— Очень хорошее и душевное стихотворение. С Целковым не имею чести быть лично знакомым, а Глазкова знавал в юные годы (свои). Даже бывал у него на Арбате («Живу в своей квартире тем, что пилю дрова. Арбат, 44, квартира 22») с целью выпивания году эдак в 19641965-м. Очень рад был увидеть его в фильме Тарковского в роли летучего мужика. Смешной и безвинный был человек. Гениально придумал:

1. Что это такое, на ваш взгляд, писательская «новая искренность, деликатность»? Направление ли это? Если да, то кого из современных представителей этого направления вы знаете? Можно ли считать писателя Кабакова представителем «новой искренности», если он некогда сочинил антиутопию «Невозвращенец»? Можно ли считать таковым живущего в Красноярске Эдуарда Русакова? Или живущего во Владимире Анатолия Гаврилова?

2. Почему власть, взяв за хобот телевидение и журналистику, пока что не лезет, к счастью, в собственно художественную литературу? Долго ли продлится такая писательско-читательская идиллия? Идиллия ли это?

3. Прав ли писатель Кабаков в том, что многие современные россияне воспринимают место своего жительства как временную юрту, а окружающее их пространство считают древней степью? Влияет ли национальность на это их восприятие?

4. Вообще мещане как-то цивилизовались в новые времена или остались прежними дикарями, описанными Михаилом Зощенко в его гениальных «коммунальных» рассказах? Не шокирует ли здесь вас понятно какая натуралистическая сценка, а также использование слов «жопа» и «хер»? С какого боку припёка здесь фраза «Иртыш, впадающий в Иппокрену»? Что вообще означает эта фраза?

5. Что с нами происходит?

— «Новая искренность» — идиотский термин. Так в свое время советские официозные критики шестидесятых годов придумали «исповедальную» и «деревенскую» прозу. Видел я список этих «новых реалистов» и «новых искренних», составленный одним критиком. Совершенно разные там писатели. В списке — бездарные конъюнктурщики и несколько талантливых. И пишут в разной манере. И ничего их особо не объединяет, кроме, может быть, приятельских отношений. Я бы из них выделил Прилепина, Сенчина, Шаргунова как наиболее талантливых. Появились интересные писатели, не относящиеся к так называемому российскому постмодернизму. Но не обязательно они все реалисты. Куда отнести Дмитрия Данилова или Евгения Чижова, интересных прозаиков, которых не записали в «новые реалисты»? Понятно, что постмодернизм выродился и не может описать новую действительность. Она фантастичнее была за эти двадцать лет, чем многие постмодернистские фантазии. И ведь действительно, есть сейчас тяга к реализму. Но это более сложный процесс, чем выдуманный термин «новая искренность».

— Из почти не печатающихся я выделяю: Евгения Беверса, Ирину Богатыреву, Викторию Лебедеву, Петра Ореховского, Вячеслава Харченко. Из хорошо печатающихся — Татьяну Замировскую, Марту Кетро, Улью Нову, Александра Снегирева. Из якобы «постмодернистов» — Александра Силаева, живущего в Красноярске, Марию Ботеву (Киров). Есть и совсем новое имя — Наталья Скакун (Красноярский край).

— А вообще-то этим «новым искренним» неплохо бы перечитать своих предшественников из шестидесятых годов — ранних Гладилина с Аксеновым, Бориса Балтера, Михаила Анчарова. Даже какого-нибудь Рекемчука.

— Чем они интересны, «новые искренние», что, пожалуй, и читали этих авторов. По крайней мере «с парохода современности» никого из предшественников не сбрасывают, как постмодернисты.

— Они как раз постмодернистов хотят сбросить с «парохода современности».

— «Новые реалисты», мне кажется, иногда плохо знают литературу шестидесятых годов. Исключение — Шаргунов и Прилепин, который очень эрудирован, и это видно по его книге о Леонове. Филологическое образование. Я себя тоже считаю эрудитом и имею филологическое образование, но я знаю имена многих русских писателей ХХ века, их биографии, а тексты их читал далеко не все. Прилепин не только знает имена, но и все эти тексты читал. За это ему респект.

— Писатель должен других писателей читать, даже плохих, из любопытства. Я вчера изучал антологию поэзии второй половины двадцатого века. Огромное количество неизвестных имен, удивительных судеб. Узнал, к примеру, что поэт-футурист Павел Радимов в конце жизни жил в собственном доме в Хотькове недалеко от моей дачи и умер в начале семидесятых годов. А легендарный Василиск Гнедов дожил до 78-го года и умер в Херсоне.

— Это всегда удивительно было, когда вдруг обнаруживались живые люди оттуда.

— А вот антологий прозаических что-то нет. Последнюю, помню, Юрий Нагибин составил в конце восьмидесятых годов. Антология русского рассказа ХХ века. Она печаталась в «Книжном обозрении».

— Многие деятели андеграунда часто оказывались при ближайшем знакомстве еще более «хомо советикусами», чем писатели, печатавшиеся в советское время и настроенные на карьеру в официальной литературе. Но были и исключения, тот же Пригов, например. Он четко следовал принципу человека из андеграунда, то есть строго выдерживал стиль. Потому что некоторые адепты андеграунда, когда заявляли, что они ничего не хотят общего иметь с официальной культурой, в том числе и с либеральной ее частью, — часто врали, что они кого-то не читали и никогда не будут читать. Выяснилось, когда я с ними близко познакомился, что все читали, только притворялись. И никогда не забывали про официальную культуру. А Пригов как стал андеграундным человеком — так и действительно никого из официалов не читал, не знал принципиально.

— Он не читал «официалов» даже скорее не принципиально, а органично. Ему не пришло бы в голову принести свои тексты в советский «Новый мир», например. Равно как и послать их в антисоветский «Вестник РХД». Вместе с тем он сознательно работал на собственный имидж. Это слово он знал, как и всё, что делает, например, Энди Уорхол. Меня все его штудии последних лет оставляли равнодушным. Я всерьез это не воспринимал, и мне иногда казалось, что он заигрался в иронию, сам поверил в то, что абсурдные наукообразные мысли и есть суть вещей. А ведь когда-то на моих глазах сочинял шедевры:

— Бог с ним! Царство небесное!

— Мне почему-то кажется, что образ белой женской жопы, который смутил Гдова, как-то «корреспондирует» к обсуждаемой теме, поскольку многие (и не только писатели) решили именно так быть искренними и деликатными. Не верите, мол, что я деликатен? Да я вот вам сейчас жопу покажу. Слова «жопа» и «хер» не смущают, ибо давно уже стали привычными, которыми мы пользуемся направо и налево для того, чтобы обозначить собственное состояние и дать оценку политической, социальной и духовной жизни страны.

— Интересно, почему так сурово расправились в свое время с Синявским и Даниэлем, тоже «новоискренними» писателями?

— Таинственная гэбэшная история. Одна из версий: досада ГБ на хитрого Синявского, который так их наколол, отчего они имели убытки по службе. А уж Даниэль — до кучи.

— Чую, что не всё там было так просто.

— А советские писатели, значит, целиком поддержали позицию органов безопасности?

— Нет не все. Именно тогда возникли «подписанты» из официалов, протестовавшие против людоедского приговора. Среди них были Анатолий Гладилин, Василий Аксенов.