4. Имеется ли хоть какая-то польза от современного авангардного искусства? Или всё оно большей частью фуфло, фанера и «платье голого короля»? Являются ли оленьи унтайки, расшитые бисером, тоже авангардом?

5. Правильны ли арифметические расчеты Гдова? Действительно ли демократия лучше тоталитаризма?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно о трудностях освоения русских пространств и специфике этих трудностей в различные эпохи. Начиная с того времени, когда суровый Ермак со товарищи завоевывал Сибирь, а его утопили в Иртыше, и заканчивая проблемами нынешних олигархов, которые тоже, как Ермак, «дают стране угля», но в свободное от напряженной работы время катаются, где удастся, на яхтах и горных лыжах, покровительствуют искусствам, привезли за свои деньги в заполярный город Н. широко известного художника-авангардиста Q., чтобы обрадовать трудящихся, о которых они обязаны заботиться и заботятся согласно негласному договору с государством, чтобы в стране воцарился классовый мир.

— Ах, этот заполярный город Н.! И что я в него такой влюбленный? — вдруг ни с того ни с сего растрогался Гдов. — Не оттого ль, что там жили различные чудесные люди, как, например, дикий северный поэт Эдик Н., главный российский обэриут по ту сторону Уральского хребта, если глядеть из Москвы, а не из Владивостока? Строили город, как известно, заключенные, освоили комсомольцы, про них советские писали в своих газетах, что наша молодежь всегда верна заветам отцов, продолжает их дело. Пожалуй, и это правда. Ведь что такое тот давний олигархический скандал в Куршевеле (Франция), куда русские богатеи понавезли в январе 2007 года родных поблядушек, отчего французы на них почему-то обиделись? Типичный комсомольский сор, его лучше бы не выносить из избы. Раньше и не выносили, а теперь — свобода и конкуренция. Конкуренция и свобода. Сор и сюр.

Гдов и Эдик Н. когда-то хотели заработать много денег, отчего написали для кукольного театра города К., стоящего на великой сибирской реке Е., веселую советскую пьесу. Пьеса была про корову и кота, который гулял сам по себе, но денег им не дали, сказав, что текст «слишком взрослый» и «какой-то странный». Непосредственно в период этого сочинительства Эдик Н. уже ушел от очередной жены, временно проживая у одной изящной, культурной дамы, которой Гдов дал невнятное прозвище Маранда. Маранда привела к вечеру подругу, вдову местного ответственного легендарного коммуниста, пожилую представительницу малых народов Севера, скорей всего нганасанку, хотя не исключено, что и долганку. Было много выпито, и у Гдова случилась любовь с этой знатной вдовой на ее квартире, расположенной в самом центре города Н., в сталинском красивом доме.

Ночь была бессонная. А утром Гдов продрал глаза и застыл от изумления. Его нежная любовь вдруг оказалась уже не голая, а наоборот — в черном строгом официальном жакете, украшенном множеством орденов, медалей, в суконной же юбке, покрывавшей расшитые бисером унтайки. «Тебе здесь нельзя больше находиться, ты должен незаметно выйти на улицу, так как я депутат Верховного Совета СССР, меня полгорода знает», — сказала она.

Гдов и вышел. А через год Эдик Н. сказал, испытующе глядя на Гдова, что «твоя тунгуска-депутат» разбилась в тундре на машине и теперь уже лежит в гробу на кладбище. «Это первая твоя женщина, которой уже нет на земле?» — спросил он.

Гдов ему ничего не ответил, но еще через год получил по почте длинную поэму, присланную ему Эдиком Н. из северной тюрьмы Каларгон, куда тот загремел на восемь месяцев за злостную неуплату алиментов разным женщинам. Поэма начинались так:

Увы, Эдик Н. тоже умер и тоже лежит на кладбище, а все его вдовы и дети, включая Маранду, живут в Израиле. Гдов зажмурился, пытаясь вспомнить лицо Эдика H., и так разволновался, что работать больше и в этот день уже не мог.

