Ну и так далее, тому подобное. ГЭС-шмес, химия большая и малая! Залили бесстрашные покорители природы сибирские земли гнилой водой, отравили Россию ядами, атомом, но урок впрок не пошел, нейдет и никогда не пойдет. Плюс Афганистан, Чечня…

Когда ж все-таки высветится обещанное всеми последовательно сменяющими друг друга начальниками страны это самое небо в алмазах?

И ты куда же это, сука, в космос лезешь, когда у половины граждан твоей страны до сих пор нет теплых сортиров и народ от Москвы до самых до окраин большей своей частию сидит орлом на морозе?

И неужели действительно нельзя ничего сделать, чтобы люди хоть чуть-чуть зажили по-человечески? Мы что, действительно хуже всех, как утверждают русофобы? Не верю.

Или мир на самом деле катится в тартарары, а Россия, как всегда, впереди прогресса?

Гдов подошел к окну, за которым соседка Удодова прогуливала своего дорогущего бультерьера. Без намордника. Гдов прислонился пылающим лбом к холодному оконному стеклу. И так разволновался, что день в этот уже не мог больше работать и.

1. И все-таки когда было бы удобнее всего родиться в России?

2. Откуда эти цитаты: «музыка революции», «через четыре года здесь будет город-сад», «здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок!..», «сороковые — роковые», «вставай, страна огромная», «едем мы, друзья, в дальние края»? Есть ли у этих строчек авторы?

3. Есть ли предел долготерпению русского народа? Как понять словосочетание «ГЭС-шмес»? Создаст ли Гдов когда-либо свое «широкое полотно»?

4. Имеет ли смысл освоение космоса, в то время как у большей половины «дорогих россиян» до сих пор нет теплых сортиров?

5. Зажили ль в нынешние времена люди хоть чуть-чуть по-человечески? Если нет, то что действительно нужно сделать для того, чтобы люди хоть чуть-чуть зажили по-человечески? Мы что, действительно хуже всех, как утверждают русофобы?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно из жизни какого-нибудь креативного сукина сына, осыпанного премиями и наградами, как дезертир вшами. Как тот был комсомольцем, коммунистом, кагэбэшником, а стал тем, кем он стал.

Гдов вспомнил, как году эдак примерно в 1977-м служил за ничтожную зарплату в Художественном фонде РСФСР, чтобы не записали в тунеядцы. И вместе с коллегой Романом Владиславовичем Горичем, неофитом православия, пассивным ненавистником советского государственного и общественного строя, оказался поздним вечером в городе Рязани, где друзья, с большим трудом устроившись в гостиницу, пошли в ресторан, чтобы чего-нибудь перекусить.

Ресторан был практически пуст, если не считать присутствия за угловым столиком молодого человека их тогдашних лет. Этот столик имел кабацкие черты недавнего скромного одинокого пиршества: недопитые бутылки, хрящи, рыбьи кости в пепельнице, окурки в объедках селедочки и остатках салата. А молодой человек в лаковых полуботинках и хорошем черном костюме с галстуком дремал, уткнувшись лбом в крепко сжатые кулаки, покоившиеся на некогда белой скатерти.

Гдов и Горич немного посидели, но к ним никто из обслуживающего персонала не подошел, и они тогда сами направились на кухню.

На кухне ссорились две рязанские тетки в белых халатах.

— Ресторан закрыт, — успела сказать вошедшим одна из них.

— Ах ты, лягушка! — обозвала ее другая тетка, очевидно, продолжая прежнюю тему ссоры.

Тетки сцепились, визжа и царапясь, отчего Горич и Гдов сделали правильный вывод, что ужина им сегодня не видать.

Они и вышли в унынии. Ночных продовольственных магазинов тогда еще не было. Социализм — это вам не капитализм, товарищи!

— А ну-ка, поросята, идите сюда обои, — остановил их строгий голос. Это проснувшийся молодой человек манил их к себе сильным пальцем крутой руки. Они и подошли.

