*Отрадная пора (нем.).*
#русский посланник Гольц, знавший Павла в молодости, свидетельствует, что у того
«душа превосходнейшая, самая честная и возвышенная и вместе с тем самая чистая и невинная, которая знает зло только с отталкивающей его стороны, и вообще сведуща о дурном лишь насколько это нужно, чтобы вооружиться решимостью самому избегать его и не одобрять его в других. Одним словом, невозможно довольно сказать в похвалу Великому Князю».
«Хотя фигура его была обделена грациею, он далеко не был лишен достоинства, обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами....Он обладал литературной начитанностью и умом бойким и открытым, склонным был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык знал в совершенстве, любил Францию, а нравы и вкусы этой страны воспринимал в свои привычки. Разговор он вел скачками, но всегда с непрестанным оживлением. Он знал толк в изощренных и деликатных оборотах речи. Его шутка никогда не носила дурного вкуса и трудно представить себе что-либо более изящное, чем короткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия. Я говорю это по опыту, потому что мне не раз, до и после замужества, приходилось соприкасаться с Императором»,
– пишет княгиня Доротея Ливен.
Андрей Кириллович Разумовский, сын генерал-фельдмаршала, президента Петербургской Академии наук и гетмана Украины Кирилла Григорьевича Разумовского, стал другом Павла. Павел, понимая, что часто бывает неуравновешенным, однажды сделал ему трогательное признание:
«Долой химеры и беспокойство; моя цель – уравновешенное поведение. Imperare sibi maximum imperium est78*Повелевать собою – величайшая власть (лат.).*.
Я буду счастлив, если достигну ее». И с ним же он поделился секретом первой своей любви...
Его первой пассией стала Вера Николаевна Щеголкова, одна из фрейлин Екатерины. С каким изяществом она приседала в реверансе! Он танцевал с ней на балу. Его сердце бешено билось. Нежный женский взгляд и маленькая ручка, сжимающая его руку, казались несказанным счастьем... Уже утренняя заря гасила звезды, а он все не мог уснуть в своих покоях. Он мечтал... О чем? Женский образ носился перед ним, куда-то маня, чего-то обещая...
На следующий день его можно было видеть у шкафа с книгами. Он развернул тяжеленный «Энциклопедический словарь» и читал-перечитывал статью «Любовь».
В его жизни, беспокойной и суровой, как он считал, появилось что-то новое, яркое и неожиданное. Кроме уроков, молитв, коварных вопросов его учителей и долгих размышлений о своем положении, у него возникла потребность видеть ее, говорить с нею... Богословие, которое преподавал ему архимандрит Платон, уроки танца жеманного мсье Гранже, геометрия и арифметика Симона Порошина, рисование Грекова, скучные занятия административным управлением и перечисление событий, происходящих в Европе, которыми забивал его голову Теплов, – все это исчезало в каком-то серо-розовом тумане, и он вновь с трепещущим сердцем думал о Вере. Он рисовал ее и свои инициалы, соединяя их вместе...
Что-то, как утренняя свежесть, развеяло его тягостное одиночество.
– А почему бы вам не сказать о чувствах своих девушке? – хладнокровно заметил Андрей Разумовский. – Она была бы бесконечно польщена тем, что вы обратили на нее внимание!
Павел промолчал. Совет хорош, но как им воспользоваться? В присутствии Веры у него отнимался язык...
Вера, милая блондинка, которая, впрочем, не отличалась особенной красотой, зато, как все женщины, была очень конкретной и практичной, вовсе не прочь была принять ухаживания августейшей особы. Всеми доступными ей способами она давала понять Павлу, что его ухаживания приятны ей и она многого ждет от развития их отношений. Не могла же она, на самом деле, прямо сказать ему, что головка ее сладко кружится при мысли о титуле великой княжны! Но, ах, как тупы мужчины! Он ничего не мог понять!
Вера заблуждалась. Павел понимал, что ему готовы ответить взаимностью, но он ничего не мог поделать со своей робостью. Впрочем, он подарил Вере цветы бергамота в фарфоровой шкатулке в форме сердца; он даже осмелился положить перед дверями ее комнаты букет пармских фиалок. А в один прекрасный день преподнес ей в большой корзине роз лист плотной бумаги, на котором красовались собственноручно начертанные им строки:
Я смысл и остроту всему предпочитаю,
На свете прелестей нет больше для меня.
Тебя, любезная, за то я обожаю,
Что ты блистаешь, остроту с красой соединя...
Екатерина, узнав об этом, испугалась. Писать стихи – это уже слишком! Неровен час, и до чего-то большего дело взыграет, и тогда придется гасить скандал, ибо русские цари на своих подданных жениться не должны...
С одной стороны, Екатерине было приятно, что ее сын охвачен наивной любовью, а не мыслями о власти, о смерти отца, о своих бывших владениях в Шлезвиг-Гольштейне. Но, с другой стороны, любовь принца царской крови – дело серьезное. Коль скоро он созревает для брака, то и о невесте нужно уже сейчас думать. Но это не во-первых. Это еще терпит. А во-первых то, чтобы он Верку Щеголкову, эту Mсdchen fur alles79*Прислуга «на все руки» (нем.).*, не обрюхатил! Предупредить скандал проще, чем потом его гасить. Пусть девка свое место знает! Но вот сделать это нужно так, чтобы Павел ничего не почувствовал. У него привязь должна быть намного длиннее, настолько длинной, чтобы он ее не чувствовал, не замечал. И потом, Павел уже должен узнать, что, собственно, делает мужчина с женщиной. Не дай Бог, чтобы у него повторилось то, что у нее самой было с Петром...
Не теряя времени, она решила познакомить его с более смелой любовью, чем это первое увлечение, которое было слишком целомудренным, на ее взгляд. В театре она усадила его в своей императорской ложе, и стала расхваливать прелести мадемуазель Кадиш, актрисы, красота и уступчивость которой могли удовлетворить любые мужские желания.
Он менялся, становился смелее и быстро познавал все плотские удовольствия, одурманивающие его воображение. Екатерина повела его на балет, к танцовщицам. Павел, слегка растерявшийся от всех этих несказанных удовольствий, которыми пыталась увлечь его мать, теперь уже с нежной улыбкой вспоминал о наивных признаниях, некогда сделанных им юной Вере Николаевне. У императрицы были люди, подготавливающие любовные свидания. Поверенный в делах Версаля в эти годы господин Корберон в своих мемуарах обвинял императрицу в том, что она развращала великого князя, раскрывая перед ним, несмотря на его возраст,
«все грани сладострастия».
Другой французский дипломат, Сабатье де Кабре, утверждает, что Екатерина, не смущаясь, бросила сына в объятия всем известной мадам де Брюс. Эта женщина в течение многих лет выполняла для императрицы весьма деликатные поручения: она тщательно проверяла мужские достоинства возможных фаворитов, которые привлекали жадную до плотских удовольствий государыню.
Ходили слухи, что очаровательная и уступчивая супруга Талызина, камергера Ее Величества, была в интимной связи с Павлом, и у них родился ребенок, который, под именем Симона Великого, служил на российском флоте во время Шведской войны, затем был послан в Англию для обучения военно-морскому искусству и умер на Антильских островах, на борту английского фрегата.
На несколько месяцев он увлекся m-lle Шкуриной. Он сделал ее своей любовницей, но вскоре понял, что желание и нежность не всегда сопровождают друг друга. Неужели он никогда не утолит свою тоску по счастью, не найдет родственную душу?
УРОКИ
И он мне грудь рассек мечом
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем
Во грудь разверстую водвинул...
А.С.Пушкин
