Интересным памятником деятельности Арсения по идеологическому укреплению основ православия является так называемая Арсеньевская редакция Киево-Печерского патерика 1406 г. Исследователь названного памятника А. И. Абрамович указывает, что составитель Арсеньевской редакции Патерика дополнил основную редакцию этого произведения (относящуюся, очевидно, к XIII в.) новыми статьями. К их числу относятся: «Житие» Феодосия, «Похвала» ему и «Сказание» о начале Киево-Печерского монастыря (встречающееся, правда, не во всех списках рассматриваемой редакции)[2122]. Очевидно, по мысли Арсения, на материале житий древнерусских «черноризцев», «мнихов» должны были формировать свое мировоззрение его современники, жители Твери. Создание Арсеньевской редакции Патерика было своеобразным ответом тверского епископа, ревнителя ортодоксального православия, тем, кто в какой-либо мере подвергал сомнениям и критике учение господствующей церкви. Это был ответ зачинщикам «мятежей и раздоров церковных», на которых, по замыслу тверского епископа, Патерик должен был оказать благотворное идейное воздействие, воспитывая их в духе преданности православию.
Некоторые включенные в Арсеньевскую редакцию старые тексты получали новое звучание в условиях той идеологической борьбы в Твери в конце XIV — начале XV в., наиболее ярким проявлением которой было дело Евфимия Висленя. Так, в «Похвале» Феодосию имеется следующее место: «Егда же умножишася греси наши и свершишася безакония нашя, и злоба наша бога прогневи, — и раздрушишася домови божественыя, и манастыреви разорени быша, и гради пленени быша, и села опустиша от языка незнаема, от языка немилостива, от языка неимуща, ни бога боящася, ни утробы человеколюбивы деръжаще. Тем же еще от них в работе суще, в озлоблении зле и в томленьи люте, припадаем ти, молбу приносяще»[2123]. Речь идет, по-видимому, о разорении Руси татаро-монгольскими захватчиками, о порабощении ими русского народа.
А затем в тексте следует молитвенное обращение к богородице с просьбой о том, чтобы она охраняла в дальнейшем Киево-Печерский монастырь, являющийся оплотом православия. «…Да помянеть милости своя древняя о ограде сеи, еже дасться ей в достояние, и ослабу подасть от скрушения горька, и отженеть врагы лукавыя и хулники православные веры, и створить необориму церковь святую свою, юже сама изволи въздвигнути в жилище собе, и умножить стадо ограды твоея, и присещаеть, яко и преже, сблюдающи и хранящи, заступающи и утверждающи от враг, видимых и не видимых»[2124]. Если в данной выдержке из Патерика можно видеть, как и в рассмотренной перед этим цитате, указание на татаро-монгольских завоевателей, то непонятны такие выражения, как «врагы лукавыя и хулники православныя веры», от которых должна защитить «необориму церковь святую свою» богородица. Непонятно, что это за «враги видимые и невидимые»? Думаю поэтому, что рассматриваемый текст имеет в виду не татаро-монголов, что он говорит о другом. Речь здесь, по-видимому, идет о еретиках типа Евфимия Висленя, которые отрицали православную церковь как институт. Это они — враги церкви.
* * *
В княжение сына и преемника Михаила Александровича, великого тверского князя Ивана Михайловича, в Тверском княжестве, в условиях острой классовой борьбы, происходил процесс дальнейшей политической концентрации. Борьба Ивана Михайловича с удельными князьями Тверской земли (холмским и кашинским) закончилась подчинением последних его власти[2125].
Характерны новые приемы великокняжеской политики, к которым прибегал Иван Михайлович для того, чтобы принудить других князей Тверской земли признать свою власть. Во-первых, он заставил тверских великокняжеских бояр, связанных вассальными договорами с тверскими князьями — потомками Михаила Александровича разорвать эти договоры со всеми, кроме него самого. По словам летописи, князь Иван Михайлович захотел «свою братью обидети» и велел «бояром своим целование сложити к своей братьи…» Не могли изменить решения Ивана Михайловича ни ссылка его братьев на то, что его действия противоречат завещанию их отца великого тверского князя Михаила Александровича («не по грамоте отца нашего твои бояре к нам сложили целование…»), ни вмешательство в дело вдовы покойного князя Михаила. Иван Михайлович отвечал своим братьям: «бояре сложили к вам целование по моему слову». Собственно говоря, это означало не что иное, как признание Иваном Михайловичем Тверского княжества своей «вотчиной», подлежащей передаче по наследству его потомкам по прямой нисходящей линии (минуя родственников по линии боковой). Такой существенный в жизни Тверской земли акт, аналогичный завещательному распоряжению, сделанному в отношении великокняжеского стола Дмитрием Донским, вызвал протест других тверских князей. Неслучайно летописи говорят, что «оттоле нача великий князь вражду въздымати на свою матерь, и на свою братью… начя на них нелюбие держати». Нарушались правовые основы удельной системы.
Другое нарушение старинных политических порядков великий князь тверской допустил, отказавшись прибегнуть к суду тверского епископа по вопросам, связанным с разделом территории Тверской земли между местными князьями. Когда Иван Михайлович отнял некоторые владения у своего брата князя Василия и передал их своему племяннику Ивану Борисовичу, а от Василия приехал к великому князю епископ Арсений, «прося суда обчего», великий князь заявил: «суда ти о том не дам»[2126]. Это была претензия местной великокняжеской власти на право совершать переделы владений между удельными князьями.
Как уже было указано, тверской великий князь Иван Михайлович сумел укрепить свою власть. И это несмотря на то, что наиболее сильного из удельных князей Тверской земли — Василия Михайловича кашинского поддерживал великий князь московский Василий I. Еще надолго сохранило Тверское княжество свою независимость от княжества Московского.
Нижегородские князья и после утраты политической самостоятельности не прекратили сопротивления московской великокняжеской власти. В борьбе за возвращение своей «отчины» они прибегали к содействию татар. Племянник нижегородского князя Бориса Константиновича Семен Дмитриевич сделал в 1394 г. попытку вернуть Нижегородское княжество с татарской помощью. Князь Семен подошел к Нижнему Новгороду с ратью, в составе которой была тысяча татар. Нижегородские «люди горожане» во главе с тремя воеводами «затворишася в городе», приготовившись к его защите. После первого сражения татары вынуждены были отступить, но затем снова приступили к Нижнему Новгороду. Три дня продолжалась перестрелка, а затем татары уговорили нижегородцев заключить с ними мир и пустить их в город, дав при этом обещание «крестьян не грабити, ни заимати». Обещание было нарушено, и, войдя 25 октября 1394 г. в город, татары начали грабить жителей: «…пограбиша всех крестьян от болших и до менших, и нагых пускаху, и град весь взяша, и до конца пограбиша, и всякого имения без числа поимаша». Князь Семен снял с себя ответственность за ограбление нижегородского населения, заявив: «не аз есмь створивый се, но татарове, в них же аз не волен, а с них не могу»[2127]. Через две недели после взятия Нижнего Новгорода татары, получив известие, что против них готовится поход московской рати, бежали вместе с Семеном Дмитриевичем из города.
После этого брат московского великого князя Василия Дмитриевича Юрий во главе московского войска разгромил Болгары, Жукотин, Кеременчук и Казань. Поход продолжался три месяца. Летопись подчеркивает, что русская рать впервые проникла так далеко в глубь татарских владений: «никто же не помнить толь далече воевала Русь Татарьскую землю». Обратно русское войско вернулось с большой добычей («и възвратишася с многою корыстью»)[2128].
