Могло ли это понравиться Павлу? Ребенка увечили в духовном отношении у него на глазах...

Павел забывал еще одно. С юных лет Александр вынужден был лавировать между отцом и бабушкой. Нередко, присутствуя утром на парадах и учениях в Гатчине в неуклюжем мундире, он вечером должен был явиться среди изысканного и остроумного общества, собиравшегося в Эрмитаже. Необходимость держать себя пристойно в двух столь различных сферах, приучала великого князя к скрытности, а то несоответствие, какое он встречал между внушенными ему теориями и голой, русской действительностью, вселяло в него недоверие к людям.

Александр знал, что бабушка его боготворит. Будучи скрытным с юности, он понял ту важность, которую хотели придать его персоне. Его называли

*Мессия – посланный вышними силами спаситель своего народа*

Каким императором он мог бы стать, если лишить его жалкого отца права взойти на престол, – думала императрица.

В 1793 году, вскоре после свадьбы любимого внука Александра и Луизы Баденской, в православии Елизаветы Алексеевны, Екатерина созвала ближайших вельмож на тайное совещание. Здесь она решительно поставила вопрос о лишении Павла права наследования короны в пользу своего внука. Несмотря на то, что решения принято не было, царица составила завещание о передаче власти в случае ее смерти Александру и начала кампанию по осуществлению этого проекта. Ей помогали Шуазель-Гуфье, Нассау-Зиген, Эстергази. В заговор пытаются вовлечь Лагарпа, известного республиканскими взглядами и либерализмом. Императрица вызвала Лагарпа к себе и обрисовала ему план действий. Не будет ли воспитатель Александра счастлив способствовать отстранению от власти князя, который является прирожденным деспотом? Всего-то и нужно, чтобы в ежедневных уроках, которые он давал юному князю, он ненавязчиво убедил Александра в необходимости подобных действий. От него требовалось всего лишь нарисовать юноше такой портрет отца, чтобы тот испугался за собственное будущее и согласился принять участие в заговоре.

Философ почтительно, но не без некоторого негодования отказался от исполнения задания, которое считал бесчестным. Екатерина не стала его задерживать. Молодой житель швейцарского департамента Во попал в немилость. Он прекрасно понимал, чего стоят «сожаления» Ее Величества, которые она выразила ему по поводу его отъезда, во время их последней встречи, 18 октября 1793 года.

С женой Павла дело обстояло проще – Екатерине удалось получить ее подпись на документе, лишающем Павла короны. Великая Княгиня долго скрывала от мужа предательство, но после смерти царицы оно, разумеется, открылось.

Тем не менее при дворе, чего, собственно, и следовало ожидать, у великого князя была своя партия. Граф Мусин-Пушкин, генерал, у которого с Павлом произошел недавно конфликт в Финляндии, открыто выступил против того, чтобы лишать великого князя прав на корону. И того же мнения – к великой досаде императрицы – был сам Александр. Пользуясь своей близорукостью, он всякий раз, когда императрица подсовывала ему компрометирующие документы, могущие способствовать лишению прав на престол его отца, притворялся, что не видел их.

Хотел ли Александр на самом деле получить корону отца? Внешне он был совершенно равнодушен к императорской власти, в разговорах с близкими горячо восклицал:

– Власть меня совершенно не интересует. Я предпочел бы уехать с женой в Америку, чем участвовать в этих семейных интригах.

Он пишет:

Екатерина зря затевала передачу престола внуку через голову сына: внук сразу же рассказал всю интригу отцу, Павлу, а возможно, и другим лицам. Так, в эти дни, последние перед сменой российского императора, он пишет полковнику Аракчееву, называя Павла «Его Величество»... Официально Павел – всего лишь «Высочество»; но Аракчеев не только не выражает недоумения, но и сам в переписке называет Павла «Величеством».

Историк Шильдер полагает, что Александр в те дни принес отцу присягу на верность; в тайну посвящен был Аракчеев... Тем не менее у Екатерины оставалось еще одно средство, чтобы утвердить на престоле своего любимчика, и Павел, видевший на своем веку немало смертей, причины которых ему были известны, не имел оснований заблуждаться на этот счет...

Осенью 1796 года Павел практически не появлялся при дворе. Его не было ни на праздновании собственного 42-летия, ни на торжествах по случаю дня рождения его супруги Марии Федоровны. Он заперся в Гатчине.

5 ноября Мария Федоровна устраивает для «малого» двора скромный обед на гатчинской мельнице. Бледный, измученный постоянным нервным напряжением, царевич все же старался участвовать в развлечении, которое устроила его жена. Держа в руке чашку чая, он пытался улыбаться, но смотрел на каждого из приглашенных испытующим взглядом, который выдавал его напряжение.

Внезапно прибежал мельник. Его возбуждение невозможно было описать. Несчастный крестьянин, в ужасе от того, что должен прервать обед своих хозяев, заикаясь, сообщил им, что в замке их ожидает гонец, у которого есть для них важнейшее сообщение.

Павел поднялся, из руки выпала фарфоровая чашка и вдребезги разбилась. Мария Федоровна бросилась к мужу. Супруги обнялись. И царевич шепнул на ухо жене:

– Дорогая, это, видимо, конец...

Вскоре супруги были на пороге дворца. Николай Зубов, брат наглого фаворита, подбежал к Павлу и бросился перед ним на колени. С бешено бьющимся сердцем царевич поднял этого человека, который своей огромной фигурой возвысился над ним. Тот широко перекрестился и пробормотал:

– С нашей любимой царицей, с Ее Величеством вашей матерью, случился апоплексический удар. Государь, Ее Величество императрица умирает. Врачи бессильны...

Павел ударил себя по лбу: этот жест он делал каждый раз, когда какая-то новость озадачивала его. У него в глазах блеснули слезы. Он только воскликнул: «Какое горе!», и тотчас же велел запрягать. Однако вечный страх теперь еще сильнее овладел им. Он не осмелился высказать Марии Федоровне мысль, которая неотступно преследовала его:

«Не ловушка ли это?»

Уже наступала ночь, когда Мария Федоровна и царевич сели в карету, запряженную восьмеркой лошадей, чтобы покинуть Гатчину.

В душе Павла само собой расцветало непривычное ему, неожиданное чувство – надежда. Он внезапно почувствовал, что его положение в ближайшем будущем может в корне измениться. Он забудет о своем вечном страхе и обретет власть, могущество, его личность станет священной для всех придворных. Все его существо дрожало от осознания этого. Встревоженная жена забеспокоилась: не сделать ли ему срочно кровопускание?

Был довольно сильный, даже для поздней осени, холод, безоблачное ночное небо усеяли звезды. Спокойствие пейзажа, чуждого людским тревогам, умиротворяло, и среди безмятежной тишины Павел постепенно пришел в себя.

Великая княгиня с трудом смогла произнести несколько слов:

– Павел, любовь моя, теперь пришло ваше время, не правда ли?

Из Санкт-Петербурга навстречу им слали депеши. При слабом свете фонаря читали последние новости: императрица, несмотря на тщательный уход, банки, английские капли, апоплексическую воду, так и не открывает глаз.