— Кто такие, почему не знаю? — чуть-чуть играя, осведомился у них этот якобы протрезвевший проснувшийся.

— С Художественного фонда командировочные по линии агитации и пропаганды. Обои, — ответил Гдов.

— С Москвы обои, — уточнил Горич.

— Что ж, вам повезло. Ведь я, хлопцы, заведующий именно отделом агитации и пропаганды одного из районов нашей краснознаменной области. Добро пожаловать! — широким жестом пригласил москвичей за стол их новый знакомый, чуть было не упав при этом со стула.

Шли годы. Когда наступили новые времена пришествия капитализма на многострадальную русскую почву, Горич и Гдов частенько вспоминали эту нелепую встречу, последовавшую за ней пьянку с ночным коммунякой и помирившимися общепитовскими тетками, одна из которых спела для веселья песню из репертуара Аллы Пугачевой, а другая сплясала на столе танец «Цыганочка с выходом».

И всё гадали Гдов и Горич, чем нынче занимается их тогдашний собутыльник? Кто он сейчас? В какой области добился новых успехов? Что у него, интересно, теперь вместо агитации и пропаганды? Газ, нефть, металл, медицина, страховки или просто, как обычно, власть?

Эх ты, жизнь, эх ты, жизнь проклятая! Увы, бедняга Горич умер в прошлом году, и его, коренного москвича, похоронили у черта на куличках на каком-то загородном кладбище, о существовании которого Гдов до этих похорон и понятия не имел. Удивительно, но непосредственно перед смертью Роман Владиславович, всю жизнь пребывавший в нищете, немного разбогател, приторговывая антиквариатом и авангардной живописью. Вставил фарфоровые зубы, сделал евроремонт в своей перманентно запущенной квартире, завел породистую собачонку такую лохматенькую…

— Да уж, сюжет, как говорится, товарищи, — только и сказал Гдов, ибо так разволновался, что в этот день уже не мог больше работать и.

1. Любите ли вы? Любите, еще раз спрашиваю, слова «креативный», «креатив», являющиеся основной визитной карточкой нашей эпохи? Правильно ли вы их понимаете? Означают ли они что-нибудь вообще или являются типичным собачьим сленгом новой эпохи? Какие еще сленговые слова подобного толка вы знаете?

2. Что было в СССР с теми, кого записали в тунеядцы?

3. Были ли в СССР ночные продовольственные магазины? Где в СССР можно было купить ночью еду и выпивку? Возможно ли это технически — сплясать на провинциальном ресторанном столе цыганочку с выходом?

4. Чем агитация отличается от пропаганды, а социализм от капитализма?

5. И если всерьез, то кем, вы думаете, реально мог стать пьяный коммунистический заведующий в новом российском социуме?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему писательской «новой искренности, деликатности». О том, что лично ему обрыдла всякая это такая условная проза: различного сорта и качества фэнтези, антиутопии и другие гипотетические тексты сослагательного наклонения, повествующие о том, что могло бы быть в России, а не о том, что происходит у нас на самом деле и в наши дни — для кого счастливые, а для кого и окаянные. Боятся, что ли, креативные писатели нашей суровой действительности? А может, отдельных ее властных представителей, которые нынче крепко взяли за хобот телевидение и журналистику, но пока что, слава Богу, не лезут в собственно художественную литературу. Многие как бы апокалиптические авторы пугают, как бы подмигивая и пришепетывая: я, господа, ужас и макабр описываю, я крутой интеллектуал, я матом ругаюсь, но вы же понимаете, товарищи, что все это — понарошку и к действительности мой бунт отношения мало имеет, мы ж с вами люди просвещенные, цивилизованные, политкорректные, одной крови, да?

Се есть элита. Элита, да?

С другого боку — попса, менты, ворьё, офисный планктон, одуревшие от денег насельники Рублевки, низкосортные дураки и дурочки. Иртыш, впадающий в Иппокрену. Чернуха, впадающая в гламур. Гламур, впадающий в чернуху.