Парень, которого спрашивал Аркад, пригубил из своего бокала, посмотрел на спорившую троицу в центре гостиной и продолжил объяснение:

– Альберт с Маком и Дэвидом спорят, кто возьмет верх – ястребы или демократы. Я думаю, спор бессмысленный. По мне, что те, что другие – одна шайка. Вся и разница-то только в том, что одни выкручивают руки, а другие – по-тихому; да цели-то и у тех, и у других – одни и те же.

Аркад сразу, как только вошел в гостиную, увидел своего старшего наставника, но не стал отвлекать его от увлеченного спора с двумя другими. Альберт только сейчас, обернувшись на замечание соседа Аркада, заметил его.

– Аркад, привет. Подходи поближе, послушай с нами, это поучительно.

Между тем из визора раздавался голос сенатора Венса:

"Мне кажется, мой коллега лукавил, призывая нас блюсти суверенитет. Я позволю себе развить это положение. Пусть сенаторы меня простят за банальности, но я должен напомнить, что суверенитет любого государства в точном смысле этого политического свойства есть суверенитет народов, его населяющих. Когда же сенатор ведет речь о сложившихся в государстве, даже в сообществе государств правовых формах, обеспечивающих сочетание интересов сообщества и входящих в его состав национальных государств, и о том, что эти сложившиеся формы якобы призваны обеспечить суверенитет нашего сообщества путем определения и разграничения компетенций центральной власти и власти на местах, то речь он ведет фактически лишь о полномочиях разных уровней государственной власти. Причем полномочиях, весьма щекотливым образом приобретенных. Здесь сенатор смешивает суверена с исполняющим власть лицом. Давайте открыто об этом скажем, ибо в этом – камень преткновения наших разногласий".

По визору было видно и слышно, как бурно реагировали сенаторы на речь своего коллеги.

– Альберт, я ставлю на Венса, – бросил реплику Дэвид. – У него толковая речь. Своими аргументами он начисто разобьет этого Яринга, который и разговаривать цивилизованно не умеет. И как он там оказался, не представляю.

– Не торопись, Дэвид, ставить. Не забывай, что за Ярингом – военные и спецслужбы, а их представителей в сенате достаточно много.

Мак с ухмылкой посмотрел на Дэвида, обернулся к сидящим за ними и спросил:

– Кто-нибудь позаботится обо мне? По-моему, меня обошли уже в двух коктейлях, пока мы здесь спорили. Наверное, пора включить музыку.

– Подожди со своей музыкой, они скоро закончат, – Альберт обернулся ко всем в гостиной. – Вопрос, который они обсуждают, касается нас всех. Неужели не хотите узнать, что они примут? Если пройдет предложение Яринга, то власти быстро закрутят гайки, и уж мы с вами так больше не посидим.

Экран визора крупным планом показывал Венса.

"Кому отдать право вето? Центральной ли власти или же местной национальной? Но суть состоит в том, что и в одном, и в другом варианте нарушается право суверена. Разные уровни политического управления, наделенные этими обязанностями сувереном временно, за спиной этого самого суверена, за спиной своих народов пытаются решать его судьбу, используя его исконное право – кем ему быть и какую форму правления над собой иметь. Только в одном случае это право предлагают передать центральным органам власти, а в другом – местным органам власти. Но суверен ни в том, ни в другом случае своего слова пока еще не сказал".

Шум в зале заседаний.

"Я позволю себе процитировать здесь одного древнего автора, мысль которого имеет прямое отношение к рассматриваемому нами вопросу. "Я утверждаю, что суверенитет, который есть только осуществление общей воли, не может никогда отчуждаться и что суверен, который есть не что иное, как коллективное существо, может быть, представляем только самим собой. Передаваться может власть, но никак не воля''.

Истина, заключенная в этих словах, выражается в том, что когда государственный орган власти ведет речь о своем суверенитете над подвластной ему территорией и подвластным ему населением, он тем самым пытается присвоить не принадлежащее ему право суверена…"

– Вот под этим заявлением я бы точно подписался. Но от заявления до дела – огромная дистанция. – Альберт сам наполнил свой бокал на одну четверть неразбавленной водкой, залпом его выпил, чуть выдохнул воздух, пошевелил губами и продолжил свою реплику.

