Раскачивание тускло-серого шара завораживало.

Чёрный, натянутый в тугую струну трос поднимался к высокому потолку башни и терялся в сумерках глухих мрачных стен.

Пека клонило в сон. Гипнотические возвратно-поступательные движения маятника производили на него совсем не те впечатления, на которые рассчитывал жрец науки.

– Этот эффект можно объяснить только вращением планеты. Пока маятник совершает полный цикл между крайними положениями, планета успевает повернуться. Угол очень мал, но по мере роста числа колебаний эти углы складываются и достигают значений доступных наблюдению. За два отбоя маятник отклоняется…

«Неужели он собирается держать нас здесь два отбоя?» – с отчаянием подумал Пек, скосив глаза на Рыжего. Дикарь стоял прямо и, приоткрыв рот, следил за шаром. Он был готов ждать «доступности наблюдения» не два, а двадцать два отбоя: терпеливо, внимательно, настороженно.

Пек покачал головой: «Поразительная тяга к знаниям! Никогда бы не подумал, что крестьяне столь живо интересуются устройством мира и парадоксами геодезии».

Рыжий, уловив внимание Пека, повернулся к нему:

– Здорово, правда? – и тут же обратился за разъяснениями к жрецу: – Но если Земля вращается, Солнце должно двигаться? Почему не заходит Солнце?

Пек вздохнул. Непосредственность, с которой дикарь воспринимал события и окружающий мир, вызывала зависть. «На месте Рыжего, – подумал купец, – я бы сбежал минувшим отбоем. Как увидел Данилу с санитарами, так бы и сбежал. Вместе с инкубами. Каин со страху едва не обделался. Разумеется, первый претендент на санацию. Потому и не решаемся двигаться дальше: как они увидят наши облёты невидимого, так всё и откроется. А если эсэсовцы узнают, из какого теста сделаны девушки, то и их… и меня… Даже Иван, хотя, казалось бы, что ему, – и тот напрягся… да и сейчас напрягается. Видать, тоже есть счёт к эсэсовцам… впрочем, у кого его нет?»

«У Рыжего, – сам себе ответил купец. – Рыжий никому счетов не предъявляет. Живёт проблемами текущего отбоя в тепле первобытной дикости».

Пек припомнил интерес, с которым Рыжий забросал санитаров вопросами. А те, разумеется, с ответами не тянули. «Вот уж кто уверен в своей правоте. Прямо показатель какой-то. О масштабе негодяя можно судить по категоричности его ответов». На душе сделалось гадко. «Неужели эти мерзавцы настроят Рыжего на свой, эсэсовский лад? – подумал Пек. – Неужели он станет таким же, как они?»

– Помимо собственного вращения, Земля движется по круговой орбите вокруг Солнца, – невозмутимо бубнил жрец. – И если период обращения планеты вокруг светила совпадет с суточным вращением, то Солнце на небесной сфере будет казаться неподвижным.

«Интересно, что дикарь понял из сказанного?» – снисходительно усмехнулся купец, но, присмотревшись к Рыжему, понял, что «дикарь» понял всё. Рыжий с ужасом смотрел себе под ноги, будто заметил стремительное движение внезапно ожившей незыблемой твердыни.

«Нужно вмешаться, пока жрец окончательно не заморочил парня своими суевериями», – решил Пек и доброжелательно улыбнулся:

– Ещё одно доказательство бытия Божьего? Какова вероятность, что период обращения планеты вокруг светила и период вращения планеты вокруг своей оси совпадут настолько, что Солнце замрёт на небе неподвижно? А ведь ещё должно исполниться условие, чтобы ось вращения Земли была строго перпендикулярна плоскости её движения вокруг звезды. Иначе Солнце хоть немного, но плавало бы по небу!

– На самом деле, прецессия Солнца доказана, – спокойно возразил жрец. – Яркость светила не позволяет вести прямые наблюдения за его смещением, но изучение тени даёт ясное представление об этом явлении. Пойдемте со мной, я покажу.

Пека не обрадовало предложение выйти из сумрачной прохлады в ослепительный зной, но, к его облегчению, жрец повёл через южные ворота и двигался строго в тени башни.

Жреца звали Сергей, и Пеку он чем-то напоминал погибшего Булыгу: такой же маленький, тихий, неприметный. Рассеянный взгляд, кроткое, чуть удивлённое выражение лица, редкие волосы… тем поразительней казался его интеллект, позволивший построить непротиворечивую картину мира исключительно на собственных рассуждениях и опытах.

