Впрочем, это я уже нагнетаю: в Московии нет связистов, которые бы не знали основные коды наизусть. Но сама главная шифровальная книга, в которой хранятся коды переходов, хранится за семью замками. Ещё не хватало перебежчиков, которые бы торговали государственными секретами с вероятным противником.
Парадокс, конечно.
Для расширения сети переноса связисты должны бродить по Краю и настраивать «дикие» станции на адрес головной конторы. С другой стороны, всякий связист представляет большую опасность для метрополии, поскольку, обладая шифрами, сам по себе является секретоносителем – лакомым кусочком для разведслужб соседних анклавов.
Поэтому путешествия по Краю для меня сопряжены с дополнительными рисками и опасностями. Враждебна ко мне не только Природа: «чужие» мечтают меня захватить с целью допроса с пристрастием, а «свои» по возвращении никогда не доверяют. Всегда следует быть начеку. Иначе недолго превратиться в сухую жестянку из-под пива: смятую, сморщенную, с откусанной третью и капельками оплавленного металла по краю…
Резко останавливаюсь, шумно переводя дыхание, и осматриваюсь.
Тревога – это не только то, что происходит вокруг. Тревога – это и то, что шепчет тебе изнутри. Подсознание не зря показало мне банку от пива. Плюс тревожные ассоциации несколько раз привели размышления к слову «опасность». Значит, эта самая опасность не за горами, а прямо здесь, передо мной, под ногами.
Склоняюсь над грунтом. Пот ручейками стекает к носу и крупными каплями падает в сиреневую пыль. Именно так – в сиреневую.
Граница сиреневой пыли плавной дугой бежит вверх по склону и теряется за гребнем. Ещё один шаг, и я заступил бы за эту черту.
«И в чём тут опасность? – подумал я. – Стоило из-за таких пустяков тормозить?»
Я уже поднял ногу, но замер, так и не решившись продолжить движение: «Может, и не стоило, но проводить эксперименты на себе – точно не стоит».
Присмотревшись внимательнее, я нашёл ещё одну странность: с этой стороны, где грунт серый, встречались куски гравия и редкие травинки и даже кустики, а на «сиреневой» стороне ничего не было: однородная, порохообразная поверхность, больше всего напоминающая густой слой свежего цемента. Только не серый, а сиреневый.
Я отступил, отыскал булыжник величиной с кулак, отошёл шагов на десять и бросил камень в центр сиреневой лужайки. Ничего не произошло. Булыжник ушёл в прах целиком, без остатка. Показалось странным, что камень не приподнял облачко пыли. Поверхность не зарябила, как если бы это была вода, и на месте камня не приподнялся холм, как если бы это был песок…
«Зыбучие пески?»
Я бросил ещё несколько камней. С тем же результатом. В одной из попыток мне показалось, что в момент соприкосновения камня с пылью засверкали крохотные искорки.
«Показалось», – решил я, бросив ещё пяток камней и не увидев никаких искр.
Через минуту интерес к удивительной пыли угас. Следовало спешить за леталкой, а не изучать тактико-технические характеристики неизвестного явления природы.
Я снова побежал, теперь уже внимательнее присматриваясь к почве под ногами. Сиреневые пятна встретились ещё несколько раз. Но теперь я их просто огибал, не останавливаясь… Понемногу мысли вновь вернулись к насущным проблемам: поверил Михалыч психоблоку дружинника или нет? Хотелось бы, чтоб поверил. Горячих голов в Московии всегда хватало. А чтоб дров наломать, много ума не нужно – только большие погоны. С другой стороны, а что они могут?
А если бы и могли, зачем?
Скорее всего, Данилу допросят в рабочем порядке, на опознание пригласят прямого начальника, да и отпустят, поблагодарив за службу. Новости о питерцах и хохлах сделают его героем… какие ещё нужны свидетельства успеха и удачи? Счастливчик, деп его побери.
А мне тут бегать…
7. КАИН ГУДЛАЙ
В десяти шагах от буксира я упал на растрескавшийся от зноя грунт. Меня трясло и мутило. Я отламывал от трещин комья сушёной земли, давил их в кулаке до горсти мелких камешков, потом растирал ладонями в пыль и вытирал этим порохом лицо. Потом попробовал эту пыль жевать – никакого вкуса, только песок на зубах. Наверное, я был похож на депута, потому что лошадь Пека вскоре начала похрапывать и коситься в мою сторону.
