С другой стороны, у него была подпитка его душевной энергии – толпа его почитателей.

Толпа – это не ассоциация. Это нечто иное. Всякий лидер, призывающий скопище людей к чему-либо, тем самым пытается использовать животные инстинкты людей, пытается играть на их эмоциях, пытается решить свою частную проблему за счет энергии толпы. Смерть уготована всем. Так зачем ее ускорять для всех, тем более для всех сразу! Лучше тяжелая, безрадостная жизнь завтра, чем самоубийство сегодня.

Выживание и бессмертие человечества – в его разумности. Назад, в варварство, в истребление себе подобных пути нет. Есть один путь – вперед, к развитию интеллекта. На митинге и в толпе злой ум использует энергию многих для реализации своих низменных целей. Но запрет подобных сборищ никогда ничего не давал. От запрета родятся секты, подполье, еще более злобная толпа и фанатизм. Просвещение зависит от властей, но власти не желают иметь умное население…

Некоторые интеллектуалы видят один выход из этой ситуации – разъединение толпы. Большие пространства для проживания, когда у пророков не хватит количества паствы для сбора толпы. Освоение космоса в этом смысле – выход из положения. Индивидуализация человеческой жизни, быта на огромных космических пространствах. А, кроме того, для решения проблемы необходимы новейшие средства связи, открытые для всех людей, позволяющие знать новости и проблемы не из уст пророков, а из первоисточника. Свободные идеи, свободная воля, и не в толпе… Но такое решение проблемы было вне душевных сил пророка Авгура, как он себя называл.

Прошел месяц с того дня, когда прибор Альберта забросил Аркада куда-то, к черту на кулички. И лишь благодаря своим необычным способностям Аркад смог вернуться из этого опасного путешествия. Они потом не раз говорили об идее создания мыслефона, придуманного Аркадом в этом его необычном путешествии в свои сны. Но Альберт ничего не мог сделать; его примитивная аппаратура не позволяла заняться воплощением идеи всерьез. Он не раз и не два советовал подумать Аркаду над тем, чтобы отправиться в космос, на астероид, где у Альберта были друзья, у которых в распоряжении было первоклассное оборудование. Кроме того, там без опаски перед властями и разными закрытыми службами Аркад мог бы и дальше исследовать свои возможности и совершенствовать их. Но каждый раз Аркад уходил от серьезного разговора на эту тему. Вот и теперь, после очередных испытаний, Альберт затеял серьезный разговор.

– Аркад, я хочу задать тебе один вопрос. Вот я, как принято говорить в нашей среде, технарь. Я всю жизнь посвятил исследованию естественных процессов в окружающем мире. И мне было бы простительно не разбираться в таких вещах, которыми нас постоянно кормят по визору. Но ты-то, – я помню, ты говорил, – изучал в университете экономику, историю, другие гуманитарные дисциплины. Ты-то должен понимать, лучше моего, какое дерьмо они нам подсовывают?!

– Что ты имеешь в виду?

– В некоторых твоих, скажем так, уважительных суждениях о нашем славном государстве ты настолько наивен, что я просто диву даюсь. Неужели тебе никогда не приходят в голову сомнения по поводу информации, которой нас пичкают журналисты, а через них идеологи?

– Ну, уж, не настолько я наивен! И потом, я действительно изучал гуманитарные науки. И считаю, что любая идея, в том числе концепция идеологии о возможном будущем, лучшем будущем человечества, имеет право на существование. Разве не так?

– Аркад, научная концепция!

– Не понял, в чем разница, ведь идеология тоже считается наукой?

– Вот- вот, я о том и говорю, о твоей наивности. Люди с большим трудом расстаются с привычными фантомами своего мышления, со своими предрассудками. Особенно если это касается той системы, в которой тебе определено судьбой от рождения до гробовой доски нести свой тяжкий крест жизни. И ты каждый миг своего скоротечного земного бытия ощущаешь смрадное дыхание этой системы. Представляется даже, будто эта система в действительности и есть твоя собственная шкура. Поэтому я могу тебе точно сказать. Освобождение человека есть, прежде всего, его духовное освобождение от идеологических фантомов.

