Рыжий к его спокойному голосу вроде как прислушался: тесак опустил, на меня взгляд бросил. Злой такой взгляд. И совсем не испуганный.

– Рот закрой, – негромко советует Данила, но я не сразу понимаю, что это он ко мне обращается, – не то пчёлка залетит. И табуретки принеси. Что же ты нам с уважаемым старателем даже присесть не предложишь? И чай был бы ко времени. Да, Шухер? Чаю хочешь?

Дружинник с сожалением отбрасывает в сторону остатки стилета и со значением смотрит на тесак Рыжего: длинный кривой нож, с полметра будет. Тяжёлый и широкий. А Рыжий намёк понял: тесак под плащом спрятал и выпрямился. Конечно, хорошая вещь. А служивому только дай – в стружку порежет!

– Не «шухер» я, – оправдывается Рыжий, – Хондой меня зовут.

Без энтузиазма это у него как-то прозвучало. А я ушки поджал: ну присочинил малость, так что, убивать меня за это?

– Да наплевать мне, – говорит Данила. – Скажи, у кого режик украл, и свободен. Оба свободны.

И вдруг я поверил! Он так легко это сказал, что я взял и поверил! В самом деле, не может Дружина со старателями грубо поступать: если те начнут город стороной обходить, всем не поздоровится. И с торговцами Сальтану ссориться не с руки: эдак весь базар порушить можно! А древоружие… это «смотря как посмотреть»! Если протокол с умом составить, то и награду можно будет просить: помощь следствию в пресечении нелегального оборота древнего оружия. И Данилу в долю взять: копеечка в доме добру не помеха!

Наверное, Рыжий о чём-то похожем подумал. Потому что перестал шмыгать носом, сделал шаг в нашу сторону и недоверчиво спросил:

– Не обманешь?

– Зуб даю! – улыбнулся Данила.

Хорошая у него улыбка получилась – широкая и добрая. И зубы у него все целые: белые и крупные. Как на упаднических картинах с рекламой зубных тюбиков. Много раз видел. Да и самой пастой пользуюсь. Бросовый товар. До фига этой пасты когда-то набуцкали: патроны, к примеру, ещё до моего рождения кончились. А вот тюбиков с разной полезной химией – хоть ягодицами ешь. И для зубов, и от щетины… даже морщины выводить можно, вместе с веснушками. Вряд ли этот запас скоро кончится: бабам и за тысячу лет столько не нарожать, чтобы рук хватило всю пасту выдавить.

А Рыжий тоже заулыбался: застенчиво так, робко. Будто щенок, которому вместо пинка нежданно кусок ливера обломился. Ближе подошёл… и вдруг у него губы дёрнулись. То ли сказать что-то хотел, то ли спросить.

Но вместо разговоров к дружиннику рванул. До нас ему шага четыре оставалось – в секунду пролетел. Руки вперёд выставил, хотел Данилу к прилавку прижать. Ага, хотел один… Данила вперёд выдвинулся, чуть левее сместился и правую руку с режиком далеко в сторону отвёл. На неё то, на руку эту, Рыжий и напоролся. Горлом на сгиб локтя. Я всё видел. Ноги его продолжали ко мне бежать, а башка, та самая, что за шею к туловищу привязана, остановилась. Вот этой «привязью» Данила бандита и раскрутил. Жутко мне сделалось.

Пол у Фортанцера деревянный. Это другие в непогоду у себя в мазанках по колено в глине сидят. А здесь – чистота и уют. У меня тоже такое будет. Когда-нибудь…

На этот пол Рыжий спиной и упал. Крепко приложился. Даже сваи загудели, как при землетрясе. Прилёг и лежит. Не шевелится.

А Данила ещё шаг от меня сделал, а потом развернулся так, что полами тренча стеллажи с товаром обмёл. Посмотрел на сомлевшего Рыжего и потёр переносицу:

– Какие-то вы необщительные! Придётся с вами в другом месте разговаривать. Без чая и табуреток.

Мне опять дурно сделалось:

– Режик он у Пека взял, точно!

– У Мутного? – удивился Данила. Он присел рядом с Рыжим, ощупал ему карманы и распахнул полы плаща. – Откуда знаешь?

Я пожал плечами:

– Больше не у кого. На этой неделе из кладовщиков только Мутный Пек в город заходил. Мануфактуру из Смоленска принял. Три огромных тюка.

