В «Сказании о Мамаевом побоище» состав вооруженных русских сил определяется так: «все князи роусскии и воеводы и все войско». В Москву, по «Сказанию», где формируется рать, спешат со всех сторон «мнози люди», собираются «роусския оудалцы», «ратницы». Провожает «великую рать» из Москвы «народ». На Куликовом поле сражается «все христолюбивое воинство». Здесь можно было видеть «роусских князей собрание и оудалых витязей оучрежение». «Братия моя милая, сынове роусския, молодые и великие!..» — обращается Дмитрий Донской к войску[1899]. Общенародный характер русского ополчения не подлежит сомнению.
Сведения об участии в ополчении 1380 г. широких народных масс, в том числе горожан, сохранились в Никоновской летописи: «и ту приидоша много пешаго воиньства, и житеистии мнози людие, и купци со всех земель и градов…» Говоря о погибших на Куликовом поле, Никоновская летопись особо обращает внимание на то что было «избьено» «тмочисленное множество» «пешего воиньства». Забелинский список «Сказания» называет в качестве участников битвы Юрку сапожника, Васюка Сухоборца, Сеньку Быкова, Гридю Хрулеца[1900]. Это явно «черные люди».
В «Сказании о Мамаевом побоище» и в Никоновской летописи содержится интересное сообщение о том, что великий князь Дмитрий Иванович взял с собой в поход «десять мужей сурожан гостей». Цель этого Никоновская летопись усматривает в том, что сурожане, торгуя в разных странах («яко сходници суть з земли на землю»), будучи известны в Орде и Крыму («и знаеми всеми в Ордах и в Фрязех»), смогут потом повсюду распространить весть («имут поведати в далных землях») о том, чему они будут свидетелями во время похода. Кроме того, судя по летописи, Дмитрий Иванович рассчитывал, что гости-сурожане будут полезны ему благодаря своему знанию обычаев народностей, в качестве наемников участвовавших в войсках Мамая («аще что прилучится, да сии сътворяют по обычаю их»)[1901]. Вряд ли этот факт выдуман: имена всех десяти гостей фигурируют в рассказе. Можно только усомниться, действительно ли московский князь, готовясь к сражению с ордынскими полчищами, заранее уже думал о том, что надо будет в дальнейшем рассказать о деталях сражения в других странах и для этого запастись свидетелями. Это скорее — последующее осмысление правильно переданного факта. Вернее указан летописью второй мотив, которым руководствовался московский князь, делая своими спутниками гостей: они могли быть использованы как проводники, толмачи, как люди, осведомленные о нравах и привычках ордынцев. Но летопись не обращает внимания еще на один существенный момент, над которым, однако, невольно задумывается читатель, знакомясь с летописным рассказом: было ли участие в походе против Мамая гостей-сурожан результатом лишь инициативы, проявленной московским великим князем, пожелавшим их взять с собой? Не были ли они и сами в этом заинтересованы? Думаю, что последнее весьма вероятно. Для дальнейшего развертывания своих торговых операций они нуждались в том, чтобы движение ордынских войск на Русь было приостановлено, и хотели активно содействовать этому.
Надо сказать несколько слов об организации похода. При чтении Ермолинской и Львовской летописей остается впечатление, что московское правительство подошло к этому вопросу по-деловому, стараясь действовать быстро и стремительно. Войско было собрано и двинулось в поход не сразу. Сначала, очевидно, согласно заранее намеченному плану, выступил из Коломны Дмитрий Иванович с частью воинов, затем, когда он подошел к устью Лопастны (притока Оки), где должна была быть совершена переправа через Оку, его догнали князь Владимир Андреевич, окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов и «вой остаточнии». Переправу через Оку совершили все вместе[1902]. Примерно так же (с некоторыми подробностями) изображают дело летописи Новгородская четвертая, Воскресенская, Типографская[1903].
