом, Евгением или Макмэхоном? Одна только мысль о том, что кто-нибудь из них мог испытать то, что испытал с Джулией он сам, наполняла Ломакса яростью. Он был зол на Добермена, Евгения и Макмэхона, и злость эта рикошетом ударяла по Джулии. Неужели она испытывает к нему, Ломаксу, хоть какие-нибудь чувства? Она ничем этого не показала. В конце разговора из голоса Джулии исчезла вся мягкость. Она не проявляла ни малейших признаков благодарности за то, что Ломакс делал для нее в «Сэш Смит». Затем, словно собираясь повесить трубку, Джулия спросила:

— Мы скоро увидимся?

— Наверное.

— Я хочу сказать, наедине?

В голосе Джулии сквозило обещание.

— Конечно, скоро, — отвечал Ломакс. — Когда?

— Как только я выберусь отсюда, — пообещала Джулия.

И злость Ломакса уступила место возбуждению.

Прошло некоторое время, прежде чем он смог сделать еще несколько звонков. Не отдавая себе отчета в том, чем занимается, Ломакс начал бессистемно переставлять вещи с места на место. Передвинул стопку бумаг и стер пыль с двух полок, оставив прочие такими же пыльными. Затем собрал грязные чашки. Чашки стояли в разных комнатах, на некоторых изнутри наросла плесень. На кухне он пару минут рассматривал чашки, а затем просто сгрузил их в раковину. Потом позвонил матери Гейл. Вики Фокс не помнила его предыдущего звонка.

— Вы друг Льюиса, полицейский, человек из «Сэш Смит» или кто-нибудь еще? — поинтересовалась она.

— Я из «Сэш Смит». Я хотел бы поговорить о Гейл.

— Вот оно что, — безразлично ответила Вики. — Двое полицейских приходили после смерти Гейл, затем несколько репортеров, но никто из них назад не возвращался.

Что ж, нетрудно догадаться почему.

Вики попыталась рассказать, как найти ее дом. Она не могла вспомнить номер.

— Тридцать девять, тридцать. Нет, тридцать, тридцать пять. Нет, вроде бы там в номере была восьмерка…

Ломаксу показалось, что миссис Фокс хочет специально запутать его, чтобы избежать визита. Он закончил разговор, записав несколько адресов и уверив миссис Фокс, что непременно найдет дорогу. Солнце внезапно, словно переломившийся посох, исчезло за домом, и Ломаксу захотелось выйти на улицу. Он пообещал Вики, что скоро будет.

Он приготовил еду — поздний завтрак или ранний ленч — и через заднюю дверь вышел на веранду. Ломакс не надел обуви. Босые пятки при соприкосновении с теплым деревом издавали приятный шлепающий звук, солнце грело ноги, все еще снежно-белые после зимы. Ломакс ел жадно, прямо со сковородки, глядя на заросший покатый склон. Земля была неухоженная — такая же, какой они с Кэндис когда-то обнаружили ее, такая, какой была, когда на этом месте стояло ранчо. Здесь дети разбивали лагерь. Кое-где среди деревьев и кустов еще валялись их яркие игрушки. Рядом с верандой с самого высокого дерева свисала веревка. Земля под ней была вытоптана. Несколько лет назад Джоэл забрался на дерево и упал. Когда Ломакс бегом нес его к машине, мальчик ревел. Кэндис с побелевшим лицом везла их в больницу, гудя и проклиная прочих водителей. Доктор зашил рану на голове Джоэла и сказал, что все обойдется.

Ломакс бесшумно прокрался к краю веранды и нагнулся вниз, облокотившись о деревянные перила. Солнце светило все жарче, и он снял рубашку. Веранда никогда не подводила его, потому что Ломакс строил ее сам — в некоторых местах она была сделана хорошо, в других — просто великолепно. Веранда выступала над склоном холма, обнимая парочку деревьев, росших рядом с домом. Он строил веранду вокруг них, а поскольку деревья продолжали расти, то со временем стали почти такими же высокими, как и сам дом. Через несколько лет деревья затенят веранду. Белки уже давно облюбовали их. Ломакс вспомнил все те воскресенья, когда он рубил для веранды дерево, шлифовал, обрабатывал и покрывал его лаком. Вспомнил мастерскую, где все инструменты висели на стене под одним и тем же углом, и даже грязные тряпки лежали в мешке, на котором было написано «Грязные тряпки». Чья это была мастерская? Точно, не его — его отличалась страшным беспорядком.