Дела, однако… Прямо предвыборные лозунги штатских шпарит. Во даёт! И как вовремя! Теперь, значит, на волне успеха будем себе политические дивиденды выковывать. Я тут ушами хлопаю, а командир за двоих отдувается. Да! Не зря, видать, в звёздной академии лейтенант в юбке парилась. Теперь не то что раствор серебра со щёлочью – полцарства просить можно… Кстати, а где наша химия? На худой конец заместо гранаты сойдёт…

«А-а-ах…» Что-то их шибко много. И наги эти летучие куда-то подевались. Как же она этот батальон к царику вести собирается? Через залив, ясно, – вон он, царь-дом куполами сияет. Ну а если в обход – с неделю. Не меньше. Может, на лодках? Это сколько же лодок нужно? Ну да ладно. У меня задача простая и ясная. Вот меха… это они в них дистиллировку сюда таранили. А вот и жбан с адской смесью…

«А-а-ах…»

О! Двинулись. К воде. Значит, всё-таки на лодках? Корабли их на той стороне, у причалов. А здесь только лодочки…

Сейчас, командир. Одну только минуту. Сама понимаешь, с этой химией не след торопиться. А то и следа от тебя не останется… Так, теперь всё в мешок и осторожненько на цирлах вдогонку.

А лейтенант как-то сверху получается. Ну дела, летит она. Не, точно! Как же это? Выходит, она нагом заделалась? Как? Ну, блин с матерью… и шерсть на ладонях! Точно, летит. И вроде как сияет…

А первые ряды дошли до воды и пошли себе дальше. И за ними ещё народ валит.

ИДУТ!

По воде идут, черти. И Леприца над ними.

О, меня заметила. Улыбается. Ко мне идёт. Нет. Летит.

– Ну, как тебе моё шоу, сержант? – И видно, как по ней молнии скачут, волосы дыбом, искры из глаз. Вот-вот дым изо рта повалит. – Сама не пойму, чем это меня долбануло. Вроде ничего не курили…

И вижу я, что командир себя уже не контролирует. И вся эта публика глазами только на неё. И руки все – к ней. И каждому она – бог, царь и товарищ… А ну как передумают?

– Ты… это, командир. Поосторожнее… – выдавливаю из себя.

– Да ты что, Биток?!

A-а! Шерсть на ладонях! Так и есть, дым изо рта! А-а-а! Пожарный дивизион? Правила поведения при самовозгорании летающего лейтенанта? Не! Не пил! Сухой, как дюзы крейсера после недельного форсажа.

– Да что с тобой, Биток? Ближе нас никого в этом мире нету…

Те, кто поближе, притихли, слушают, только где-то вдали кто-то кому-то пересказывает то, что и сам недослышал.

А остальные уже весело по поверхности залива чешут, чуть ли не вприпрыжку. И что характерно – ни одна зараза не тонет. В смысле не плывёт… Не знаю, как это сказать. А! По заливу шагают, как по палубе. Вот. А мы уже вроде как последними на воду ступаем.

Ну, братцы! Никакая это не вода! Но и не суша. Ступаю мягко, как по ковру. Ах да! Шерсть на ступнях. А мелкую зыбь просто перешагиваю, будто кто-то шифер побил да от не хрен делать и разбросал.

«А-а-ах…» Что опять не так?

Корабли.

Корабли на той стороне залива разворачиваются. К нам. Гребцы вёслами своими мерно помахивают. Ну и чего волноваться? Я иду со своим командиром, а она совершенно не по-уставному держит меня за руку. Ясное дело, что она меня держит, я-то со своей шерстью её за руку взять не могу. И шерсть моя ей ничуть не противна. А что по воде идём, так вроде и привык уже. Чудно, конечно, но… мало ли чего в жизни бывает.

«А-а-ах…» Да что же это им никак неймётся?!

Корабли.

Совсем близко. И прямо на толпу. На нас, то есть. Но мыто позади. А те первые вдруг сразу в воду проваливаться начали. Пачками. Вот они в полный рост шли, бульк… а теперь только голова и торчит сверху. Первый ряд. Потом сразу два ряда. Четыре. И эта волна уже и до нас докатилась. Только мы с командиром и остались на поверхности.

Не проваливаемся. Блин! И за руки уже не держимся. Мать!

Вижу, как форштевень первой галеры, вздымая пенный бурун, подкрашенный ярко-голубыми водорослями, подминает под себя одну чёрную точку, потом вторую, и ещё россыпь вёслами… головы купальщиков скрываются в воде, чтобы исчезнуть навсегда.