Через несколько минут они оказались у самой границы тени. Площадку, где заканчивалась тень башни, когда-то плотно утрамбовали и гладко зачистили. Два десятка металлических шариков были выложены овалом, в который упирался угол тени, образованный стеной башни и её кровлей.

– Я это место называю обсерваторией, – тихо сказал Сергей. – Тень совершает эллиптическую прецессию с периодичностью в девяносто отбоев. Мне кажется логичным предположить, что это и есть время, за которое планета обращается вокруг Солнца. Тогда и вокруг своей оси планета делает полный оборот за это же время. Мне оставалось только соотнести это время со скоростью вращения плоскости качаний маятника, чтобы получить значение широты, на которой мы находимся, и сравнить её с положением Солнца.

Жрец сделал паузу, чтобы слушатели могли поразмыслить над сказанным.

Пек не очень хорошо понимал, к чему жрец ведёт. Но обстоятельность, с которой Сергей обосновывал каждый шаг своих рассуждений, впечатляла.

– Не понимаю, – сказал Рыжий. – Много непонятных слов. Если ты соотнёс то, что требовало соотношения, почему просто не скажешь, что получилось?

– Получился пятьдесят один градус. Это угол к горизонту, под которым мы наблюдаем Солнце, – ответил Сергей. – Если мы получили одинаковое значение широты места, в котором находимся, двумя разными способами, значит, оба расчёта верны. Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца.

– Прецессию можно объяснить и менее фантастическими допущениями, – сказал Пек.

– Ты можешь пояснить смещение маятника в предположении, что Земля неподвижна? – удивился жрец.

– Запросто! – Пек пренебрежительно усмехнулся. – Представим себе, что в центре магмы продолжает вращение массивное ядро. Поскольку его движение затруднено плоскостью, на которой удерживается система Земля – Солнце, ядро совершает биения, наподобие гигантского эксцентрика. Вот эти биения и улавливает ваш маятник. В последнее время вращение ядра стабилизируется, и этим объясняется сокращение числа землетрясов, а реки всё реже «прыгают». Пройдёт ещё какое-то время, биения ядра прекратятся, и маятник будет раскачиваться строго в заданной плоскости. Сколько времени ты наблюдаешь за своим железом?

– Это свинец, – дрогнувшим голосом поправил жрец. – А если бы я сказал, что в качестве грузила мы использовали железо, ты бы вспомнил о магнитном поле планеты?

– Обязательно! – кивнул купец. – Но ты не ответил…

– Три сотни отбоев. В настоящее время мы проходим четвёртый цикл прецессии. Отклонений пока не обнаружили.

– Но в книгах написано, что один оборот вокруг своей оси планета совершала за один отбой, – напомнил Пек. – А у тебя – девяносто.

– Верно, – не стал спорить жрец. – А также написано, что полный оборот вокруг Солнца Земля совершала за триста шестьдесят пять отбоев.

– Ты не находишь это странным? – Пек чувствовал облегчение, а потому не скрывал насмешки. – Может, всё-таки ядро?

– Есть и более странные вещи, купец, – лицо жреца оставалось безучастным. – В книгах написано, что радиус Земли – больше шести тысяч километров. Но на самом деле – только три.

– Чего «три»? – не понял Рыжий.

– Три тысячи километров, – терпеливо пояснил жрец. – А должно быть шесть!

– И как ты это определил? – недоверчиво спросил Пек.

– По тени. Измерил длину тени вертикального пятиметрового шеста здесь, в Ромнах. С этим шестом дошёл до Миргорода, установил его вертикально там и снова измерил длину тени. Она увеличилась на десять сантиметров. Расстояние между Ромнами и Миргородом девяносто километров…

– И получилось три тысячи? Ты уверен в расчётах? И почему думаешь, что Ромны и Миргород на одном меридиане?

– Я с этим шестом дошёл до большой воды, – тихо сказал жрец, – я видел границу тумана. Двигались строго на юг. Прошли восемьсот километров. С этого расстояния Солнце наблюдалось под углом тридцать шесть градусов к горизонту. Все измерения подтверждают величину радиуса в три тысячи километров. Отклонения остаются в границах погрешности оценки расстояния.