– Какова же от сего защита?
– Сердце сокрушенное и скорбь внутренняя о греховности своей. Ибо сколь бы умен и знающ ни был гордец, всегда найдется удобный повод, чтобы окунуть его в грязь по самые уши, коль безгрешным себя считает! Также любовь к человечеству и к каждому из живущих, как к брату своему. Как ни прост ответ, но в применении весьма эффективен. Сии застрахованы, что никакие движения душ их во зло обращены не будут. Единение таковых и суть подлинная сила, ибо только из них возможно составить долговременно живущую ложу, а в ней-то, в союзе-то, и скрыто главное! И таковых усердно и повсеместно отыскивают вольные каменщики, вовсе не радея о гордецах, а лишь используя их в своих устремлениях. Подобно тому, как корабельный мастер отнюдь не станет пускать в дело искривленное, сучковатое дерево, а возьмет только прямое, звонкое... Иные ж годятся только на дрова...
«Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь»,
как о том трактуют евангелисты...
– Одно лишь сердце сокрушенное?
– Второе – чувство долга и умение закону покориться. Но покориться – только начало дела; куда важнее оживить закон своей мыслью, усовершенствовать его на общее благо. И в усовершенствовании таковом преград никому и никаких не положено, кроме суда собратий. А таковых, кто на усовершенствование закона способен, весьма мало. И таковых-то паче иных нужно отыскивать и к общему делу привлекать. Ибо наша ненависть к неравенству часто объясняется лишь тем, что мы сами ничтожны. Так мастер отбирает себе работников, приискивая здоровых и мастеровитых и предоставляя пьяниц и разгульной жизни мастеров на их собственное усмотрение. Тако и пословица русская гласит: вольному воля, но спасенному рай.
– И о чем же сей закон трактует, коему покоряться необходимо нужно? – спросил Павел. Слово «закон» он выговорил с некоторой иронией, но одновременно и с некоторым страхом, ибо уже предвидел, что и ему придется подчиниться этому закону...
– О том, как человек и общество согласованы между собой имеют быть, трактует закон сей, – сурово и скорбно даже, как показалось Павлу, отвечал Панин. – Стоит светским людям собраться где-нибудь в толпу, как они уже мнят, что находятся в обществе. Но это не так! Чтобы и общество живым стало, подобно организму, и человеку в этом живом обществе не было холодно, одиноко и страшно. Согласовать сие весьма трудно, и почти что невозможно, но пытаться сделать это нужно. Понимаю и скорблю, что ныне существующие проекты переустройства общества на основаниях разумных по необходимости ныне недостатки имеют, и немалые. Но не сомневаюсь и мечтаю о том в восхищении и томлении сердца, что случится сие однажды: проект такового устройства, из чьей-то головы, трезвым разумом охлажденной, но сердцем горячим согретой, выйдя, до века осчастливит всех на земле живущих! – Панин даже встал и руку вперед простер, произнося эту фразу. Да и Павел слушал его с замирающим и колотящимся сердцем.
– А для того нужно законы открыть, по которым общество живет и развивается. Исканы они издревле: один из интереснейших способов согласовать личные интересы с общественными предложил Томмазо Моро в трактате о Солнечном граде. Вот как предполагает учинить он распределение:
«...в определенные дома свозятся предметы производства каждого семейства и отдельные виды их распределяются в розницу по складам. В них каждый отец семейства просит того, что нужно ему и его близким, и без денег, совершенно без всякой уплаты, уносит все, что ни попросит. Да и зачем ему отказывать в чем-либо? Ведь, во-первых, все имеется в достаточном изобилии, а во-вторых, не может быть никакого опасения, что кто-либо пожелает потребовать больше, чем нужно...»
Законы таковые лучшие люди наши ищут и сегодня. Вот князь Щербатов недавно сочинение свое представил, «Путешествие в землю Офирскую» называемое. Предлагает план, как организовать государство можно и должно. Санкреи, как их Щербатов наименовал, или блюстители счастия, как мы их назовем, имеют неослабное попечение о спокойствии, безопасности и здоровье всех жителей. Да вот эта книга, изволите видеть: здесь
«все так рассчитано, что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная, и определенное число денег на поправку и посему каждый должен жить, как ему предписано. ... Каждому солдату дана меньше обыкновенного хлебопахаря – однако довольная – земля, которую они обязаны стали обделывать; треть же из каждой роты, переменяясь погодно, производит солдатскую службу; а и все должны каждый год собираться на три недели и обучаться военным обращениям, а во все время, в каждый месяц два раза... Каждый отставленный солдат, по выслужении урочных лет не токмо должен в селение его полка возвратиться, но и в самую ту роту... Не токмо позволено, но и поведено в полках иметь приличные мастерства, но больше грубые, яко плотничье, столярное, шляпное и подобные...»
...Панин уже ушел, а Павел все с некоторым страхом поглядывал на оставленную им на столе книгу; он и того боялся, что в книге нет ответов на занимавшие его вопросы, и того, что они в ней есть, и потому все не решался открыть ее и начать штудировать...
СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ
...Погибни, злая мать,
То сердце варварско, душа та, алчна власти,
Котора, веселясь сыновния напасти,
Чтоб в пышности провесть дни века своего,
Приемлет за себя наследие его!
Я.Княжнин
В сентябре 1772 года Павел должен был стать совершеннолетним. Надвигался государственный переворот! До момента совершеннолетия если не сама Екатерина, то хотя бы чиновники и придворные могли делать вид, что она, пусть не оформив отношения официально, выполняет роль регентши при несовершеннолетнем сыне. С сентября все менялось. Нужно было или заявить, что произошла узурпация власти и уйти в оппозицию, или сделать вид, что у Екатерины действительно есть права (реально не существующие) на российский престол.
Обер-гофмейстер граф Н.И. Панин, его брат, фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, специально для того прервавшая свое многолетнее зарубежное турне, князь Н.В. Репнин, митрополит Гавриил, Гольштейнский дипломат на русской службе Сальдерн и ряд других вельмож и гвардейских офицеров готовы были воспрепятствовать Екатерине II окончательно узурпировать престол. Императором, по их мнению, должен был стать Павел. Ошибка, которая привела на трон человека, порвавшего не слишком-то, впрочем, крепкие связи с масонами, должна быть исправленной. Российская империя обязана стать поистине «просвещенной монархией». А для того, чтобы произвол самодержца не приводил к нежелательным осложнениям, предполагалось учредить некое подобие конституции.
Резко критикуя господствовавший в управлении произвол
(«в производстве дел всегда действовала более сила персон, чем власть мест государственных»),
Панин предложил ограничить императорскую власть олигархическим Императорским советом, состоящим из 6-8 несменяемых членов. Он считал, что этот Совет должен был быть местом «лежисляции, или законодания», без которого монарх не имел права принять ни одного закона. Восстанавливались и политические права Сената, который вместе с Императорским советом должен был
«иметь свободность представлять93*Возражать.* на Высочайшие повеления, если они... могут утеснить законы или благосостояние народа».
Собственно, этот проект Екатерине был более чем знаком. Поданный Паниным только-только занявшей престол императрице – в августе 1762 года – 28 декабря он был ею подписан! Но в силу бумага так и не вступила. Почувствовав себя у власти увереннее, Екатерина II положила ее под сукно, прямо, впрочем, не отвергая. Заявив Панину,
