Переходили чётко и слаженно, пятёрками.

Я был во втором звене. Понравилось, как они работают. Лепестки едва приоткрылись, как первый кувырком выкатился в зал. За ним второй, третий… Когда я вышел, они уже покинули станцию и вместе с первым звеном осматривали прилегающую территорию.

Никудышная территория: знакомый лабиринт каменного бруствера до самого горизонта. Пустое небо, пыль, камень, песок. В километре к западу два торнадо прогуливаются: будто шланги коричневые – волнами идут, изгибаются. Тревожно, конечно. Не без этого.

Зато пеленгатор проснулся, оправдывая расчёт начальства на контакт с беглецами. Жаль только, что масштаб пока неясен. До Рыжего может быть и тридцать километров, и сто тридцать. Проверять будем опытным путём…

Пока осматривались, подтянулись остальные звенья. Убедившись в отсутствии явной угрозы, рота построилась в колонну по три и ленивой трусцой двинулась к горам, тёмными глыбами маячившим на востоке. Когда они добегут до предгорий, им предстоит угадать, в какую сторону поворачивать, чтобы добраться до Шостки. Отважные ребята. Я-то побегу по маяку и к известной цели. А эти… через пустыню в полную неизвестность.

– Данила! – окликает лейтенант Чебрец.

Оказывается, моё звено уже построилось и готово к марш-броску.

Я в последний раз смотрю вслед уходящим героям и спешу занять место замыкающего.

Митрофан Чебрец башней возвышается над остальными бойцами: высокий, жилистый… он бежит третьим. Между нами два человека, но мне кажется, вижу только его широкую спину. Пеленгатор у лейтенанта. Кажется странным, что за пеленгом следит не кросс-лидер, а Митрофан из середины колонны. Но это не моё подразделение. Не мне думать, не мне и командовать.

Темп выбрали скорый, но часто переходили на шаг, и рюкзак, полный провизии и воды, не доставлял особых мучений.

Какое-то время даже казалось, что я вновь на учениях, бегу со своим взводом, и через часик-другой нас всех накормит заботливая тётя Глаша, повар калужской дружины. А вот Тамилка готовить не умеет, хоть и старается. Что удивительно – нам обоим от этого обидно. Я досадую, что не могу искренне похвалить её за старания. А она на себя злится – что угробила продукты, время, силы… а оно «никакое»: пресное и противное. Неужто дело в продуктах? Срок годности истёк или неправильное хранение? Ведь Глафира Никитична продукты со складов дружины берёт, а Тамилка с рынка приносит. Когда вернусь, нужно будет попросить на кухне пакеты сушёных овощей. Интересно, вкус появится?

Лейтенант отлаивает «шагом». Раскалённый воздух пылью царапает глотку, вытираю пилоткой потное лицо, оглядываюсь: шпиль станции Перехода скрыт изломанным горизонтом, торнадо не наблюдается. Однако пыль мы подняли изрядную. Тем, кто впереди, – легче: у них воздух чище. Зато я к дому ближе. А значит, путь назад короче. «Назад…» Качаю головой и чувствую горечь. Погоня только началась, и где, в каком месте мы повернём обратно, даже депу неизвестно. Если Рыжий уломает купца двинуть к Лембергу, считай, повезло: там сразу несколько зарегистрированных станций Перехода. Возвращение будет скорым и лёгким. Допрос в карантине – не в счёт: перетерпеть, а там, глядишь, и Сальтан обещание исполнит, квартиру даст. Или даже сруб…

Но если они двинут на юг, то и преследование затянется, и обратный переход не покажется ласковым: понятное дело, сколько пешачил туда, столько мотать обратно. Невесёлая, прямо скажем, перспектива. На леталках оно, конечно, проще. Но вот вопрос: как отнесутся мои новые приятели к необычным способностям Каина? Принять услугу от монстра санитары не могут. Им это уставом запрещено. Но если они прижмут Каина, то Рыжий в стороне стоять не будет. Значит, и Рыжего в чирву? Ну разве что вшестером… А почему это я Ивана и себя не посчитал?

«Бегом», – голосит лейтенант.