– Альберт, об этом я с тобой и не спорю, я лишь говорю о научной гипотезе будущего развития человечества. Что же в этом плохого?

– Любая модель будущего всегда несет в себе отпечаток сегодняшней действительности со всеми ее плюсами и минусами. Научное представление, исследуя сегодняшнюю действительность, познает как раз все эти плюсы и минусы и показывает преобладающие тенденции. Опираясь на такое знание, общество может влиять на условия, порождающие минусы, негативные тенденции, и, таким образом, может изменять действительность, условно говоря, "создавать" свое будущее, – Альберт на мгновение остановился, сделал глубокий вздох и продолжил. – Всякая же идеологическая схема будущего, опирается не на знание действительности, а еще до подобного знания, заранее, на основе прежних представлений о прошедшей действительности создает образ будущего, который всегда есть образ приукрашенной или искаженной прошлой действительности. Потому идеология постепенно превращается в искусство идеалов, оказывающихся на поверку иллюзиями, оформленными пустышками в сознании.

– Выходит, ты меня призываешь не прислушиваться вообще ни к какой идеологии? А как же твоя идеология, твой антигосударственный настрой? Ведь это тоже какая-то идеология. Значит, не слушать и тебя?

– Не о том речь, Аркад. Всякая идеология, направляющая свою энергию не на изучение истории существовавших идей, а на создание, как любят говорить идеологи, журналисты и политики, концепций будущего развития общества, становится неизбежно реакционной. Как и любая иная форма познания окружающего мира, идеология ограничена пределами своего собственного предмета познания, выход за которые превращает ее из положительного знания об идеях в реакционную утопию. Это ты должен был бы знать из курса об идеологических утопических идеях прошлого. А мое мироощущение и соответствующие поступки никакого отношения к идеологии не имеют.

– Да, ты меня озадачил, Альберт! Я как-то раньше об этом не очень задумывался. Я всегда предполагал, что без планов на будущее, в идеале, жить нельзя, особенно государствам. И хотя я часто скептически выслушиваю разные поучения по визору – нет, конечно, нельзя сказать, что я великий критик генеральных идей – но, в общем, я считал, что основная линия развития общества, уходящая в будущее, идеологами нарисована достаточно правдиво и убедительно.

– Аркад, от всякой концепции требуется проверка ее опытом на ее достоверность и истинность. Точно так же, как сейчас мы проделываем это с твоими уникальными способностями. К идеологической же концепции будущего такое требование поставить невозможно. Знаешь, почему? Потому что будущее как целостность находится за рамками нашего опыта, хотя и имеет, должно иметь в нынешней нашей действительности некоторые свои признаки в виде тенденций.

– Поэтому всякую подобную концепцию всегда можно отнести к науке только как рабочую гипотезу, не более того. И наряду с другими рабочими гипотезами необходимо провести общественную экспертизу, поскольку она касается самой жизни людей. А вот общественной экспертизы как раз и не получается в силу государственных ограничений, цензуры, интересов политиков и тому подобного. Всякая новая свежая идея, новое открытие, изобретение возводится в ранг государственных приоритетов, подвергается засекречиванию и преподносится публике как обеспечение национальных интересов. Какие это, к черту, национальные интересы, если от меня, представителя этой нации, скрывают сведения, касающиеся моего будущего! Это интересы ничтожной кучки грязных политиков, и ничего более.

Альберт перевел дух от возмущения, переполнявшего его, и закончил:

– Наше любимое государство действует на наше же благо! И вот эти интересы кучки политиков официальной идеологией, а вслед за ней и многими журналистами возводятся в ранг истинных принципов, правильных концепций, под которые мы должны подогнать нашу с тобой жизнь.