Когда обращаешься к тексту Никоновской летописи (а также «Сказания о Мамаевом побоище»), то убеждаешься, что там превалирует стремление подчеркнуть не столько деловитость в организации выступления русских войск из Москвы, а затем из Коломны, сколько торжественность этого акта. Поэтому подробно описаны молебствия в Москве и в Коломне, проводы ратников из Москвы, «уряжение» московским великим князем полков в Коломне. Все эти сообщения Никоновской летописи и «Сказания» не противоречат тому, что говорили более ранние летописные памятники. Но, несомненно, они отражают уже позднейшее, как бы эпическое, восприятие событий летописцем, стремившимся приподнять их в сознании читателя, в то время как в ранних памятниках выступала их будничная сторона, которая собственно и обеспечила народную победу.
Имеются в «Сказании о Мамаевом побоище» и в Никоновской летописи и новые фактические детали и расхождения с данными других летописных текстов. Войска из Москвы ввиду их многочисленности двигаются тремя дорогами. Князь Владимир Андреевич идет вместе с Дмитрием Ивановичем. Переправляясь через Оку, князь Дмитрий Иванович оставляет там окольничего Тимофея Васильевича Вельяминова с тем, чтобы он затем повел «пешиа рати или конныа», которые подойдут дополнительно. Князья Ольгердовичи влились в войско Дмитрия Ивановича уже после его переправы через Оку, когда оно приближалось к Дону (у местечка Березуй). У Дона же русское войско пополнилось новыми силами пехотинцев, собравшихся «со всех земель и градов»[1904]. Отдельные данные «Сказания» и Никоновской летописи (например, о трех дорогах, которыми направилось войско из Москвы), может быть, отражают реальные факты. Другие являются плодом домысла составителя. Таковы, по-видимому, сведения Никоновской летописи о многочисленной пешей рати, догнавшей основное войско у Дона. Автору нужно было сказать об этом для того, чтобы довести цифру русских вооруженных сил (150–200 тысяч, по ранним летописным памятникам) до 400 тысяч. О приходе Ольгердовичей в «Сказании» имеется специальная развернутая повесть.
Какими силами располагал Мамай? Об этом у нас твердых данных нет. Ермолинская и Львовская летописи глухо говорят, что татар было «многое множество», что во время боя они вместе с русскими покрыли поле «яко на 13 връст» (по другим спискам, на 10 или на 30 верст)[1905]. Столь же неконкретные сведения о татарских вооруженных силах дают другие русские летописи. Но при всем том из летописей создается впечатление, что татар было больше, чем русских. Так, в Новгородской первой летописи при описании столкновения татарских воинов с русскими на Куликовом поле отмечается, что москвичи были поражены, «видевши множество рати татарьской». Однако в результате битвы оправдалось пророческое слово: «како един пожнеть 1000, а два двигнета тму»[1906]. Значительно уступающие неприятелю по численности русские воины победили громадные полчища татар. В Устюжском летописце можно прочитать, что Мамай перед выступлением на Русь «сочте свою силу и обрете число 900 тысяч и 30 человек»[1907]. В «Сказании о Мамаевом побоище» потери татар определяются в 400 тысяч[1908].
Надо сказать, что все эти данные, конечно, гиперболичны. Вряд ли военные отряды, приведенные Мамаем, по своей численности превышали русские вооруженные силы[1909]. Ведь Мамай явно опасался до получения подмоги от Ягайла и Олега рязанского активно наступать на Русь. Ягайло, идя на соединение с Мамаем «со всею силою литовскою и лятьскою», опоздал примерно на сутки («и не успе за едино днищо и менше») и повернул обратно[1910]. Может быть, впрочем, опоздание явилось и намеренным. Олег также «посылал на помощь Мамаю свою силу»[1911], но рязанские воины фактически не присоединились к ордынским полчищам. Мамай был настигнут войсками, приведенными московским князем, и принужден выдержать с ними бой.
