Третья четверть — это те, кто хотел бы властвовать, воровать и чтоб его тоже охраняли, да только бодливой корове бог рог не дает: руки у таких граждан коротки и неумелы. Воровать неспособны или боятся страха Божия. А боязнь гнева Божия серьезно осложняет любому человеку не только профессиональное занятие воровством, но и вообще обретение высокого положения на верхней ступеньке современного общества. Хочешь быть истеблишментом, так не трусь!

Ну а четвертая четверть общего числа граждан России — нормальные люди. Нормальные — они и есть нормальные, каждый нормальный человек знает, что это такое. Таких людей, получается, в России всё еще очень и очень много, но только они себя особо не афишируют и не позиционируют, справедливо опасаясь ущерба со стороны остальных своих соплеменников — хищных, шустрых и злых. На них только и надежда, если она у кого-нибудь еще осталась.

— Схематично. Слишком общо, неточно, — мучился Гдов.

И так разволновался, что не мог уже больше работать и в этот день.

1. Под влиянием каких внешних либо внутренних факторов столь эмоционально злобствует Гдов, в общем-то кроткий и аполитичный тип российского гражданина? Что его «достало» именно сейчас?

2. Народ у нас действительно добрый? Или, наоборот, злой? Приведите примеры, аргументирующие вашу позицию, если она у вас имеется.

3. Реальна ли схема дифференциации граждан РФ, изложенная Гдовым? Или все это так, для красного писательского словца? Уместно ли в этом тексте брутальное буквосочетание «бля»? Кстати, кто или что такое «анчибис»?

4. Какой процент нормальных людей в современной России? А процент дураков? Изменились ли эти цифры по сравнению с ХХ веком? А по сравнению с XIX? А вообще за все столетия существования Руси?

5. Осталась ли еще у кого-нибудь в нашей стране какая-нибудь надежда на то, что всё у нас устаканится?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему главной ошибки Сталина, которая заключалась в том, что вовсе и не усиление классовой борьбы произошло по ходу построения социализма в отдельно взятой большевиками стране, а совершенно наоборот. Большевики своими глупостями, репрессиями, террором добились того, что их в одинаковой степени возненавидели и рабочие, и крестьяне, и так называемая интеллигенция. Крепко сдружились все классы против большевиков — в армии, на зоне, в коммунальных квартирах, адском изобретении советской власти.

Вот, например, старичок Запасов, который вместе с пожилой женою своей Миладой Юрьевной проживал на Лубянке, на улице Мархлевского (теперь — Милютинский переулок), в двух шагах от грозного здания КГБ, с крыши которого, по уверениям острословов, когда-то было Колыму видать, а как сейчас — неизвестно.

Запасов… Не всегда ведь он был старичком, а родился в городе Белграде, в семье бывшего белого офицера, который обосновался в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, вовремя убежав от большевиков, чтоб они его не расстреляли, как многих других. Константин Константинович выучился на архитектора и даже сделал в братской, хоть и чужой стране приличную архитектурную карьеру. Но он очень любил родину, и, когда сразу же после Второй мировой войны Россия властно, как добрая, но строгая мать, велела ему возвращаться домой, дескать, нагулялся, сынок, хватит, он с радостью ей подчинился и никогда об этом не жалел. Хотя сразу же по приезде получил свои двадцать пять лет за измену непонятно кому или чему, если учесть, что на свет он появился за границей, а не в красной Эсэсэсэрии. Свой четвертак он, конечно же, не отсидел, потому что Сталин в 1953 году наконец-то помер и вскоре Хрущев многих таких же вот «политических» из тюрем-лагерей повыпускал. Но потом, как коммунист, не удержался и тут же снова стал сажать советских людей за антисоветчину, но уже в разумных, по его мнению, пределах и количествах.

Перед архитектором извинились. Константин Константинович работал по специальности, вышел на пенсию. В коммуналке жил еще и рабочий класс — приблатненный, но Запасова уважал, потому что Запасов сидел, а они пока еще нет. Поэтому на соседа они стучали в «компетентные органы», что тот ведет себя хорошо. Запасов был счастлив, слушая по вечерам «Би-би-си», «Голос Америки», песни Галича и других антисоветчиков, встречаясь с критически мыслящей творческой молодежью.

Милада Юрьевна так и не выучилась толком говорить по-русски. А ведь когда ехала к осужденному супругу из Белграда через всю Восточную Европу и Западную Азию, то по-русски не говорила вообще, хотя сербский и русский, как всем известно, очень похожи. «Мы с Миладой успешно преодолели климакс», — хвастался Константин Константинович своим юным друзьям, приносившим ему вино и водку. Румяная Милада согласно кивала головой. «Что за дьявольские гримасы судьбы, — восклицал Запасов, — поселить старого зэка напротив врат его же ада! Что это? Безвкусица или тонкий декадентский изыск?»

— Боже мой, ведь ему сейчас, окажись он случайно в живых, было бы примерно сто восемь лет, — глупо подумал Гдов.

И все же так разволновался, что уже не мог больше работать и в этот день.

1. Почему именно коммунальные квартиры Гдов именует адским изобретением советской власти? Мало ли чего эта власть наизобретала: трудодни, пятилетку в четыре года, вечно живого Ленина, ГУЛАГ, комсомол, перестройку. Какие другие адские изобретения большевиков вы знаете?

2. Как бы могла сложиться жизненная судьба Запасова, не вернись он на горячо любимую родину? Почему он никогда не жалел об этом своем решении?

3. Как вы думаете, Запасов — реальное лицо или выдуман автором? Насколько типична судьба Запасова? Нет ли в описании этой судьбы трагической переклички с сюжетом романа В.П.Аксенова «Остров Крым»?

4. Скажите, случай Милады Юрьевны и Запасова — это и есть та самая настоящая любовь, которой бредят поэты и сочувствующие им любительницы поэзии?

5. Да что это Гдов все волнуется да волнуется? Экий, видите ли, неженка! Пора ли старику уж давным-давно привыкнуть ко всему, что происходит и может происходить у него на родине? Иль не пора?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно о том, что Плоть тормозит движение Духа и что это, может быть, даже и хорошо. Без тормозов ведь можно уехать слишком, совсем-совсем далеко.

В Советском Союзе, конечно же, был тоталитаризм, с этим может спорить только подлец, дурак или безумец. Но как живые микроорганизмы заводятся даже на планете Марс при отсутствии подходящей для того атмосферы, так и в СССР кой-чего все же было.

Например, существовали на излете, когда Брежнев уже окончательно потерял форму лица и души, различные подпольные литераторы, живописцы сомнительных картин и даже неофициальные театрики по квартирам, в том числе по коммунальным, да, да — по коммунальным, где, по выражению В.Высоцкого, «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная».

Юный Гдов, которого никто тогда не знал, кроме тех, кому это требовалось по службе, однажды попал на такое театральное представление — по блату и знакомству со знаменитым (впоследствии) драматургом Л.П. (женского пола).

Андеграундное авангардистское зрелище эпохи застоя было посвящено нелегкой судьбе протопопа Аввакума. Сейчас, когда мотивы энергичного хамства окончательно превалируют в человеческих отношениях, на этот спектакль зритель вряд ли попер бы и антреприза скорей всего прогорела б. А тогда на лестничной площадке заранее оговоренного адреса кучковались люди, человек пять, которых Гдов лично не знал, но понимал, что они, кутаясь в дубленки, являются знаменитостями московского мира театра и кино, столь далекого (пока) от Гдова.