I. Существует ли негласный договор олигархов с нынешним государством, чтобы в стране воцарился классовый мир? Или всем теперь на всё начихать?

2. Зачем Гдов и Эдик Н. когда-то хотели заработать много денег? Зачем людям вообще требуется много денег, если не в них счастье, как утверждает пословица?

3. Что бы могло означать прозвище Маранда?

4. Отчего все вдовы и дети Эдика Н., включая Маранду, живут в Израиле? Все ли уехавшие в Израиль являются евреями? Что там делать русскому человеку?

5. Почему любовь чаще всего бывает несчастная? Известны ль вам примеры счастливой любви?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно о том, что многие женщины нашей страны последнее время совершенно обнаглели и ведут себя вызывающе даже тогда, когда беззастенчиво торгуют своим телом, разрушая тем самым и без того хрупкую российскую нравственность, доставшуюся нам от дворянской литературы XIX века вместе с «тайной свободой». «Ну что это такое? Включишь телевизор, а там одни исключительно прошмандовки да кобели! — возмущался он, как патентованный мещанин и обыватель. — Просто зла и ЗЛАТЫ не хватает», — невольно, но глупо скаламбурил он и вдруг улыбнулся.

Ведь именно так звали тогда — сорок, нет, даже сорок пять лет назад — ту самую черноволосую и волоокую сибирскую молдаванку, что служила машинисткой в редакции газеты «К-ский комсомолец». Восемнадцатилетний Гдов, проинформированный своими старшими товарищами о ее веселом нраве и непритязательности, тоже мечтал сблизиться с ней, но был робок, нелеп, всегда первым опускал глаза. Он все гадал, читала ль она или нет его первый, опубликованный в этой газете рассказ под названием «Спасибо», сюжетом которого являлся убедительный урок нравственности, полученный юным студентом у старого букиниста. Стиляга Эдик по случаю безденежья пытается сдать в книжный магазин любимый томик писателя К.Паустовского, а букинист, догадавшись, что парень поступает безнравственно, изменяя самому себе, отказывается принять книгу. Такие сюжеты были модными тогда в рамках борьбы Коммунистической партии Советского Союза за возвращение к «ленинским нормам». Что, дескать, революция вообще-то была хорошая, пока ее не опозорил Сталин. Фигура Троцкого тогда в расчет не бралась. С ним тогда всё было понятно — вражина на все времена.

То есть то, что машинистка Злата рассказ молодого писателя Гдова перепечатывала, — это непременно, другой штатной единицы машинистки в газете не было. Но читала ль она, поняла ли, кого он действительно имел в виду, описывая в рассказе дерзкую, высокую, симпатичную девчонку, бригадира бетонщиков К-ской ГЭС, влюбившись в которую стиляга Эдик исправился с помощью букиниста? Ее он описывал! Ее! Злату, кого же еще!

И вот их обоих, Злату и Гдова, послали за дополнительной порцией алкоголя во время скромного редакционного междусобойчика, посвященного неизвестно чему, и вот уже они идут, нагруженные тяжелыми бутылками «Вермута крепкого» и портвейна «Кавказ», по заснеженным темным аллеям Центрального парка культуры и отдыха им. Горького, потому что редакция помещалась с одной стороны парка, а винный магазин — с другой, нужно было только пролезть в узкую дыру забора для экономии времени.

— Фу, совсем я упарилась, — сказала Злата (так, еще раз напоминаю, звали машинистку) и, расстегнув свою беличью шубку (зима в тот год была на диво теплая), вдруг озорно подмигнула Гдову: — Хочешь?

— Да ладно, уже скоро придем, у меня штопора нет и перед ребятами неудобно, ждут, — забормотал Гдов, в очередной раз опуская глаза.

— Вот же дурачок! — Она вдруг резко опрокинулась спиной в сугроб, как в детской сибирской игре под названием «Фигура», когда игроки по очереди падают в снег, а потом спорят, чей отпечаток самый четкий.