Мы под звёздами плыли по слёзной смоли,

Да с победой — к священным норвежским лесам…

В край, где белые скальды бросаются в море,

Отдавая жизнь — парусам.

Балкон, как кокон, заковал —

Меня в себе замуровал.

Дрожит решетка, рвётся прочь:

За нею — ночь.

И ночь хохочет сквозь неё,

Кусает сердце ночь моё;

Сосёт душонку злое вне —

Гудит во мне!..

А под ногами — океан,

В картонный пол грохочет, пьян,

Штормит в картинный мой шатёр

Решёток-штор.

Трещи, шатёр! Ломайся, гроб!

Рассыпься, темень, вязью троп!

Из всех дорог — лучись одна,

То путь от пут — до дна, до дна!..

Греми, Вальпургиева ночь!

Реви, пурги волшебной дочь!

Гарпуном в бездну тянет мать —

Я улетаю… Колдовать!

танцуй

танцуй с берёзами

чьи волосы касаются балкона

танцуй

как шелест розовый

стрекозами

рассветного лона

танцуй

взлетай, безумная!

бессмертная=беззимная —

к венцу

под взор Везувия

на вечный сон

вези меня:

вези меня

в завесу — вёснами:

неси ненастьями

востока синего;

виски мои

зайдутся воздухом;

пойду за пастырем

расстанусь с именем.

вези

на зов Везувия —

чтоб каплей канула

в седые выси я;

вблизи

гора — беззубая

и безвулканная

и славно Лысая!..

Я о горе не ведал ни духом, ни сном,

И любить я умел в миллион киловатт…

Мой намоленный дом измалёван огнём —

Я ли в этом, скажи, виноват?

Отвернулась любовь, упрекая навзрыд,

Отвернулись друзья, бормоча наугад;

Нынче дом пепелится — но сердце горит!

Я ли в этом, скажи, виноват?

А на долгой, на подлой, патлатой войне

Душу в родину выдохнул срубленный брат…

Соль-отчаянье рученьки тянет ко мне —

Сударь-горе негорд и рогат!..

Я растлен и разбит, как разгромленный град…

Но всю муку бы выстрадал, каждый снаряд

Ел бы грудью — как манну… Когда б листопад

Взвыл надгробными трубами выжженных хат:

«Виноват. Виноват… Виноват!»

Только немо ты, небо, в ответ на мольбы;

Сжаты зубы у каждой сожжённой избы…

Рвал я волосы с корнем, как рвёт древеса

Из рыдающей почвы фашист-ураган;

Комья пепла на голову снегом бросал,

Пепел соли — в овраги ран!..

Словно бес, небесину хулою кромсал,

Исплясались по сини-то розги угроз…

«Боже! Отче! За что Ты меня покарал?» —

Горло драл, словно гром, вопрос.

Ты безмолвствовал, Господи… Молча глядел

На бессилья слепого последний предел.

И тогда, сатанея в бесплотной мольбе,

Я греховным сменил гореборческий вой.

Боже, Отче!.. Душа усомнилась в Тебе,

Словно был я забыт Тобой!

Я уже не грозил — но в грязи низлежал,

Не хулил лиходеем — но в хиль холодел…

Мне безверье — межрёберно вбитый кинжал —

По щекам раскрошило мел…

И бледнел я, как пепел, как время войны;

Пепелиться устав, оплывал пустотой;

Становилася кожа — корой белизны,

Полубездновой берестой.

Я уже не ругал странноглазую высь,

Но шипел, багровелые губы губя…

Умоляюще ветры стонали: «Молись!..»

Я шептал: «Нет Тебя! Нет Тебя…»

Нет Тебя — так я думал, ломаясь навзрыд.

Ты же — был, Ты же — выл всею плотью равнин…

Ты нищал, в исстрадавшую Родину врыт,

Серебрился — да инеем детских седин…

Небо клеткой грудною трещало от мин,

Билось в нём оглушённое солнце-птенец;

Я заглядывал в очи лазурных равнин:

В них я видел Тебя, Отец!..

На плечо положил ты мне отчую длань;

Я из грязи воспрянул, из навзнича — в бой;

За страну — за сожжённые избы — с лихвой,

По счетам — по щитам, что вражили гурьбой,

Отдавал супостатушке дань!..

Ты бессловствовал, Отче. Сжимал горячо

Бурей битвы моё плечо.

Ты взирал на меня многоглазьем полей,

Резал разум осколками страхов разбитых,

Ты ковал мою волю в небесных скитах,

Становилась она поминутно сильней!..

Силу в горло вдували Урал и Тибет;

Волга, Нил да Евфрат по крови прорастали…

Ох, не смертна погибель под пение стали!

Ох, не больно стоять за небесные дали!

Ох, не страшно идти к Тебе!..

Ртутной водицы прыть;

Муть мне мила, что мать.

Питер — от слова «пить»:

Стынь из горла хлебать.

Ею наполнишь грудь —

Бодро рёбра трещат!

Питер — от слова «путь»:

Я не могу — назад.

Рёбра — трещат, поют…

Питер — от слова «петь»:

Тенор — весенний пруд,

Меццо — рассветная медь.

Соло — дворцовая соль,

Хор — многолицый храм…

В городе бродит бемоль

Сквозь вековой бедлам.

Ловится в сети садов,

Плачет ручьями нот,

Струями обертонов

По мостовым плывёт.

Верный, как гибель дня,

Юный, как сэр росы.

С Питером мы родня…

Северной полосы.

С Питером мы — семья,

Неразложимый микс…

Он по нутру скамья,

Я — подсудимый Икс.

Я, что подсела на драйв,

Я, что с огнём сошлась…

Город! Ты слишком рай,

Пресно-прелестная сласть.

Западно-праздная сеть,

Невский паучно-сер.

Питер — от слова «петь»;

Голос мой, жалко, — сел.

Волость моя — на краю,

В очи Сатурн кадит…

Питер тоскует по Ю —

Той, что была впереди.

Милый, тебе ли к богам?

Ты ль — в хоровод планет?

Город, храни бедлам!

Пой, но не будь отпет.

Я у границы стою,

С пеной блажу у рта.

Но не бывать в раю:

Заперты ворота.