Совесть Снова меня ты, прожжённая совесть, Гонишь гореть в аду. Думаешь, бедная, что успокоюсь, Коли теперь — уйду. Душу в запале не брезгуешь ранить Крючьями да огнём… Долго хранила судьбу мою память Спрятанной на потом. Что суждено — осуждённой открылось, Тёмный венец надев. Кроя гордыню, забрезжила милость Скорбною дамой треф. Замельтешила, заворожила, Мстительно велика. Но моя слава пока не довыла: Громко дрожит золотая жила Сбоку от кадыка! Как замолчать-то, не видевши края, Высказать не успев? Можно ли сдаться, сраженья желая? Увещеванья — блеф. Мне, горемычной, окончить повесть Писано на роду. Прежде — на сон не осудит совесть. После — сама уйду. Рождение Смешно бояться ссор. Грешно ли — суеверий? Я в странный год, нимало не боясь, Под материнский взор — из неземных материй В конце концов, конечно, прорвалась. Хотелось в люди мне, Хоть солнце жарит строже тех, кто рождён, а не закутан в облаках. «Пускай конец броне! Пусти на землю, Боже!» — Кричала наравне с другими я — до дрожи и Господа хватала за рукав. Нас много Там цвело — детей иных материй; мы други были — не разлей вода. Мы вниз просились. Не творя мистерий, смирился Бог с сомнительной потерей, билеты выдал — сверху в никуда. И мы — во весь опор! …Не удержались вместе: поразлетелись, вразнобой несясь. Как были — на подбор, по волостям-поместьям попадали — тот княжить, этот — в грязь. Как припомнить-то теперь добрый час рождения? Верно, жизнь открыла дверь с миной осуждения. Мол, тебя кто звал сюда? Брезгует здороваться. Словом, котовасия — так гласит пословица. Припомнить трудно, коль чинит препоны память: Приземная юдоль свободой не щедра-с. …Смириться, Смерть, изволь: меня не заарканить! Грози розгой: я хлеще в тыщу раз!.. Я рождалась. Мир ревел гривой лошадиною; Трубно бесом верещал, искры сёк из глаз. Распахнул ворота мне Фатум с кислой миною. Я швыряю: «Не томи! Маску гнусную сними — Разминируй, мон ами, Сам себя сейчас!..» …Выход мой был мало прост; Время жгло, взвывая; Воздух горький в горло лез чумой. Чёрт, казалось, сел на хвост; Капал сумрак, словно воск, Телом застывая. Тело, ты несло меня — домой… Раскрылились сморщенные гланды; Разлетелись настежь ставни век… И смутилась Гибель, каркнув: «Ладно… Поживи, пожалуй, человек!» Было ей, балованной, досадно Даровать добыче — вольный бег! По планете с дерзостью с той поры хожу я, Позволеньем свыше заручась. Кажет морду всякий раз жизнь моя чужую: Льнёт к глазам — то князь, то — явно мразь. Бог следит за мной с небес, Бес — из недров чада. Нервно теребит часы тощим пальцем Смерть. Знает Бог: до времени мне к нему — не надо. Знает Демон: я пока не его награда. Гибель, верь: тебе меня точно не иметь. Злишься, знай волнуешься, пышешь перегаром… За былое на свои кости не пеняй! Отпустив на вольный бег — разве манят к нарам? Не примкну, не приманюсь, не отдамся даром; Прежде — честно одолей меня. Дали
Памяти длань! Мановеньем — мгновенье продли… С лаской, какую едва ли века видали, Я подпираю небо долины Дали, Облокотившись на зубья презыбкой дали. Планы сливаются — с плоскости смысловой; Полурасплесканный, пол овладел ногами. Мне ль не расслабиться, Мне ль не прославиться, В купол врастая главой — Логовом мыслей, обвалянных в амальгаме? Нет — затвердению! Тени галдят в глаза. Денное марево мором дымит на мраморе. Морда — в испарине; с пасти оскаленной брызжет ветер-нарзан; Он газирован, что разум — в газовой камере. Грезит о грозах единственный часовой: Я, одиночеством скованный недреманным. Холода хочет подрёберный космос мой; В мыслях держащего небо слепой головой Плавится плева меж абрисом и туманом. Мысли того, кто в размякшую высь врос последней главой, — Славой засеяли синь над его романом. Возвращение Эх, не пишется мне, не рисуется: Тяжко дышится, сладко спится… Где вы, русские лица-улицы? Всё — кромешная заграница. Заграница — кромешится крошевом, В уши самые солью сыпется. Наглотавшись всего хорошего, Не насытиться мне, не насытиться! Шибко голодно — без родимого, Без рутинного, без российского. Заграница смеётся льдиново: А к согреву — не попроситься. Ты попросишь — вконец расхохочется, Встанешь к стенке молиться — выстрелит. Коль тебе задремать захочется — Смертной негою ложе выстелит… Нет, негоже к пригожей ластиться, Приседать перед ласковой вражиной! Как нальёт заграница маслица — Станешь скользкий, друг, да изгаженный. Мне ни масла, ни мёда — не надобно! Здешний путь мой замшеет, не пройденный. Ухожу в перезвоны ладанные: Приглашен я к обедне — Родиной. |