Данила выпрямился. У него в руках был не один, а два тесака, изогнутых в сторону режущей кромки, а сами лезвия были мелко иззубренными, будто ножовки по металлу.

Я шумно сглотнул. По всему выходило, что, если бы не дружинник, порезал бы меня этот гад. Как пить дать порезал бы…

– Пек тканями занимается, – с сомнением напомнил Данила. – Он в городе?

– Нет. Улетел. Отбой назад улетел, теперь не догнать. Леталка у него на нашем Крае – лучшая. Ну… «для себя», понятное дело.

Дружинник кивнул. И в самом деле, что же тут непонятного: «ничего себе, всё людям» – это у начинающих спекулянтов. Такие как Пек лучшее себе оставляют.

– Сколько с ним было?

– Пятёрка бойцов и две давалки.

– Куда направился?

– С товаром на Руину двинул. В Шостку.

– Всё-то ты знаешь, – неприятно скривился Данила, – шибко умный?

– Нет, – признался я, – был бы умным, не пытался бы Рыжего надуть. Просто с вами не хочу уходить.

– А придётся! Твой друг напал на меня!

– Он мне не друг!

– Там разберёмся…

Когда начальство не в духе, докладывать об успехах, что в колодец плевать, – ни наград, ни поощрений. У нас ведь как? Редкий бассейн мёда без дохлого аквалангиста обходится. По-другому не бывает. Так что тактика доклада проста: переморгатъ и не париться. Деп с ними, с наградами. Рапорт спихнуть, одёжку сдать и домой к Тамиле. Неделю как женился. Счастлив я, понимаете?

– Ты хочешь сказать, что все твои претензии к уважаемому человеку основаны на показаниях бродяги?

– Мутный Пек у нас давно под подозрением. Работает с мануфактурой, значится в гильдии кладовщиков, – говорю, а у самого перед глазами её личико: голубые глаза, пушистые ресницы. И как она сидит на мне и ёрзает, а груди в такт движениям колышутся. И как ладошками мне в живот, и стонет… и выгибается…

– Данила! – рычит воевода.

– По нашему управлению только за последнюю сотню отбоев – пять протоколов незаконного оборота древоружием, – продолжаю со всей невозмутимостью, на какую способен: вот он я, какие вопросы? – В трёх случаях инциденты по времени совпадают с пребыванием Пека в городе. Час назад задержал свидетеля, который уверенно показывает на Мутного…

– Задержал свидетеля? – вскидывает бровь Сальтан. Его блестящая лысина до темени покрывается морщинами. – Ты в своём уме? Задерживают подозреваемых, свидетелей – опрашивают. И потом, Пек, к твоему сведению, известная фигура. Его в Москве знают. У нас транзитом. И что ты ему скажешь? «Поступила ориентировка – у вас украли древнее оружие. Нет ли жалоб?» Ты представляешь, какой будет резонанс, если Мутный во время допроса помрёт со смеху?

– Но это реальная возможность выйти на арсенал! – не могу я понять, почему начальство упрямится. – Показаний Рыжего достаточно, чтобы взять купца и вытрясти из него склад. Пришьём Пеку оборот древоружием и сольём товар в казну земской управы. А поскольку опись делаем сами, то и спроса нет: что понравится – поделим и оставим в Дружине.

– Ещё есть сам Мутный!

– «Туда» отведёт, а на обратном пути всякое может случиться.

Ненавижу себя в такие минуты! Откуда это заискивание?

Почему я прогибаю колени? Ведь для всех же стараюсь! Мне-то при любом раскладе – слам по-среднему, как всем. Пропади оно всё пропадом! Домой хочу! К Тамиле.

– «Поделим»? – брюзгливо переспрашивает Сальтан, начисто игнорируя мою готовность к противоправным действиям, – «Оставим»? Это ты о тряпках?

– Тряпки тоже не помешают. Под шумок оформим изъятие фандра: леталки, кухни…

– Дурак ты, Данила, – вздыхает начальник. – Молодой и глупый. Не видишь сути. Не можешь мыслить системно. Кухня ему понадобилась…

Не знаю, о какой он там «сути» вспомнил. Сейчас я вижу только его тёмные коричневые глаза и понимаю, что от меня ждут горячих возражений: «Нет-нет: я не глупый! Я могу мыслить системно!» Но мои мысли слишком далеко. Не хочется мне вникать в суть. Потому и молчу. Пусть начальство мыслит системно и с полным пониманием «сути». А я буду думать о молодой жене, и мысли мои будут исключительно глупыми и несистемными…