Морс Вместо солнца-рубина, чьи грани — пылки, Солнца-рома, пьянящего прерии, Я пью морс, ограниченный телом бутылки, Из стеклянной её артерии. Тёплый морс, цветом алый, что жидкий Марс. Vita brevis. Не сбрендить бы — Вот в чём — ars. Всполот всполохами витринными, Манит в улицы город-инкогнито. Но молчу я в колени, отлынивая, И граничусь ёмкостью комнаты. Рябь рубиновых рыб киноварью в уме. Я меж стен. Я охрип. Сам — в аквариуме. Так-то в горнице лысо и голо, Что за голость плачу налог. Все толкуют о смене пола — Значит, время взглянуть в потолок! Я хочу его — выше, выше, Чтобы легче взывалось к Вишну. Потолок сменю — в радость Кришне — Старым способом сдвига крыши. Я сменю потолок — круто, гордо. Старый, нынешний — больно лишний. Новый будет — квадратному горлу (Горлу кельи, бутылки, горна) Капитальным отсутствием крышки. И бродить по заре, не по городу, Сквозь него я, от времени года Не завися, — взлечу. Зависну На высотах полёта мысли. Предвкушением жив монолог. Я на небо сменю потолок, Чтобы каждый вечер — Всевышний Прямо в комнату без зеркал Солнце спелое мне кидал Алой вишней. Бабушке Ты просто обязана выздороветь. Потрясает осень гривою линяющего льва, Знай разбрызгивает ливень палевый! …Был мой дух изнанкой вывернут, посыпались слова: «Выздоравливай, прошу, выздоравливай!» Два словечка, злую пару — золотых, что палый лист, Бездной множенных стократ осторожненько — Я швыряю, как уверовавший в небо атеист, Рваным голосом прозревшего безбожника. Выпускаю с кашлем — тоннами в окно слова из пут, Изломав тупыми пальцами — жалюзи. Пешеходы! Гляньте под ноги! Червонной вязью тут По асфальту вперемежку буквы с листьями цветут… «Поправляйся, чёрт возьми! Ну пожалуйста…» Тротуар линован чинно, точно детская тетрадь; Гладок, точно детский взгляд — ни ухабышка. Хоть пишу, как ты учила, — трудно, трудно разобрать Буквы, призванные встать — стройно, рядышком. Лев линяет — вот причина. Ливень плачет. Ты на гать Поглядела б. Различила, как кричит асфальта гладь Там, под нею: «Выздоравливай, бабушка!..» Как под маской: «Выздоравливай, бабушка!..» Ради звёзд, выздоравливай, бабушка. Маска листьев — палых, алых — карнавала атрибут. Чай, Венеция пирует отчаяньем: На высоких пьедесталах — львы нутро моё скребут, С каждой крыши листопадят рычанием… Львы ленивые, злобивые, отравленной Лавой ливня отлиняли — властно, лиственно… По Венеции, по русской, неправильной Расплывается червонная истина. «Выздоравливай! — кругом. — Выздоравливай!..» — воет каждый лев рыком истовым. Но не лев — тот, кто прав. Кто, злой нрав поправ И разбрызгавши сполна ливень палевый, Воет, небо скребя. О тебе. Для тебя. Воет голосом моим: «Выздоравливай!..» Очервонилось просветом небо низкое. Нынче, Осень, ты прозрела атеисткою. «Я в последние дни — чересчур о своих проблемах…»
Я в последние дни — чересчур о своих проблемах. В раж вхожу, похвалясь в выраженьях мосластых, бессмысленных, Точно нищая армия — количеством военнопленных, Как блатной институтик — числом неповинно отчисленных. Я в последние дни — зажалелась до кожной ржавчины, Жалом жалости к пошлой себе выжгла помыслы добрые. Так что времени жить да писать теперь недостаточно, Так что нынче нытьё лишь одно ко двору да вовремя. А ведь хочется снова слова воздвигать, как крепости, Чтобы пахли стихи изголовною музыкой космоса!.. Наземь рухнуть, сорвавшись с креста повседневной нелепости, И воскреснуть, раскрывшись глазами доброго помысла. Кому — низменности? Я не люблю, чтоб была превышена мера: Легче просыпаться ситом, чем выспаться сытым, Ибо кому-то моя разгульная эра — Точно выходит боком дефис дефицитом. Пир у меня? Пояс чей-то стянулся туже. Бьюсь об заклад: коль нашарить случится клад, Фатум кого-то в отместку посадит в лужу, Ложью заманит на ложе прокрустово, гад. Думает Фатум: «Всех осчастливить не сдюжу; А раскрошусь по грошу — кто же станет богат?» Негодованье оскалится бездной вопросов: Всякому по копейке? Вскипает общество! Мало! Народу неймётся, а только ропщется: Каждый второй — суфлёр, каждый третий — философ. Фатум, не мучься; отметил ещё Ломоносов: Здесь появилось — значит, вон там закончится. Фат, Ломоносов-то — был посол полномочный: Старого века, старой северной вотчины. Был он посол; мы же слабого, друг, посола: Даже злословить не каждый умеет соло. Только из общей бочки — нестройным хором — Бога покличем Чёртом, дарителя — вором В пику безмерно-мирным переговорам. Мера должна быть и морю, и миру, и мареву, Нищенству нищего, барству борзого барина. Чтоб не солить ни единому слою социума: Мера — на систолы сердца, на сладость солнца. Всем по копеечке — просто чтобы не ссориться! Чтобы всяк на гроше принцессил, как на горошине! Всем чтобы поровну — порванной в порции жизни! |