– А-а-а…

Это мой командир кричит.

– Сержант! – Ага, это меня. – Гранату! Мне! Живо!!!

Простой и ясный приказ. Это очень важно. Что. Кому.

И мера поспешания…

Далековато до кораблей будет. Метров двести. Чушь! Трёхлитровая колбасина первого меха со смесью раствора серебра и щёлочи, быстро уменьшаясь, летит почти по прямой.

Пламя. Дым. Кренится мачта. Вёсла, будто ножки насекомого, летят в разные стороны, вспыхивают. А вот уже вторая… третья… Лейтенант мечет меха со взрывоопасной смесью точно и прямой наводкой. Никаких там легкомысленных парабол и прочих выдумок слабаков.

Ещё одно судно окутывается дымом. Всё происходит с немыслимой скоростью.

Только сейчас долетает «бах!» первого взрыва, слышны вопли горящих людей. Бах! Бах! Она властно протягивает мне руку! Всё, командир, нету больше. Но ей всё равно, она вырывает у меня из рук сумку и швыряет её с той же силой и в том же направлении…

Пустая матерчатая сумка, вместо того чтобы коротко, по-совиному, спланировать тряпкой на воду, летит грозным снарядом параллельно поверхности. Пламя. Дым. Бабах!

Я заглядываю лейтенанту в лицо. И я вижу смерть. Всё. Допекли человека. Ей мало. Она разворачивается спиной к тонущим, горящим, кричащим людям; спиной к проклятиям, воплям и мольбам о помощи; спиной к аду, который сама же и устроила.

Всё. Нет её. Ушла.

Нет. Хуже. Много хуже. Не ушла она. На берегу. Зеркало…

Я приседаю и безуспешно пытаюсь пробить головой твердь воды залива. Хочу погрузиться на дно. Мне страшно. Меня пугает мой командир. Она поднимает зеркало и направляет его лучи на гибнущую эскадру. Шерсть на ладонях не позволяет сжать руку в кулак и проломить этот чёртов лёд. Я ничего не могу сделать. Я – на линии огня. И огонь натуральный, это не россыпь легкомысленной шрапнели. У меня тлеет куртка на спине. Я плашмя лежу на поверхности воды и не могу вдавить себя в эту чёртову стеклянную твердь. Если Леприца опустит прицел чуть ниже, из меня получится сочный шкварчащий кусок мяса. Без всякого намёка на кожаную куртку. А ведь я за неё свой армейский нож отдал! Рукоять, блин, мать её, растаяла, а лезвие осталось. Так я ветку отпилил, вдоль расколол да бечевой перетянул. Знатный ножик получился…

Я вспоминаю, как дымился и смердел тот летающий хрен в остатках своего плаща, и всхлипываю. Вода должна быть жидкой!!!

Если это лёд, то почему он тёплый? А если он тёплый, то откуда лёд?

…И проваливаюсь в тёмную, холодную бездну. Покой и тишина. Ни криков, ни взрывов… Шерсть на ногах и руках выталкивает меня кверху.

К аду.

Да что же это такое!

Когда я выныриваю, огромный предмет накрывает меня своей тенью. Что-то тёмное и очень большое, со свистом рассекая воздух, несётся над ожившей водой залива в сторону царь-дома. Долго присматриваться не нужно. Это лейтенант мой запустила во дворец зеркалом. Любопытство берёт верх: приподнимаю голову и вижу вспухающий гриб из пыли и пара от ядерного взрыва.

Я раскидываю в стороны ноги-руки. Они будто поплавками прочно держат меня на поверхности. Впрочем, почему «будто»? Поплавки и есть.

Я закрываю глаза.

Сейчас я умру.

Как жаль, что минуту назад не получилось утонуть…

Раненых выносили до полуночи. На «своих» и «чужих» не делили. Искалеченные, обожжённые, напуганные, они сидели на песке, тесно прижавшись друг к другу, будто надеясь в этом единстве обрести надежду и спасение.

Побережье густо освещали факелами. Сколько лодок нашли, столько и спустили на воду. Добровольцев хватало. Биток принимал лодки, сортировал раненых. Покойников складывали отдельно.

На западном берегу царила темнота. Обычно ярко освещённые стены дворца сегодня были неразличимы. Теперь там что-то скудно мерцало: то ли фонари поисковых команд, то ли флуоресценция радиации… а может, и то и другое.