И ещё вопрос: а как они, собственно, собираются Рыжего возвращать? Лейтенант – парень ушлый, не без фанатизма: у него приказ, и, пока последний боец в землю не ляжет, он будет приказ исполнять. Но и у Рыжего не всё в порядке с головой: ему сельский сход поручил дракона отыскать. Того самого, что не даёт солнцу с неба спуститься. И лейтенант СС Рыжему не указ… и торнадо Рыжему не указ, и секты… ему вообще никто не указ. И мы все ему только обуза. Как он жаловался под ураганным дождём, что из-за нас ему нужно под навесом отсиживаться, вместо того чтобы по болоту весело шагать?

И когда встретятся эти два фанатика, на кого поставить, кого поддержать?

Лучше, конечно, вернуться… факт. Посему ставить нужно на санитаров. Но их всего пятеро. Не справятся они с Рыжим. Даже если мы с Иваном пособим, неизвестно, что получится. Тем более приказ ясный: только живым! Рыжего живым от намеченной им цели повернуть? Наверное, проще реку в прыжке остановить.

Вспоминаю, как в детстве река на меня рванула. Мама спасла: одной рукой в дерево вцепилась, другой меня держала. Когда люди на лодке прибыли, битый час не могли меня от неё оторвать. Спорили, что проще: руку ей отрубить или меня из куртки вытащить. Потом кто-то сообразил, что рубить-то придётся на моей спине. Так и осталась там моя лепиха, за которую мать треть отбоя меня из-под воды поддерживала…

Детские воспоминания сбивают с ритма, спотыкаюсь, а Митрофан, слыша за спиной мою иноходь, тут же даёт команду «шагом».

Я благодарен ему за эту короткую передышку, но проснувшийся ужас не отпускает: ледяной рукой оглаживая затылок, запуская стылые пальцы глубоко в сердце.

«Бегом», – командует лейтенант.

Куда он так спешит? Чужая, незнакомая местность. Об этих краях ничего не известно. Здесь не то чтобы бежать, ползти смертельно опасно.

Отпускаю соседа чуть дальше положенных трёх метров и послушно набираю скорость… спереди доносится истерический крик. Вопль, полный отчаяния и боли. Кричит кросс-лидер. Следом заходится криком ведомый.

Колонна рассыпается. Санитар, который бежал перед лейтенантом, визжит, как поросёнок на живодёрне. Все остановились: голова первого, пуская чёрные струйки дыма, исчезала в сиреневом грунте. Что показалось особенно жутким: эмблема на берете потемнела от копоти, а потом растеклась в серебристую кляксу и всосалась в пыль. Второй санитар погрузился по грудь и уже молчал. Чебрец ухватил его за шиворот и удивительно легко перебросил на безопасное место. Через мгновение становится понятна лёгкость, с которой он это сделал: от санитара остались только рука, плечо, шея, голова… и чёрный берет с глазастым черепом.

Крови не было. Изнаночная сторона груды мяса покрылась румяной корочкой, издавала приятный шашлычный запах, но не кровила.

Все сгрудились над останками, обильно потея и тяжело дыша.

Я отыскал неподалеку сухостой и выломал палку. Мои «опыты» лишь подтвердили очевидное: гладкая сиреневая поверхность охотно «заглатывала» любой предмет, которому не повезло к ней прикоснуться. Через час мы скормили сиреневой напасти всё, что пыталось расти в радиусе полкилометра. Попутно нашли ещё два опасных участка.

По счастью, сиреневая почва была ясно различима на фоне серо-коричневого грунта. Помимо цвета, опасные участки выделялись гладкой поверхностью, на которой не было ни бугорка, ни травинки.

Чебрец в сторонке долго советовался с рацией: то ли предупреждал основную группу, ушедшую к горам, то ли просил у них подкрепление, в связи с убылью личного состава.

Или и то и другое.

Когда лейтенант дал команду продолжить движение, я ногой спихнул останки санитара в сиреневую смерть. Эсэсовцы внимательно следили за кремацией, но едва я подумал, что это очень удобно: не нужно ни копать, ни закапывать, – как они все разом глянули на меня.

И тут-то я понял, что совершил непоправимую ошибку.

Мне показалось, что сейчас они забросят меня в самый центр этого сиреневого кошмара. Но они опомнились. Лейтенант, тот самый, что со злым золотом на берете, негромко скомандовал: «Завулон вперёд, Холодняк замыкающим», – и мы продолжили свой бег. Теперь было понятно, почему пеленгатор в середине колонны, а не в её голове. А ещё я радовался, что бегу последним. Если кто-то из санитаров окажется у меня за спиной, придётся всё время оглядываться или бежать боком, приставными шагами.