I Многоточье февральской ночи Измельчало в спросонный гам. Снова мартом, журча, мироточат Развороченные снега! Сивый саван надрусье сбросило, Голубени благоволя; Предрассветной поры многоросие Прослезилося на поля… Был ли более счастлив доселе я? Лишь однажды, рассветы назад: Солнцеликое царскоселие Целовало мои глаза… Шёл послушный беззвучному зову я По аллеям — в лиловый плен, И зарницей лазурь бирюзовая Полыхала с дворцовых стен. Заколдованный явью узорною, Забродил я меж грёз, вне людей, Загляделся на гладь на озёрную, На жемчужно-живых лебедей… Простирался повсюду пестреющий сад… Был я счастлив рассветы назад!.. Мокнет, меркнет виденьем раздавленный март, Рассыпается грудой карт… II Превосславленного Воскресения Отзвенели колокола! Вдаль уносится тройка весенняя: Бездорожье — небесная мгла! Синь июньскую сонно-высокую Заюлила июльская жарь. Поле солнышком, кажется, соткано, Словно б русской крестьянкою встарь. Светотень синевисто-виссонную Где я сердцем уже смаковал? …Негу помнит мою благовонную, Царскосельскую, церемонную — Царскосадовый карнавал! Я по полю бреду; пыльно поле-то — Но глаза от иного горят. В них пылает дворцовое золото С белизною резных колоннад. И колени дрожат оробелые, Сердце, полно тебе — не дрожи! …Плещут крыльями лебеди белые По волнам опалённой ржи… Прорастает из почвы испамятный сад, И скульптуры целуют взгляд, И молочно-белёсые губы богов Проливают неслышный зов. III Плачет небо лиловой лавою: Пленный ливень стремится вон. Ослеплённое сгинувшей славою, Пало лето на плаху времён. Тучи, черти, опаловой плевою Ох, хоронят — да охру полей… Осень венчана стать королевою И троих поменять королей!.. Пара первых сокрыта могилою: Срок отсижен, оплакан конец, И ноябрь сбирается с силою, Мировой примеряет венец. По морям всепланетного тления Брежу, брежу — то вброд, то вплавь… Нега ль гонит? Геенна осенняя! Вьётся выею змейною явь… Поле ливнем елейным заплёвано, Почва, чавкая, ступни сосёт. То, что в разум вравнялось, вмуровано, Всюду в небо, волнуясь, ползёт. Лезут — золото, стены лазурные, Колоннады — из-под земли; Нимфы мраморные да ажурные Шепчут: «Верный!.. Гляди! Внемли…» Чай, ничком через чаянья чинные… Часом, навзничь; кругом — гроза… Отче! Очи кричат лебединые, Клики птичьи клюют глаза!.. Царскоселье моё, царски сильное! Царскоселье моё, царски сильное! Перья кожу дерут изнутри… Я лечу к тебе мглою пыльною; Ну же, вылечи, не кори!.. К чёрту личность: чужбиной червивою Доведённый до чёрной черты, Птицей вольною, птицей спесивою Я врываюсь в твои сады! И над царством цветенья дворцового Блудным лебедем бью крылом, К пелене серебра озерцового Рвусь сквозь завесь небес — напролом… Подо мной, как ладонь, разаллеены, Разлинованы длани Села; Полнокровной Элладой взлелеяны, Улыбаются белые эллины — Древний мрамор нагрет добела! «Недвижимые! Мир вам, хорошие! Долго не был в миру я родном…» Брызги свежие перья взъерошили, Бытие провернулось вверх дном… И плещусь я по ряби пруда-озерца, Выгнув выю на зов бирюзовый дворца. Меж друзей бледнокрылых по глади плыву, Перед счастьем склоняя главу. одиНОЧество Небо на быт наложило ложное вето; Силюсь сыскать в полуслепи последний лаз. Ночь моя! Ночка, какого ты сейчас цвета? Ты сейчас — тысяча сотканных вместе кошачьих глаз. Ночь! В этой зыби беззубой свои ладони бы Не разодрал я, напарываясь на бриз… Сколько осколков оскаленных снизу до неба, Если кровавит пальцы мне твой каприз?.. Сердце сочится спесью, слезами, висами Сердцу настолько тесно, что бьётся в клеть. Долго ль ещё станешь мучить его капризами? Долго ль ему, исскоблённому, так болеть? Жжённая чёрно, по мне — ты тождественна буре, Всем торжеством — невозвратнее катастроф. Я не запятнан, распятый на амбразуре; Но обескровлен, дневной потерявши кров. Помнишь, дурная, финал-то вчерашнего буйства? Скальпель рассветный чернильность твою шинковал… Ноченька! Я наплевал бы (без чистоплюйства) На нерестящихся звезд невесомый шквал! Небо, не бойся, ты попросту местная помесь Облачной ваты, итоговых «Вот!» и вет. Знаешь, я тоже, кажется, успокоюсь, Если уверую в то, что придёт рассвет. |