Легче не становилось. Не отпускало. У меня не было сомнений, чем именно я только что занимался, но озвучить это знание не мог даже в мыслях. Поэтому я принялся разглядывать лошадь. А она, хрустя гравием, развернулась и уставилась на меня.
Гляделки, значит. И что интересно: никаких скаток или тюков.
Чему удивляться? «Длинным рукавом» купец ещё в Калуге мог отправить шмотки к своему озеру. Таким же образом, прямо оттуда, от озера, забросил фандр на свой склад где-то в Москве. Пек ничего с собой не возит. Зачем? Он просто переезжает от склада к «фабрике» и обратно. И схрона у него никакого нет. И тварь, которая едва не прибила Рыжего, погибла от его рук. Как спастись, если пальцы противника со ста шагов разрывают тебе сердце?
«Мы с самого начала были у него в руках, – горько подумал я. – В самом что ни на есть прямом, буквальном смысле».
Купец играл с нами! И Булыгу, вполне возможно, укатала не ботаника Рыжего, а карманы Пека.
По всему получается, что «фандровый путь» – это всего лишь дорога, по которой купцы разъезжают между своими «цехами». Они вообще ничего не везут: один «длинный рукав» неподалеку от места продажи, второй – рядом с озером. Всё что купцу нужно: закупить ткани и перебросить их через «рукав» к озеру. Потом добраться до озера, «сполоснуть» в заветных местах вещички и уже как фандр забросить обратно на склад. А полукафтан с «длинными карманами» – подлое и могучее оружие. Подлость в том, что никто не ждёт нападения от человека, руки которого в карманах. А «могучее» – потому что спастись от него невозможно…
Из крепости выскочил Рыжий, освободил миску от розовой жидкости и юркнул обратно.
«При любом раскладе мы с Рыжим не жильцы, – подумал я. – Вот как купец приведёт в порядок инкубаторы, так лапы нам в кишки и запустит. Мы сейчас единственные, кто знает о его самом сокровенном. И работорговлю ему наломали. По всему выходит, что хохлы купцов через перевал пускают в обмен на человечий материал. Он ещё об ускорителях обмолвился. Это что же: Шостка своих широких бойцов пачками готовит? А зачем им столько? Воевать собрались? С кем?
И сбежать от Мутного не получится. Куда я побегу? И далеко ли? Разве что на лошади…»
Я посмотрел на лошадку купца и тяжело вздохнул – я точно знал, что мне не справиться с этим животным. Рыжий, точняк, смог бы. Рыжий с чем угодно справится. А я – нет. Ещё бы знать, в какой стороне Переход, мимо которого мы пролетели. А дружинники – молодцы! Как увидели буковку заветную, так и сдриснули: ни «до скорого», ни «спасибо, что подвезли». А ведь, если б не я, хренушки служивые домой бы вернулись…
Когда Рыжий меня растолкал посреди отбоя, он же ни словом не обмолвился про девушек. Только шепнул, что охрану снял, можем двигать. Ну я и «двинул». И дружинники ни о чём не спрашивали. Наверняка они так с закрытыми глазами на буксир и влезли. Чтоб, значит, поберечь глаза от яркого света. И прямо в передней на ковёр легли. Досыпать. Это Рыжий командовал: «право-лево». Что я, дорогу помню? Мне командуют – я фандровой паутиной пошевеливаю: в нужных местах на пультовых перильцах ткань разглаживаю. Леталка и летит: «выше-ниже-туда-сюда». Большого ума не нужно.
Даже когда Рыжий попросил «на минуточку остановиться» возле высокого здания на отшибе, я ничего не заподозрил: подлетел к самым окнам второго этажа.
Ага, остановился один…
Рыжий и шагнул в одно из окон.
Сперва Мару вынес. Потом Ленку… А следом хохлы попёрли… вот это был шухер!
Да я, точняк, половине города жизнь спас! Если бы я вовремя не отчалил, он бы в фандре купца их всех порубил! А так только двоих… или троих? Не помню. Да я и не присматривался. Я же здесь, на носовой палубе, «право-лево»… говорил уже. Сражение на корму переместилось. Там и дружинники подключились. Ну как же: «Наших режут!» Идиоты! Не могли, что ли, под шумок Рыжего скрутить? А у меня, пока они там сталью искрили, видения начались. Прикиньте: радуга с земли в небо поднимается. Только не дугой, как после дождя бывает. А прямым столбом дыма. И цвета не по длине уложены, а поперёк столба. И пришло мне в голову, что это и есть тот самый антифандр, о котором купец толковал. Вот почему у него к Люблину прорваться не получается. Потому что «одноногих радуг» не видит.