– В нашем вшивом государстве, впрочем, как и в любом другом, политики скорее удавятся, чем позволят обществу идти тем путем, который ему нравится. Они же тогда перестанут быть значимыми, станут в ряд с остальными профессиями человеческого рода, потеряют свои лакомые куски. А что еще полезного в жизни они могут делать, как вещать с трибун, завлекать толпу, да плести интриги!

– Ну, Альберт, ты циник. Есть ведь и неплохие политики. Например, этот самый Венс, которого мы сейчас слушаем.

– Мак, я не против этого сенатора. Я даже мог бы пожать ему руку при встрече. Но не будь наивным. Ведь это – только слова. До действий так и не дойдет. До реального действия ему сто раз выкрутят руки. Не чужие, так свои, так называемые демократы, ведь все они – политики – кормятся из одного и того же корыта. Так что ничего из того, о чем он сейчас говорит, он не сможет осуществить. Да я даже думаю, что он и сам это прекрасно понимает. Так что все это – игра в слова, борьба за голоса, наши с тобой голоса, чтобы на следующих выборах мы его поддержали.

– Слушайте, хватит вам спорить. Так редко бывают честные речи на самом верху, а вы здесь мешаете их послушать. Потом поспорите!

Девушка более крупных форм, чем подруга Аркада, представившаяся ему во время знакомства Викой, протестующе махнула рукой в сторону Альберта и Мака, потянулась к визору, чтобы прибавить громкости. При этом скосила глаза на Аркада, будто пытаясь определить, какое впечатление произвело на него скользящее, плавное движение ее тела, когда она потянулась к визору. Решив, что самое благоприятное, она успокоилась. Вновь поглубже устроилась с ногами в широкое кресло и чуть ли не замурлыкала, как симпатичная кошечка, от удовольствия собственной самооценки.

Мужчины замолчали, устремив свои взгляды на экран. По нему медленно передвигалась картинка, показывая почти всех присутствующих на Госсовете, а затем камера опять остановилась на выступавшем сенаторе.

"Чем большую территорию и массу населения орган власти пытается подвести под такое свое суверенное правление, тем менее он становится дееспособным к управлению. Для всякого политического организма есть свой максимум силы, который он не может превышать и от которого он, увеличиваясь в размерах, часто отдаляется. Я вновь здесь цитирую древнего мыслителя. Государство малое относительно прочнее большого. Посмотрите в историю! Малые государства с эффективным правлением чаще сохранялись, в то время как великие империи разваливались с треском для населяющих их народов. Ибо при огромной территориальной протяженности такого государства, при особых климатических условиях, разных нравах и обычаях населения правление уже вынужденно перепоручается чиновничеству, творящему произвол".

Камера вновь переместилась, пройдясь по лицам членов правительства, будто специально иллюстрируя слова сенатора.

Томинакер в углу гостиной о чем-то перешептывался с одной из девиц, искоса бросая напряженные взгляды на Альберта, будто пытаясь определить его подлинную реакцию на речь сенатора.

"Сувереном является целое – народ, который, даже не имея никакой власти, не может перепоручить свой суверенитет кому бы то или чему бы то ни было, не ликвидируя тем самым самого себя как целое, не возвращаясь в скотское состояние толпы.

Переадресовывая суверенитет с суверена к его части, с народа к государственной власти, мы тем самым сознательно или по глупости пытаемся ограничить самого суверена эфемерными рамками в проявлении его воли. Такие случаи в истории были. Они всегда возникали в судьбоносное для того или иного народа время. Но он тем и отличается от всякой человеческой ассоциации и любого органа власти, что в осуществлении своего полного суверенитета отбрасывает как нечто ненужное и необязательное всякие ограничители этого своего признака и тем самым показывает себя в качестве суверена; чего не может сделать никакая ассоциация или орган власти".